В кабаке Прохорова один мужик подставлял свою шапку и требовал водки.
– Лей!.. Пусть и шапка пьет!
Вахрушка пробежал село из конца в конец раз десять. Ноги уже плохо его слушались, но жажда оставалась. Ведь другого раза не будет, и Вахрушка пробивался к кабацкой стойке с отчаянною энергией умирающего от жажды. Закончилась эта проба тем, что старик, наконец, свалился мертвецки пьяным у прохоровского кабака.
IV
Вахрушка проснулся с страшной головною болью и долго не мог сообразить, где он и что с ним. Башка трещала неистово, точно готова была расколоться на несколько частей. Вахрушка лежал на полу, на какой-то соломе. С левого бока его давило что-то холодное, чего он не мог даже оттолкнуть, потому что сам лишен был способности двигаться. Только присмотревшись кругом, Вахрушка с ужасом сообразил, в чем дело. Во-первых, он находился в «темной» при волости, куда сам когда-то сажал Михея Зотыча; во-вторых, теперь темная битком была набита мертвецки пьяными, подобранными вчера «на дешевке», а в-третьих, с левого бока лежал рядом с ним окоченевший труп запившегося насмерть.
Последнее открытие вышибло из старого солдата весь хмель, и он бросился к двери.
– Ради Христа, отпусти живую душу на покаянье! – умолял он сторожа, тоже из отставных солдат.
Хорошо, что еще сторож-то знакомый человек и сейчас выпустил.
– Здорово ты вчера лакнул, – коротко объяснил он. – Хорошо, што мельник Ермилыч подобрал тебя и привез сюда, а то так бы и замерз в снегу.
– Отец родной, отпусти!
Сторож только покачал головой, когда Вахрушка опрометью кинулся из волости, даже позабыл шапку.
– Эй, служба, шапку-то забыл!
Вахрушка только махнул рукой и летел по улице, точно за ним гналась стая волков. У него в мозгу сверлила одна мысль: мертвяк… мертвяк… мертвяк. Вот нагонит Полуянов и сгноит всех в остроге за мертвое тело. Всех изведет.
Старик немного опомнился только в кабаке Стабровского, где происходила давка сильнее вчерашней. Дешевка продолжалась с раннего утра, и народ окончательно сбился с ног. Выпив залпом два стакана «стабровки», Вахрушка очухался и даже отплюнулся. Ведь вот как поблазнит человеку… Полуянова испугался, а Полуянов давным-давно сам на поселении. Тьфу!
– Ах, братец ты мой… ддаа! – мычал Вахрушка. – Ну-ка, лени ищо один стаканчик.
Припоминая «мертвяка», рядом с которым он провел ночь, Вахрушка долго плевался и для успокоения пил опять стаканчик за стаканчиком, пока совсем не отлегло от души. Э, наплевать!.. Пусть другие отвечают, а он ничего не знает. Ну, ночевал действительно, ну, ушел – и только. Вахрушке даже сделалось весело, когда он представил себе картину приятного пробуждения других пьяниц в темной.
Вахрушка оставался в кабаке до тех пор, пока не разнеслось, что в темной при волости нашли трех опившихся. Да, теперь пора было и домой отправляться. Главное, чтобы достигнуть своего законного места до возвращения Михея Зотыча. Впрочем, Вахрушка находился в самом храбром настроении, и его смущало немного только то, что для полной формы недоставало шапки.
– Э, наплевать! – ругался в пространство Вахрушка. – С голого, что со святого – взятки гладки… Врешь, брат!.. Вахрушка знает свою линию!
Он так и отправился к себе на мельницу без шапки, а подходя к Прорыву, затянул солдатскую песню:
Во злосчастный день, во среду…
Злы… злые турки собиралися!..
Да они во хмелюшке похвалялись:
Мы Рассеюшку наскрозь пройдем…
Граф Паскевича во полон возьмем!..
Расхрабрившийся старик уже шел по мельничной плотине, когда его остановил знакомый голос:
– Эй ты, крупа несчастная, куда прешь?
Вахрушка оглянулся и обомлел: перед ним стоял Михей Зотыч.
– Да откуда ты взялся-то? – бормотал Вахрушка, разводя руками. – Вот так оказия!
– Нет, ты скажи, куда ты прешь-то, кислая шерсть? – наступал хозяин.
– Я? А я домой…
– Обознался, миленький. Твой дом остался на дешевке… Вот туда и ступай, откуда пришел.
Михей Зотыч взял старика за плечо, повернул и толкнул в шею.
– Ступай, ступай, кабацкая затычка!.. И скобленого своего рыла не смей показывать!
Вахрушка по инерции сделал несколько шагов, потом обернулся и крикнул:
– А ты думаешь, я тебя боюсь?.. Ах ты, тараканья кость!.. Да я тебя так расчешу!.. Давай расчет, одним словом!.. За все за четыре года.
– Какой это расчет? Это расчет за то, что я тебя держал-то четыре года из милости да хлебом кормил?
На Вахрушку опять накатил храбрый стих, и он пошел на хозяина.
– Так ты не хочешь мне жалованья платить, собачья жила, а?.. Не хочешь?
Михей Зотыч сначала отступил, а потом побежал с криком:
– Ах, батюшки, солдат убил!.. Убил солдат проклятый!
На хозяйский крик выскочили с мельницы рабочие и кинулись на Вахрушку. Произошла горячая свалка. Старика порядочно помяли, а кто-то из усердия так ударил по носу, что у Вахрушки пошла кровь.
– Что, получил расчет? – кричал издали Михей Зотыч.
Вахрушку выпроводили с мельницы в три шеи. Очутившись опять на дороге в Суслон, старик долго чесал затылок, ругался в пространство и, наконец, решил, что так как во всем виноват Галактион благодаря его проклятой дешевке, то он и должен выручать. Вахрушка заявился в писарский дом весь окровавленный и заявил:
– Уж ты как хочешь, Галактион Михеич, а только того… Одним словом, расчет получил от тятеньки.
– Ты ступай сначала на кухню и вымойся.
Галактион кое-как понял, в чем дело. Конечно, Вахрушка напился свыше меры – это так, но, с другой стороны, и отец был неправ, не рассчитав старика. Во всем этом было что-то такое дикое.
– Из-за тебя вся оказия вышла, Галактион Михеич, – с наивностью большого ребенка повторял Вахрушка. – Вчера еще был я человеком, а сегодня ни с чем пирог… да. Значит, на подножный корм.
У Галактиона явилась мысль досадить отцу косвенным образом, и он, подумав, проговорил:
– Вот что, Вахрушка, и ты неправ и отец тоже… Ну, я тебя, так и быть, увезу в город и определю на место. Только смотри, уговор на берегу: водки ни-ни.
– Да я, Галактион Михеич… Ни боже мой!.. Да мне наплевать, хоть вовсе ее не будь… Уж я заслужу!..
Огорченный старый солдат даже прослезился и, глотая слезы, прошептал:
– Да ведь я, Галактион Михеич, блаженныя памяти государю ампиратору Николаю Первому двадцать пять лет верой и правдой послужил… Ведь нет косточки неломаной… Агличанку вышибал под Севастополем… Да я… Ах, боже мой!..
– Ты ступай в кухню, там переночуешь, а завтра вместе уедем.
Вахрушка только ударил себя в грудь и молча вышел.
Вечером этого дня дешевка закончилась. Прохоров был сбит и закрыл кабаки под предлогом, что вся водка вышла. Галактион сидел у себя и подсчитывал, во сколько обошлось это удовольствие. Получалась довольно крупная сумма, причем он не мог не удивляться, что Стабровский в своей смете на конкуренцию предусмотрел почти из копейки в копейку ее стоимость специально для Суслона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
– Лей!.. Пусть и шапка пьет!
Вахрушка пробежал село из конца в конец раз десять. Ноги уже плохо его слушались, но жажда оставалась. Ведь другого раза не будет, и Вахрушка пробивался к кабацкой стойке с отчаянною энергией умирающего от жажды. Закончилась эта проба тем, что старик, наконец, свалился мертвецки пьяным у прохоровского кабака.
IV
Вахрушка проснулся с страшной головною болью и долго не мог сообразить, где он и что с ним. Башка трещала неистово, точно готова была расколоться на несколько частей. Вахрушка лежал на полу, на какой-то соломе. С левого бока его давило что-то холодное, чего он не мог даже оттолкнуть, потому что сам лишен был способности двигаться. Только присмотревшись кругом, Вахрушка с ужасом сообразил, в чем дело. Во-первых, он находился в «темной» при волости, куда сам когда-то сажал Михея Зотыча; во-вторых, теперь темная битком была набита мертвецки пьяными, подобранными вчера «на дешевке», а в-третьих, с левого бока лежал рядом с ним окоченевший труп запившегося насмерть.
Последнее открытие вышибло из старого солдата весь хмель, и он бросился к двери.
– Ради Христа, отпусти живую душу на покаянье! – умолял он сторожа, тоже из отставных солдат.
Хорошо, что еще сторож-то знакомый человек и сейчас выпустил.
– Здорово ты вчера лакнул, – коротко объяснил он. – Хорошо, што мельник Ермилыч подобрал тебя и привез сюда, а то так бы и замерз в снегу.
– Отец родной, отпусти!
Сторож только покачал головой, когда Вахрушка опрометью кинулся из волости, даже позабыл шапку.
– Эй, служба, шапку-то забыл!
Вахрушка только махнул рукой и летел по улице, точно за ним гналась стая волков. У него в мозгу сверлила одна мысль: мертвяк… мертвяк… мертвяк. Вот нагонит Полуянов и сгноит всех в остроге за мертвое тело. Всех изведет.
Старик немного опомнился только в кабаке Стабровского, где происходила давка сильнее вчерашней. Дешевка продолжалась с раннего утра, и народ окончательно сбился с ног. Выпив залпом два стакана «стабровки», Вахрушка очухался и даже отплюнулся. Ведь вот как поблазнит человеку… Полуянова испугался, а Полуянов давным-давно сам на поселении. Тьфу!
– Ах, братец ты мой… ддаа! – мычал Вахрушка. – Ну-ка, лени ищо один стаканчик.
Припоминая «мертвяка», рядом с которым он провел ночь, Вахрушка долго плевался и для успокоения пил опять стаканчик за стаканчиком, пока совсем не отлегло от души. Э, наплевать!.. Пусть другие отвечают, а он ничего не знает. Ну, ночевал действительно, ну, ушел – и только. Вахрушке даже сделалось весело, когда он представил себе картину приятного пробуждения других пьяниц в темной.
Вахрушка оставался в кабаке до тех пор, пока не разнеслось, что в темной при волости нашли трех опившихся. Да, теперь пора было и домой отправляться. Главное, чтобы достигнуть своего законного места до возвращения Михея Зотыча. Впрочем, Вахрушка находился в самом храбром настроении, и его смущало немного только то, что для полной формы недоставало шапки.
– Э, наплевать! – ругался в пространство Вахрушка. – С голого, что со святого – взятки гладки… Врешь, брат!.. Вахрушка знает свою линию!
Он так и отправился к себе на мельницу без шапки, а подходя к Прорыву, затянул солдатскую песню:
Во злосчастный день, во среду…
Злы… злые турки собиралися!..
Да они во хмелюшке похвалялись:
Мы Рассеюшку наскрозь пройдем…
Граф Паскевича во полон возьмем!..
Расхрабрившийся старик уже шел по мельничной плотине, когда его остановил знакомый голос:
– Эй ты, крупа несчастная, куда прешь?
Вахрушка оглянулся и обомлел: перед ним стоял Михей Зотыч.
– Да откуда ты взялся-то? – бормотал Вахрушка, разводя руками. – Вот так оказия!
– Нет, ты скажи, куда ты прешь-то, кислая шерсть? – наступал хозяин.
– Я? А я домой…
– Обознался, миленький. Твой дом остался на дешевке… Вот туда и ступай, откуда пришел.
Михей Зотыч взял старика за плечо, повернул и толкнул в шею.
– Ступай, ступай, кабацкая затычка!.. И скобленого своего рыла не смей показывать!
Вахрушка по инерции сделал несколько шагов, потом обернулся и крикнул:
– А ты думаешь, я тебя боюсь?.. Ах ты, тараканья кость!.. Да я тебя так расчешу!.. Давай расчет, одним словом!.. За все за четыре года.
– Какой это расчет? Это расчет за то, что я тебя держал-то четыре года из милости да хлебом кормил?
На Вахрушку опять накатил храбрый стих, и он пошел на хозяина.
– Так ты не хочешь мне жалованья платить, собачья жила, а?.. Не хочешь?
Михей Зотыч сначала отступил, а потом побежал с криком:
– Ах, батюшки, солдат убил!.. Убил солдат проклятый!
На хозяйский крик выскочили с мельницы рабочие и кинулись на Вахрушку. Произошла горячая свалка. Старика порядочно помяли, а кто-то из усердия так ударил по носу, что у Вахрушки пошла кровь.
– Что, получил расчет? – кричал издали Михей Зотыч.
Вахрушку выпроводили с мельницы в три шеи. Очутившись опять на дороге в Суслон, старик долго чесал затылок, ругался в пространство и, наконец, решил, что так как во всем виноват Галактион благодаря его проклятой дешевке, то он и должен выручать. Вахрушка заявился в писарский дом весь окровавленный и заявил:
– Уж ты как хочешь, Галактион Михеич, а только того… Одним словом, расчет получил от тятеньки.
– Ты ступай сначала на кухню и вымойся.
Галактион кое-как понял, в чем дело. Конечно, Вахрушка напился свыше меры – это так, но, с другой стороны, и отец был неправ, не рассчитав старика. Во всем этом было что-то такое дикое.
– Из-за тебя вся оказия вышла, Галактион Михеич, – с наивностью большого ребенка повторял Вахрушка. – Вчера еще был я человеком, а сегодня ни с чем пирог… да. Значит, на подножный корм.
У Галактиона явилась мысль досадить отцу косвенным образом, и он, подумав, проговорил:
– Вот что, Вахрушка, и ты неправ и отец тоже… Ну, я тебя, так и быть, увезу в город и определю на место. Только смотри, уговор на берегу: водки ни-ни.
– Да я, Галактион Михеич… Ни боже мой!.. Да мне наплевать, хоть вовсе ее не будь… Уж я заслужу!..
Огорченный старый солдат даже прослезился и, глотая слезы, прошептал:
– Да ведь я, Галактион Михеич, блаженныя памяти государю ампиратору Николаю Первому двадцать пять лет верой и правдой послужил… Ведь нет косточки неломаной… Агличанку вышибал под Севастополем… Да я… Ах, боже мой!..
– Ты ступай в кухню, там переночуешь, а завтра вместе уедем.
Вахрушка только ударил себя в грудь и молча вышел.
Вечером этого дня дешевка закончилась. Прохоров был сбит и закрыл кабаки под предлогом, что вся водка вышла. Галактион сидел у себя и подсчитывал, во сколько обошлось это удовольствие. Получалась довольно крупная сумма, причем он не мог не удивляться, что Стабровский в своей смете на конкуренцию предусмотрел почти из копейки в копейку ее стоимость специально для Суслона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121