- воскликнул Подкидыш. Это прозвучало слишком возвышенно, и я пригнул голову, уставился в пол, как бывает в театре, если на сцене происходит что-то неестественное, фальшивое.
Но в ответ все захлопали. И тогда мама сказала:
- За Москву! И чтобы наши мужья вернулись... - Посмотрела на женщин и поспешно добавила: - Братья и сыновья тоже!
Мне стало страшно. Заныло в животе. Я скрючился, присел на топчан. И тут перехватил пристальный взгляд Николая Евдокимовича. Он пробился даже сквозь толстые стекла очков.
На следующий день, когда я возвращался из школы, Подкидыш ждал меня возле барака. Он отлучился с объекта, что нелегко было сделать. Морозный и сухой воздух потрескивал, точно кто-то баловался деревянным игрушечным пистолетом. Вокруг лежал снег, серый от золы, которую ТЭЦ, работавшая, как и люди, взахлеб, через силу, вываливала на город.
И снова толстые стекла очков, даже заиндевевшие, показались мне увеличительными: Николай Евдокимович хотел проникнуть в глубь моей тайны.
- Он... убит?
- Нет... Я думаю, нет.
- Что было в письме?
- Откуда вы...
- Катюша ничего не узнает, - впервые в жизни перебил он меня. - Но сейчас не скрывай! Что с отцом?
- Пропал без вести.
- "И от судеб защиты нет..." - прошептал Николай Евдокимович.
- Слово "пропал" имеет в русском языке не одно значение, - начал я успокаивать его и себя.
Я озирался, прикрывал рот заштопанной, шершавой варежкой.
- Ты прав, - согласился Подкидыш. - Наверно, ты прав... "Пропал" ближе к слову "потерялся", чем к слову "погиб". А тот, кто потерялся, может найтись. - Он взглянул на меня с надеждой.
- Как мы находим силы? - Подкидыш снял и протер очки. - Где мы находим?
- Организм приспосабливается.
- Весь... Кроме сердца, - ответил он. Съежился и побежал на работу.
"Но ведь мама может послать запрос, - подумал я вдруг. - И ей сообщат".
Она бы давно уж послала, но, как я догадывался, просто боялась, предпочитала неведение. Могла, однако, не выдержать... В каком словаре искал бы я тогда утешительные определения слова "пропал"?
Надо было предпринимать что-то срочное!
Вскоре ко мне пришел Олег делать уроки.
Обычно он торопился, а на этот раз раскладывал тетради и учебники не спеша:
- Отец печатает на машинке - и сестры спят.
- Обе?
- Они все делают коллективно!
- А отец, значит, печатает?
В голову мне пришла неожиданная идея.
- Сотрудников всех призвали, - стал объяснять Олег. - Остался только отец с машинисткой. Она печатать почти не умеет... Но у нее муж на войне. Дети болеют... Карточки получать надо! А печатает плохо. Я и то лучше... Приходится помогать отцу: ему одной рукой трудно.
- А мне ты поможешь?
Я взял Олега за плечи и повернул к себе лицом.
Огромные глаза его еще больше расширились.
- Объясни, пожалуйста.
- Объясню... Только тихо!
* * *
- Притормозите еще. Выходить я не буду. Издали посмотрю... - пообещал я таксисту.
Барака, в котором мы жили, уже не было. На его месте был парк, который назывался парком Победы.
"Первую победу, - вспомнил я, - мы отмечали зимой сорок первого именно здесь".
Таксист нажал на газ, боясь, должно быть, что я передумаю и захочу прогуляться по парку.
Сестры Олега действительно засыпали под пишущую машинку. Под эту странную колыбельную песню: организм приспосабливается.
Они умещались на одной тахте, обнесенной со всех сторон аккуратными досками, как забором.
- Это я придумал, - сказал Олег. - А иначе за ними не уследишь: расползутся, свалятся - не отыщешь.
Мать Олега тоже называлась "сестрой": старшей медсестрой госпиталя, который был в трех километрах от города. - Дома ночует два раза в неделю, - сообщил Олег.
- Взяла бы отпуск. Раз... дочери маленькие...
- Мы уговаривали. Но у нее двух братьев убили.
- Так... быстро? - спросил я.
- Одного в августе на Украине. А другого недавно возле Калинина... Оба моложе ее. Была старшей сестрой в семье, а теперь только в госпитале. Если бы не они, - Олег кивнул на тахту, обнесенную досками, на фронт бы ушла.
- Тебя бы оставила?
- Я же взрослый.
"Тот, кто должен отвечать за других, раньше взрослеет", - подумал я. Меня-то ведь мама считала ребенком.
- Брат ее, который погиб под Калинином, - продолжал Олег, - только что школу окончил. Непонятно, зачем учился. Готовил уроки, как мы с тобой. Мать, я боялся, с ума сойдет. Была старшей сестрой! Понимаешь?
Глядя на него, на старшего Многодетного брата, я пони - Вам бы бабушек с дедушками на помощь!
- Они в Белоруссии остались. В деревне... "Здесь мы родились, здесь мы и будем..." А твои?
- У мамы давно уже нету... А папины в Ленинграде.
- И сам отец был... То есть, я хотел сказать, он тоже из Ленинграда?
- Подкидыш говорит, что "оттуда вся его потомственная интеллигентность".
Олег сел за машинку, медленно застучал, и сестры, которые уже были сонными, сразу затихли.
От имени командира воинской части мы сообщили Екатерине Андреевне Тихомировой, что муж ее, легко раненный, попал к партизанам, в такие места, откуда писать невозможно. И что, как только освободят Украину, сразу придет письмо...
Олег достал со дна ящика, из-под газет, конверт, полученный мною из рук болезненной девушки. Там он его хранил... Мы заменили листок с типографским текстом на тот, который пришел "от командира воинской части". И я спрятал конверт в портфель.
Потом явился отец Олега.
Ни осень, ни зима не смыли, не вывели дождем и морозом веснушки с его лица. А ушанка еле держалась на высоких, жестких волосах, словно на проволочных витках.
Движением левого плеча он ловко сбросил шинель. Плечо как бы обрывалось пустым рукавом, заправленным за пояс гимнастерки.
"Повезло Олегу, - подумал я. - Отца его больше никуда не отправят..." Я сразу же устыдился этой мысли. Но она все равно осталась со мной.
Будто прочитав ее, Кузьма Петрович сказал:
- Зачем демобилизовали? Правую руку вполне можно заставить и за левую потрудиться. Научить и заставить!
Он не гордился своим пустым рукавом, а поглядывал на него со смущением.
Правая рука, чувствуя ответственность и за левую, не знала покоя. Она то приглаживала волосы, которые пригладить было немыслимо, то пробегала по клавишам машинки, точно по клавишам баяна или аккордеона, то перелистывала толстый блокнот.
- Стройматериал для завтрашнего номера! Время такое, что людям беседовать некогда. На лету ловлю факты, заказываю статьи и заметки. Привык уже!
- Организм приспосабливается, - в очередной раз произнес Олег.
- Мирное время в этом полностью убедить нас не может, - ответил Кузьма Петрович. - А война за шесть месяцев доказала, что человек может вынести все. Только зачем ему все выносить?
В раннем детстве Олег называл отца папой Кузей. Дома его и сейчас звали так.
- Радость может быть безграничной, - продолжал папа Кузя. - Я за это!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11