Левая рука у старика отчаянно болела. Он пришпорил лошадь и понесся вперед, оставив мексиканцев позади. Казалось, они стреляют прямо ему в спину. Он увидел, что майор впереди отдает команды, грузовики и повозки уже были выстроены в линию. За ними стояли солдаты и стреляли. Теперь они стреляли и со склонов, и с вершины холма; всадники спешились, стреляли кто как: лежа, стоя, с колена. Он проскакал мимо них, въехал на холм, спешился и пошел рядом с лошадью.
Глава 39
Парнишка прискакал раньше. Он уже вовсю стрелял, взводя курок, целился, опять стрелял. Он увидел, как старик, спотыкаясь, брел к вершине, все еще сжимая поводья. Наконец он, задыхаясь, упал; его плечо было покрыто кровью и пылью. Прентис поборол искушение подбежать к нему и выстрелил в направлении долины. Мексиканец, в которого он целился, упал, но Прентис не мог точно сказать, чья пуля сразила его. Когда он снова обернулся, старик лежал на том же месте.
Он снова выстрелил, характер схватки изменился, мексиканцы отступали, во всяком случае, ему так показалось. Они отошли к центру поля и перегруппировывались; теперь он понял, что они делают: готовятся к верховой атаке. Этому его когда-то учили. Они построились линией с высоким худым командиром посредине и медленно двинулись вперед; тут кто-то скомандовал прекратить огонь.
Это был майор. Он еще раз дал команду, ее же повторили лейтенант и сержант. Солдаты остановились, некоторые еще несколько раз выстрелили, но большинство опустили ружья и стали смотреть вдаль, на равнину, в то время как цепь всадников медленно надвигалась оттуда.
Прентис обернулся: старик сел, достал носовой платок, перевязал им плечо как раз над местом, откуда текла кровь, взял один конец в зубы и затянул узел. Потом он встал и посмотрел на медленно приближающуюся колонну всадников. Кривясь, он потрогал свое плечо, повернулся, схватился за ружье.
— Майлз! — произнес майор.
— Какой-то гад мне за это заплатит!
— Они слишком далеко!
Старик не слушал. Он осмотрел ружье. Такого длинного ствола Прентис никогда не видел; старик зарядил ружье, потом отвязал от седла сумки и поставил их на попа. Все смотрели на него.
Он лег, установил ствол на сумках.
Всадники подошли немного ближе, из-за слепящего солнца и пыли было трудно понять, на каком они расстоянии, — по меньшей мере, до них было ярдов двести и люди казались крошечными игрушечными фигурками.
Старик прищурился, целясь, вытер глаза, снова прищурился. Он пошарил в переметной суме, достал пару очков в стальной оправе, нацепил их и снова прицелился. Прентис затаил дыхание.
Когда стрелял старик, ему пришлось вытянуть вперед раненую руку. Он выругался, покачал головой, потом положил палец на курок, спустил, и раздался выстрел, громкий, как пушечный, отдавшийся эхом.
Секунда, не больше — и вот невидимая рука смахнула игрушку: высокий худой командир медленно сполз с лошади. Наверное, из-за расстояния казалось, что он падал очень долго.
Солдаты прокричали “ура”.
Колонна вдалеке остановилась, солдаты переводили взгляды с убитого командира на вершину.
— Достаточно, — сказал старик. — Мы выиграли время, и раз уж мы влезли сюда, им придется бросить это дело. Он поднялся на колени, потом встал на ноги.
— Судя по виду их теперешнего командира, того, что там разглагольствует, он не хочет брать на себя ответственность.
Старик оказался прав. Один из всадников внизу, казалось, очень много говорит, отчаянно жестикулируя; кто-то слез с коня и осматривал упавшего. С флангов подъезжали новые всадники. Колонна теряла порядок.
— Твоя рука? — спросил майор.
— Не сломана.
— И то хорошо.
— Ну да.
И Прентис невольно улыбнулся. Надо было видеть старика с очками на носу и окровавленной рукой, покрытого пылью с головы до ног. Он держал ружье, забыв о раненой руке, и наблюдал, как всадники на равнине разбиваются на группы. Одни крутятся вокруг упавшего командира, другие скачут на поиски убитых и раненых. В ушах у него до сих пор отдавались выстрелы. Он посмотрел на свои руки — они дрожали.
Прентис невольно улыбнулся. Сколько всего случилось, а он ни разу и не подумал о себе.
Сделал все, как надо.
Глава 40
Они добрались до лагеря через два дня, перед самым закатом. Люди из колонны Першинга, которые ожидали их, не верили своим глазам. Раненых несли на носилках, раненые сидели на повозках и в грузовиках. У одних солдат были перевязаны головы, у других ноги забрызганы кровью, и они с трудом двигались вперед, кто-то шел, держась за животы, — длинная, медленная процессия боли и изнеможения. Одна лошадь попросту свалилась: у нее подогнулись передние ноги и она упала вперед, всадник сполз с седла и рухнул в грязь. Остальные потрясение смотрели на поселок и деревья. Зелень, тень, прохлада — в тот миг им казалось, что ничего прекраснее они никогда в жизни не видели; лошади спотыкались, сбруя звенела, моторы тарахтели, а солдаты продолжали молча смотреть вперед.
Потом они дошли до деревьев, все новые люди подходили и подходили к ним, смотрели, как они с трудом пробрели мимо палаток и повозок другой колонны в ту часть лагеря, которая предназначалась для них. Вдалеке виднелись дома города. Они пересекли деревянный мост, под которым текла прохладная глубокая река; солдаты обрадовались, увидев воду, и сержанту пришлось остановить двоих из них, слезших с лошадей и направившихся к воде.
— Эй! — сказал он. Это скорее прозвучало как рычание. Сержант показал на лошадей, и солдаты сразу поняли его. Дело было не в том, что они нарушили строй, а в том, что они подумали о себе раньше, чем о своих лошадях. Слабо кивнув, солдаты вернулись, схватили лошадей под уздцы и двинулись туда, где колонна остановилась и начала рассредоточиваться.
Глава 41
Кто-то выстроил частокол.
Прентис распряг лошадь, отцепил уздечку, привязал веревку к частоколу. Он похлопывал лошадь, разговаривал с ней, стирал с нее пот. Среди прохладных, тенистых деревьев все звуки казались приглушенными мягкой землей. После камней и песка пустыни земля здесь казалась пружинистой, по ней было легко ходить, лошадь переступала ногами и фыркала; копыта издавали глухой звук. Он почистил лошадь, прервавшись, чтобы отлепить толстую шерстяную рубашку от вспотевшей груди, поглядел на реку, на заходящее солнце, еще немного почистил лошадь и, мечтая о еде и отдыхе, подождал, пока не убедился, что лошадь достаточно остыла, так что можно ее накормить, напоить и наконец заняться собой.
У реки, хотя это было довольно далеко, он увидел старика. Тот, вероятно, уже привел в порядок свою лошадь и медленно шел к воде, нагнув голову и хромая; левая рука его была перевязана. Он нагнулся, наклонился к воде. И вдруг исчез из виду.
Глава 42
Календар даже не снял ботинок, сунув ноги в воду;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Глава 39
Парнишка прискакал раньше. Он уже вовсю стрелял, взводя курок, целился, опять стрелял. Он увидел, как старик, спотыкаясь, брел к вершине, все еще сжимая поводья. Наконец он, задыхаясь, упал; его плечо было покрыто кровью и пылью. Прентис поборол искушение подбежать к нему и выстрелил в направлении долины. Мексиканец, в которого он целился, упал, но Прентис не мог точно сказать, чья пуля сразила его. Когда он снова обернулся, старик лежал на том же месте.
Он снова выстрелил, характер схватки изменился, мексиканцы отступали, во всяком случае, ему так показалось. Они отошли к центру поля и перегруппировывались; теперь он понял, что они делают: готовятся к верховой атаке. Этому его когда-то учили. Они построились линией с высоким худым командиром посредине и медленно двинулись вперед; тут кто-то скомандовал прекратить огонь.
Это был майор. Он еще раз дал команду, ее же повторили лейтенант и сержант. Солдаты остановились, некоторые еще несколько раз выстрелили, но большинство опустили ружья и стали смотреть вдаль, на равнину, в то время как цепь всадников медленно надвигалась оттуда.
Прентис обернулся: старик сел, достал носовой платок, перевязал им плечо как раз над местом, откуда текла кровь, взял один конец в зубы и затянул узел. Потом он встал и посмотрел на медленно приближающуюся колонну всадников. Кривясь, он потрогал свое плечо, повернулся, схватился за ружье.
— Майлз! — произнес майор.
— Какой-то гад мне за это заплатит!
— Они слишком далеко!
Старик не слушал. Он осмотрел ружье. Такого длинного ствола Прентис никогда не видел; старик зарядил ружье, потом отвязал от седла сумки и поставил их на попа. Все смотрели на него.
Он лег, установил ствол на сумках.
Всадники подошли немного ближе, из-за слепящего солнца и пыли было трудно понять, на каком они расстоянии, — по меньшей мере, до них было ярдов двести и люди казались крошечными игрушечными фигурками.
Старик прищурился, целясь, вытер глаза, снова прищурился. Он пошарил в переметной суме, достал пару очков в стальной оправе, нацепил их и снова прицелился. Прентис затаил дыхание.
Когда стрелял старик, ему пришлось вытянуть вперед раненую руку. Он выругался, покачал головой, потом положил палец на курок, спустил, и раздался выстрел, громкий, как пушечный, отдавшийся эхом.
Секунда, не больше — и вот невидимая рука смахнула игрушку: высокий худой командир медленно сполз с лошади. Наверное, из-за расстояния казалось, что он падал очень долго.
Солдаты прокричали “ура”.
Колонна вдалеке остановилась, солдаты переводили взгляды с убитого командира на вершину.
— Достаточно, — сказал старик. — Мы выиграли время, и раз уж мы влезли сюда, им придется бросить это дело. Он поднялся на колени, потом встал на ноги.
— Судя по виду их теперешнего командира, того, что там разглагольствует, он не хочет брать на себя ответственность.
Старик оказался прав. Один из всадников внизу, казалось, очень много говорит, отчаянно жестикулируя; кто-то слез с коня и осматривал упавшего. С флангов подъезжали новые всадники. Колонна теряла порядок.
— Твоя рука? — спросил майор.
— Не сломана.
— И то хорошо.
— Ну да.
И Прентис невольно улыбнулся. Надо было видеть старика с очками на носу и окровавленной рукой, покрытого пылью с головы до ног. Он держал ружье, забыв о раненой руке, и наблюдал, как всадники на равнине разбиваются на группы. Одни крутятся вокруг упавшего командира, другие скачут на поиски убитых и раненых. В ушах у него до сих пор отдавались выстрелы. Он посмотрел на свои руки — они дрожали.
Прентис невольно улыбнулся. Сколько всего случилось, а он ни разу и не подумал о себе.
Сделал все, как надо.
Глава 40
Они добрались до лагеря через два дня, перед самым закатом. Люди из колонны Першинга, которые ожидали их, не верили своим глазам. Раненых несли на носилках, раненые сидели на повозках и в грузовиках. У одних солдат были перевязаны головы, у других ноги забрызганы кровью, и они с трудом двигались вперед, кто-то шел, держась за животы, — длинная, медленная процессия боли и изнеможения. Одна лошадь попросту свалилась: у нее подогнулись передние ноги и она упала вперед, всадник сполз с седла и рухнул в грязь. Остальные потрясение смотрели на поселок и деревья. Зелень, тень, прохлада — в тот миг им казалось, что ничего прекраснее они никогда в жизни не видели; лошади спотыкались, сбруя звенела, моторы тарахтели, а солдаты продолжали молча смотреть вперед.
Потом они дошли до деревьев, все новые люди подходили и подходили к ним, смотрели, как они с трудом пробрели мимо палаток и повозок другой колонны в ту часть лагеря, которая предназначалась для них. Вдалеке виднелись дома города. Они пересекли деревянный мост, под которым текла прохладная глубокая река; солдаты обрадовались, увидев воду, и сержанту пришлось остановить двоих из них, слезших с лошадей и направившихся к воде.
— Эй! — сказал он. Это скорее прозвучало как рычание. Сержант показал на лошадей, и солдаты сразу поняли его. Дело было не в том, что они нарушили строй, а в том, что они подумали о себе раньше, чем о своих лошадях. Слабо кивнув, солдаты вернулись, схватили лошадей под уздцы и двинулись туда, где колонна остановилась и начала рассредоточиваться.
Глава 41
Кто-то выстроил частокол.
Прентис распряг лошадь, отцепил уздечку, привязал веревку к частоколу. Он похлопывал лошадь, разговаривал с ней, стирал с нее пот. Среди прохладных, тенистых деревьев все звуки казались приглушенными мягкой землей. После камней и песка пустыни земля здесь казалась пружинистой, по ней было легко ходить, лошадь переступала ногами и фыркала; копыта издавали глухой звук. Он почистил лошадь, прервавшись, чтобы отлепить толстую шерстяную рубашку от вспотевшей груди, поглядел на реку, на заходящее солнце, еще немного почистил лошадь и, мечтая о еде и отдыхе, подождал, пока не убедился, что лошадь достаточно остыла, так что можно ее накормить, напоить и наконец заняться собой.
У реки, хотя это было довольно далеко, он увидел старика. Тот, вероятно, уже привел в порядок свою лошадь и медленно шел к воде, нагнув голову и хромая; левая рука его была перевязана. Он нагнулся, наклонился к воде. И вдруг исчез из виду.
Глава 42
Календар даже не снял ботинок, сунув ноги в воду;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52