И потом это ошарашило его, как удар дубины. «Я сделал это, – дошло до него, – я сделал это!» Жар обжигал его дрожащие пальцы и протекал в холодную плоть ладоней и лица. Ветер, так зловеще шелестевший за дверью, задрожал, потом ослабел и исчез, и снаружи землянки настала жуткая тишина, нарушаемая лишь слабой дробью стихающего дождя.
Сознание Руди рокотало, как гром, в триумфальном бушевании. Казалось, часть его души кричала: «Я сделал это! Я вызвал огонь, и огонь пришел», – а другая говорила: «Я не мог сделать этого». Но реальней, чем что бы то ни было, глубже, в самом его сердце, было только спокойное знание, чистое и маленькое, как огонек, – он вспоминал о той первой вспышке пламени в сухих листьях и понимал, что смог это сделать только он.
Потом Руди взглянул вверх и встретил полные ужаса глаза Альды. Они были дикими от страха, страха с примесью истерии, облегчения и суеверного ужаса, боязни Тьмы, огня и его. Он видел отражающуюся в ее глазах свою новообретенную мощь, чужую, чуждую и невероятную для других.
Она не могла спросить, а он не мог ответить, и с минуту они лишь смотрели друг на друга в свете костра, как раньше они смотрели, потрясенные обоюдным осознанием своей страсти. Потом с рыданием, которое, казалось, исторгнет ее душу из тела, она бросилась в его объятия, дико плача, вцепившись в него, словно он был последней надеждой всей ее жизни. Магия, ужас и смерть отступили, напряжение схлынуло с почти физическим шоком, и он сжал хрупкую девушку в объятиях, которые, казалось, раздавят их, и зарылся лицом в ее черные волосы. Отчаянно они отдались любви на своих плащах, разложенных на полу, а огонь отбрасывал пляску их теней на низкие стропила.
Потом Альда спала, ее страх выплеснулся в страсти, а Руди лежал без сна, меч рядом с рукой, глядя на огонь и позволяя мыслям о прошлом и будущем течь своим чередом, пока дождь снаружи не прекратился и наступил рассвет.
– Думаешь, это бой? – кричал Гнифт голосом, режущим, как лезвие его зазубренного меча. – Бей его! БЕЙ ЕГО! – Ледяной Сокол с восемнадцатидюймовой палкой осторожно сделал ложный выпад в сторону своего противника, массивного стражника, вооруженного трехфутовым расщепленным бамбуком, который пускал кровь не хуже стали.
Лицо и руки капитана были в его отметинах; Руди, сидевший в стороне, поежился. Джил, как он заметил, смотрела с возбужденным интересом. Она выглядела, будто уже приняла участие в этой игре, и ей досталось больше всех.
Упрямство беспредельное, думал он, они убьют ее прежде, чем она откажется от этой службы.
Гнифт кричал:
– Нападай на него, ты, хныкающий трус! Нечего заниматься с ним любовью!
Великан сделал выпад, и Ледяной Сокол вышел из круга. Разъяренный Гнифт шагнул вперед под арку их деревянных мечей, схватил за черную тунику капитана и толкнул его вперед в схватку. Результат был кровавым, болезненным и изнурительным для обоих бойцов.
Руди задумчиво сказал:
– Однажды кто-то пырнет этого маленького ублюдка.
– Гнифта? – Джил подняла разбитую бровь в веселом удивлении. – Не так кровожадно, Руди.
Руди вспомнил, как видел Гнифта, бранившегося с Томеком Тиркенсоном, огромным наместником Геттлсанда, вчера вечером примерно в это время на исходе дня после долгого марша. Может, Джил была права.
Они смотрели, сидя бок о бок на грунтовой площади у импровизированной тренировочной арены. Лагерь вокруг них в очередной раз устраивался на ночь. Скоро настанет время получать пайки и разводить сторожевые костры.
Руди заметил, что Джил выглядела вымотанной и измученной: тонкая, почти бесполая тень с огромной спутанной гривой черных волос. Он знал, что вдобавок к маршу и караулам она по ночам тренировалась сама, на голодном пайке, с ноющей, полузажившей раненой рукой, словно сознательно доводя себя до изнурения.
Ветер дул с гор и омывал лагерь, как наступающий поток. Утесы теперь возвышались над ним, грандиозно близкие, затемняя западное небо. В то утро они миновали перекрестки, которые охраняли потрескавшиеся каменные кресты, и побрели по большой дороге, ведущей на Перевал Сарда. Тут было холоднее и безлюднее.
Смеркалось. Ледяной Сокол отбивался, отступая под размашистыми ударами меча своего противника. Пот градом катился по его лицу, белому в обрамлении волос цвета слоновой кости, его глаза выражали отчаяние от изнурения.
Бранясь, изрыгая проклятия, Гнифт кружил вокруг бойцов, под конец легко ступил за капитана и ловкой подножкой сбил его с ног. Ледяной Сокол упал, противник обрушился на него, как неумолимая смерть. Последовало молниеносное движение. Молодой человек вскочил под взмахом длинного меча и резко ударил стражника, превратив выпад в круговой бросок, его противник рухнул плашмя на спину в грязь. Ледяной Сокол подобрал оба меча и поднялся на ноги, тяжело дыша. Здоровяк лежал на земле, пыхтя и ругаясь. Гнифт кричал:
– Если ты свалил своего противника, мало отнять его меч и стоять, как дурак. Если ты это сделаешь...
Руди, на которого последний маневр произвел сильнейшее впечатление, прошептал:
– Все воины должны уметь это? Я имею в виду гвардию Алвира и войска Церкви?
– В основном да, – заметил рядом с ним тихий голос Ингольда. – Гнифт строже, чем другие, и стража славится тем, что имеет лучшего инструктора на Западе Мира. Конечно, для разных стилей боя разные методы. В Алкетче, например, они тренируют свою знаменитую кавалерию, приковав раба за запястье к железному столбу в центре зала, дают ему меч в свободную руку, и кавалеристы отрабатывают на нем в конном строю сабельную атаку.
– Откуда же они берут столько людей? – полюбопытствовал Руди. – Кто-то советовал мне никогда не посещать Алкетч.
Джил скользнула взглядом со старого следа кандалов по запястью колдуна на его спокойное лицо и сказала:
– Кто-то однажды говорил мне, что вы были рабом в Алкетче.
– Да? – глаза Ингольда блеснули. – Да, я был рабом и вообще много чем занимался в течение своей долгой, но никчемной жизни. Руди, если ты можешь уделить мне минутку, я бы хотел поговорить с тобой наедине.
Он поднялся и пошел через освещенный оранжевым светом лагерь, Руди последовал за ним. Они прошли мимо стоящих вдалеке повозок Алвира, Руди разглядел мрачные знамена Дома Дейра и понял, что Минальда со своим сыном находится здесь же.
Он едва перекинулся словом с Альдой в течение дня. Она отворачивалась, молчаливая и застенчивая, как бы отстраняясь от разрушительной близости последней ночи. Руди был в замешательстве, но не больше – она отдалась ему в страсти, которая последовала за напряжением и ужасом, такие вещи могли совсем по-другому выглядеть с наступлением утра. Это было, возможно, горе от смерти Медды, хотя Альда не могла не знать после того, как стражники привели несчастную спотыкающуюся зомби, которая была ее преданнейшим другом в лагере, что не было никакой возможности взять ее с караваном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76