- Только вы можете это сделать, - ответила она тихо.
- А если мне поговорить е вашим отцом?
Офелия сделала беспомощный жест, грацию которого отметил граф; движенье ее рук напомнило ему порханье маленьких бабочек, вьющихся над цветущим рододендроном.
- Отец... не станет слушать, - ответила она. - Он верит всему, что говорит мачеха.
- Но он же не может не видеть, что вы выглядите больной и похудели, - настаивал граф.
- Мачеха говорит, что это моя собственная вина, что я не ем того, что мне предназначено, что я провожу ночи читая, вместо того чтобы спать.
Граф подумал, что всегда знал о глупости Джорджа Лангстоуна, но эта мысль не продвинула его в поисках решения проблемы.
- Вы не могли бы... как-нибудь забрать Пирата? - спросила Офелия. - Это такая милая собака, такая доверчивая и любящая и совершенно не понимает, за что ее бьют.
В ее голосе звучали слезы, растрогавшие графа.
- А как же вы сами? - спросил он.
- Я... со мной все будет в порядке.
- Глядя на вас, этого никак не скажешь, - сухо сказал граф. - Нет ли у вас родственников, к которым вы могли бы перебраться?
- Я думала об этом, - ответила Офелия. - Но уверена, что мачеха вернет меня назад.
- Почему?
- Потому что испугается, что я познакомлюсь с их друзьями, что буду встречаться с людьми. Она не хочет, чтобы кто-нибудь знал о самом моем существовании.
- Но это же смешно, - сказал граф. - Вы же существуете, и кто-нибудь из родственников должен понимать, что вы выросли и что вас нужно вывезти в свет в этом сезоне.
- Если они и спрашивали обо мне, - ответила Офелия, - то мне об этом не сказали.
Граф подумал, что ситуация сходна с той, как если бы оказаться в лабиринте Хэмптон Корт Мейд, не имея понятия, как оттуда выбраться.
Все время, пока он говорил с Офелией, он думал, что нужно сделать, чтобы спасти этого несчастного ребенка, а кроме того, и свою собственную собаку.
Граф знал, что Лангстоун всецело находится под влиянием своей второй жены и не захочет слушать ничего, что будет сказано против нее. И если дело дойдет до выбора между женщиной, любимой и желанной для него, и его дочерью, очевидно, кого он выберет.
«Я должен что-то сделать», - подумал про себя граф.
И он знал, если речь идет об Офелии, то должен действовать быстро.
- Вы всерьез утверждаете, - сказал он, - что если бы я посетил сегодня вашу мачеху, как ей того, по-видимому, все еще хочется, то вас и Пирата не станут наказывать сегодня вечером?
- Может быть, и так... Только... если вы доставите ей... удовольствие... - сказала Офелия.
Граф понимал, что может означать это слово, и снова подумал, что из всех необыкновенных предложений, услышанных за всю свою жизнь, - а их было немало - никогда столь молодая и красивая девушка, как Офелия, не умоляла его заняться любовью с другой женщиной.
Однако, подумав об этом, он понял, что немыслимо даже дотронуться до Цирцеи, не говоря о каких-то любовных делах. Все в нем восставало против женщины, способной быть зверски жестокой, во-первых, с таким хрупким существом, как Офелия, а во-вторых, с животным.
- Пожалуйста, - повторила Офелия.
Граф вдруг почувствовал, что собака у него на коленях как бы присоединяется к этой просьбе. Он принял решение.
- Я зайду к вашей мачехе сегодня после обеда при одном условии.
- При каком? - спросила Офелия.
- Мы встретимся с вами здесь завтра утром, в то же самое время.
Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами и сказала:
- Я... я предпочла бы не видеть вас больше. Все случилось из-за того, что я с вами поговорила.
- Но именно потому, что это случилось, - сказал граф твердо, - я настаиваю на том, чтобы увидеть вас здесь завтра. Это мои условия, Офелия. Если вы отказываетесь, я считаю себя свободным сегодня днем.
Он видел, что почти что груб в своей настойчивости, но в то же время, вспоминая, как боялся, что никогда не сможет ее увидеть, понимал, что это единственный способ узнать, что же произошло после его посещения.
Теперь он чувствовал ответственность и за Офелию, и за Пирата. На первый взгляд он действительно послужил причиной их страданий.
Точно так же, как он пришел в бешенство, узнав, как жили его престарелые пенсионеры, так и сейчас его охватила ярость, перешедшая в холодный, рассчитанный гнев на Цирцею за то, что она вела себя таким возмутительным образом. Судьба Офелии неожиданно превратилась в его крестовый поход, который он решил выиграть любой ценой.
Вместе с тем он уже знал, что не станет выполнять все то, чего она от него хотела. Хотя каким другим образом успокоить Цирцею - это был особый вопрос.
- Хорошо... Я встречусь с вами здесь, как вы меня об этом просите, - сказала Офелия со вздохом.
- Вы обещаете? - продолжал настаивать граф.
- Обещаю...
- Позвольте мне сказать, чтобы быть уверенным, что вы не нарушите слово, я принесу сюда чего-нибудь поесть.
- И для Пирата?
- И для Пирата, - подтвердил он.
Он вдруг подумал, что она выглядит такой слабой, что, может быть, не доживет до завтра.
- Неужели никто в доме не даст вам чего-нибудь поесть сегодня?
- Им всем запретили, - сказала Офелия. - Но мне кажется, что Пирату иногда удается стянуть что-нибудь со стола, если ему повезет.
- Я вернусь домой и привезу вам чего-нибудь, - предложил граф.
Офелия покачала головой.
- Мне нужно возвращаться. Горничная моей мачехи заметит, если меня не будет слишком долго. Она шпионит за мной. Это она сказала мачехе, что я разговаривала с вами в гостиной.
«Это невыносимо», - подумал граф.
Однако он знал, что у таких женщин, как Цирцея, всегда есть горничная, которой они доверяют и которая шпионит для них. По-французски это называется complice d'amour - наперсница, но ему пришли на ум более резкие и оскорбительные выражения.
Офелия встала:
- Вы должны продолжать вашу прогулку верхом. - Она посмотрела туда, где Гром мирно пощипывал траву. - Какая великолепная лошадь, - сказала она, затаив дыхание.
- Вы любите лошадей? - спросил граф.
- Мы с мамой часто ездили верхом, когда она была жива. Мы были очень счастливы.
В ее голосе прозвучала грусть, словно все ее счастье было в прошлом и она никогда не будет счастлива вновь.
Графу захотелось посадить ее на одну из своих лошадей и помчаться с ней галопом через весь парк в свой замок.
Но тут же он подумал, что ему надо весьма искусно спасать ее от страданий, причиняемых мачехой, сделать все таким образом, чтобы не пострадала репутация молодой девушки.
По сути, Офелия была права, говоря, что ему следует продолжать свою прогулку, а ей вернуться домой. Время шло быстро. Скоро в парке появятся другие всадники, а граф знал, что все они слишком интересуются им, чтобы тут же не пошли сплетни о любом, кого застанут за разговором.
Он улыбнулся ей, как ребенку, которого нужно подбодрить, и сел на Грома.
Когда он сверху посмотрел на Офелию, она показалась ему маленькой девочкой, почти ребенком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36