Герцогу казалось, что все происходит во сне. Ну как, вновь спросил он себя, как объяснить ей, что она совершенно не правильно поняла услышанный разговор?
Женщины ничего для него не значили!
Он едва сдержал улыбку, подумав о сотнях женщин, прошедших через его руки, — их было так много, что иногда он не мог вспомнить ни имени, ни липа.
Но разве он посмеет сказать об этом своей жене, которая стоит возле него на коленях и с обожанием смотрит на него как на святого.
Никогда, подумал он, среди многих женщин, встреченных им на своем пути, не было ни одной, которая хоть раз посмотрела бы на него вот таким взглядом. Это оказалось для него столь новым и неожиданным, что он почувствовал себя неловко.
Он никак не мог подобрать подходящие слова, чтобы объяснить Сирилле ее ошибку.
— Когда ты видела меня в роли Белого рыцаря, тебе было девять лет, а мне — двадцать один год, — сказал он. — Сейчас мне тридцать, и я очень сильно изменился за это время.
Улыбка, появившаяся на губах Сириллы, буквально осветила ее лицо.
— Конечно, — ответила она. — Папа говорит, что тот человек, которому один год, месяц, минута не прибавили мудрости, — дурак! Мы пришли в этот мир для того, чтобы познавать, и так как мы, естественно, развиваемся, наши знания становятся обширнее, а чувства — глубже. — Как бы из страха, что герцог не понимает ее, она подкрепила свои слова жестом. — Я представляю, что вы ощущали, когда произошла та трагедия. Она, должно быть, полностью разрушила вашу душу, но мне кажется, что это только упрочило вашу решимость посвятить себя служению той женщине. — Ее голос стал тише:
— И в то же время вы готовы пожертвовать всем, что для вас свято, ради вашей матушки. Это очень, очень великодушный поступок, и именно таким я вас себе представляла.
Слова Сириллы заворожили герцога.
— Я должен кое-что объяснить, Сирилла, — поспешно проговорил он. — Тебе не следует рисовать мой образ такими романтичными красками. В конце концов, я просто живой человек, и мне не нравится казаться тем самым рыцарем, которого ты увидела на турнире.
Сирилла поднялась, и внезапно герцог заметил, что на ее щеках появились ямочки.
— А теперь вы собираетесь заниматься самоуничижением и умалять свое величие, монсеньер, — сказала Сирилла, — но я не буду вас слушать. Я знаю, что вы думаете обо мне, но, пожалуйста… не надо, вы не должны делать этого.
Она не стала дожидаться его ответа и отошла к окну. Солнце осветило ее волосы, и герцогу показалось, что над ее головой возник нимб.
— Есть многое, что мы могли бы делать вместе, — весело проговорила она. — Я хотела бы взглянуть на ваши виноградники. Я хотела бы послушать ваш рассказ о сокровищах, собранных в этом доме, потому что все они являются частичкой нашей истории.
Я хотела бы посмотреть, как вы удите рыбу в озере. — И опять ямочки украсили ее щеки. — Вы даже не представляете, каким искушением для многих ваших соседей являются эти озера. Сегодня несколько джентльменов сообщили мне, что они с трудом сдерживают себя, чтобы в ваше отсутствие — вы ведь редко приезжаете сюда — не наловить жирной форели, которая водится в тростнике. Рассмеявшись, она добавила:
— А другой ваш сосед даже пригрозил, что, если вы не займетесь оленями, которых тут развелось несметное количество, он сам будет отстреливать их!
«Я должен сообщить, что завтра утром уезжаю в Париж», — подумал герцог, но почему-то слова не шли с губ.
Когда он поднялся, Сирилла направилась к нему. Ее ручка проскользнула в его. Этот жест был полон безграничного доверия, доступного только ребенку.
— Как вы думаете, у нас хватит времени, чтобы до ужина успеть прогуляться по саду? — спросила она. — Мне давно хотелось это сделать, но я думала, что вдвоем будет интереснее.
Она замолчала.
— Мне хотелось бы посмотреть, где вы играли, когда были ребенком. А больше всего я хочу вернуться на то место, где впервые увидела вас, туда, где устраивался турнир, — закончила Сирилла.
Герцог заверил себя, что поступит правильно, если сделает ей приятное после того, как оскорбил ее своим поведением на свадьбе.
— Уверен, у нас хватит времени, — ответил он, — к тому же ужин может подождать.
Устремленные на него глаза Сириллы засверкали.
— А что скажут повара, если им придется подогревать суфле, и оно от этого испортится?
— Ну и пусть портится! — ответил герцог.
Глава 4
Натянув поводья, Сирилла остановила свою лошадь и, оглянувшись через плечо, крикнула:
— Я выиграла! Я выиграла, монсеньер!
Герцог подъехал к ней. Он подумал, что никогда не видел, чтобы женщина так великолепно держалась в седле. Он обратил внимание, что ее ручки, которые казались хрупкими и нежными, отлично справлялись с лошадью.
Проехав через парк, они добрались до того места, где устраивался турнир и где Сирилла впервые увидела герцога в сверкающих на солнце рыцарских доспехах.
Заметив, как Сирилла уверенно села на прекрасного арабского скакуна, он понял, что она отличная наездница.
Герцогу ничего не стоило на своем жеребце обогнать Сириллу. Однако, поддавшись некоему необъяснимому порыву, он позволил ей уйти вперед и первой доскакать до финиша.
Раньше, когда он во всем, даже в мелочах, стремился утверждать свое превосходство над женщиной, ему бы такое и в голову не пришло.
— Ты молодец, Сирилла, — сказал он. Она взглянула на него и проговорила:
— У меня есть подозрение, монсеньер, что вы совершили еще один воистину рыцарский поступок.
— Ты слишком проницательна или, вернее, умна, Сирилла.
— Уверена, что вы не захотели бы иметь глупую жену, — ответила она. — Вы сами так умны, что иногда я боюсь наскучить вам своей бестолковостью.
— Почему ты решила, что я умен? — спросил с любопытством герцог.
— Ваша матушка показала мне все награды, полученные вами в школе и в университете.
— Зубрежка делает умным, как попугай! — пренебрежительно заметил герцог.
— Не ждите, что я поверю вам, — предупредила Сирилла. — Как папа говорит, главное не что человек читает, а то, как его сознание овладевает новыми вершинами.
— Я давно перестал стремиться к покорению новых вершин.
— Это не правда, — прервала его Сирилла. — Если я стала, как вы сказали, умной, то только потому, что в глубине души верила в нашу встречу, когда мне представится возможность поговорить с вами.
Как удивительно, уже позже подумал герцог, ведь он действительно смог вести с Сириллой серьезную беседу, на что не был способен ни с одной другой женщиной. В тех случаях разговор — если герцог вообще снисходил до общения с женщиной — вращался вокруг ее собственной персоны и ее чувств к нему. При этом в каждом слове звучал какой-то подтекст, каждая фраза была направлена только на то, чтобы соблазнить собеседника, а не получить пищу для ума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39