Он отбывает в одиннадцать.
— Но мы не можем уехать так вдруг! Да и зачем эта спешка?
Кендрик обессиленно упал на ее кровать и сбросил с головы шляпу.
— Сегодня в прессе будет слишком много вопросов, — наконец выдохнул он. — А ты знаешь, до чего могут дойти эти писаки, когда почувствуют, что где-то запахло свеженькой сенсацией!
— Ты хочешь сказать, что они… намерены сообщить публике какие-нибудь сведения о дуэли?
— Да, что и удивительно. Я всегда полагал, что дуэли в Париже — дело совершенно обычное, но на сей раз случай вышел неординарный.
— По чем же? Чем?
— А тем, надо полагать, что маркиз не только проиграл этот поединок, но и получил тяжелое ранение в руку.
— Насколько серьезное?
— Ну, разумеется, ампутировать ее этому господину не станут, но вся соль в том, что дуэль состоялась из-за дамы. И он ее проиграл! Это позабавит весь Париж, особенно когда выяснится, что это за дама! Тина прикусила губы.
— Конечно, они все сделают для того, чтобы узнать загадочную незнакомку!
— Вот именно! Тем более что им уже известно о прибытии этой незнакомки со мной, то есть виконтом де Вийерни.
— Но, Кендрик, как же им удалось это установить?
— Если бы я знал! Вероятно, проговорился маркиз. После твоего отъезда с вечера Па Пайвы он весьма сильно напился, и я сам слышал, как он орал на весь салон, что будет драться не только с графом, но и со мной, чтобы заполучить тебя окончательно.
Девушка схватилась за голову и простонала:
— Это все я, я виновата!
— Слезами делу не поможешь, — остановил ее брат. — Я тоже хорош: следовало ожидать, что в таком городе мы непременно попадем в какую-нибудь историю.
— По что мы теперь можем сделать, чтобы прекратить их розыски
и не дать установить наши подлинные имена? — испуганно пролепетала Тина.
— Нам остается только одно — исчезнуть. — Кендрик помолчал немного и веско добавил: — Если мы останемся, то очень скоро станет известно, что я никакой не Вийерни, а проведя некоторые расспросы в Виденштайне, они убедятся, что таинственная дама как две капли воды похожа на принцессу Марию-Терезию. — Тина при этих словах заплакала еще отчаянней, и Кендрик прекратил истязание. — Я уже попросил Рене начать укладывать твои вещи и даже заказал экипаж. В нашем распоряжении только час, без пятнадцати одиннадцать мы должны быть на вокзале.
— Но, Кендрик, а как же мне быть… с графом?
— Забыть! — последовал лаконичный ответ.
Совершенно убитая. Тина принялась одеваться, а Рене бойко, но довольно неумело паковала ее чемоданы.
— Как жаль, что вы покидаете нас так скоро, мамзель, — болтала она. — Мне было так приятно служить вам.
— Спасибо, — бездумно ответила девушка, но внезапно в голову ей пришла смелая мысль. — Рене, не будете ли вы так любезны оказать мне последнюю услугу?
— С удовольствием, мамзель.
— Когда господин граф заедет за мной в одиннадцать, как обещал, передайте ему мое письмо.
— Разумеется, мамзель.
И Тина решилась написать письмо, хотя поначалу была уверена, что лучше всего было бы исчезнуть без всяких объяснений.
Но она слишком любила графа, как и он ее.
Еще засыпая, она с горечью думала о том, как трудно будет завтра выслушивать планы Грамона об их совместном будущем и не сметь сказать ему правду.
Неужели Судьба их бегством просто избавляет ее от очередной лжи?
По, с другой стороны, каждая клеточка ее существа рвалась к любимому и говорила холодному рассудку что он неправ.
Впрочем, что могла она написать?
Как посмеет она признаться, что у них нет будущего и что их любовь всего лишь метеор в унылой будничной жизни?
И все же, уже одевшись и проверив упакованные чемоданы. Тина бросилась в гостиную и, схватив там с секретера несколько листков почтовой бумаги и ручку, метнулась обратно к себе.
Она чувствовала, что если брат застанет ее пишущей, то непременно начнет возражать и ругаться, а времени и так уже было в обрез.
Набросав первую строчку за своим туалетным столиком. Тина услышала, как Кендрик уже прощается с консьержем.
В ее распоряжении оставалось не больше минуты, и она лихорадочно написала всего несколько строк:
Я люблю тебя, люблю! Но я должна уехать, а для того, чтобы сказать, какой ты прекрасный и удивительный, я напишу еще сразу же по прибытии. Люблю тебя и молюсь.
Тина.
Едва девушка успела запечатать письмо, как в дверях появился Кендрик.
— Ты готова. Тина? Нам надо ехать.
— Все уложено, мсье, — ответила за нее Рене.
Ловкой девице удалось чем-то отвлечь внимание Кендрика, и в это время Тина сунула ей конверт вместе с десятифранковой купюрой.
Рене привычным жестом опустила их в карман передника.
— Мерси, мамзель, — прошептана она, чтобы не услышал Кендрик. — Я выполню все в точности как вы сказали, мамзель.
Багаж быстро погрузили на крышу экипажа, и беглецы поехали, Кендрик — раздраженно-угрюмый, а Тина — в слезах и страхе.
Она бездумно смотрела в окно. вспоминая, как целовал ее граф, и зная, что никогда больше не испытать ей того восторга и наслаждения, которые дарили его поцелуи, уносившие ее душу к небесам.
«Как же я буду жить без этого счастья?» — подумала девушка, и мир покрылся для нее черной пеленой.
Беглецы добрались до узловой станции часа через два, но там им пришлоь еще долго ждать местного поезда в Эттинген.
Всю дорогу от Парижа они сидели в купе вдвоем, но большей частью молчали, оба уставшие после бессонной ночи.
Все мысли Тины были заняты графом и тем, какие чувства вызовет у него поданное Рене письмо с известием, что и Кендрик, и она покинули Париж в неизвестном направлении.
Она вспоминала все слова любви, которые он говорил ей, и знала, что отныне будет повторять их снова и снова всю жизнь, ибо они останутся для нее единственным утешением.
На узловой Кендрик, словно для того, чтобы размяться, принялся разгуливать по платформе взад-вперед;
Тина же уселась на жесткую деревянную скамью, погрузившись в полное безразличие как к их дальнейшему путешествию, так и ко всему окружающему вообще.
Наконец поезд из столицы Виденштайна прибыл, и они побыстрей отыскали в нем свободное купе.
Кендрику к тому же пришлось еще дать хорошие чаевые носильщику, который, смущаясь, заявил:
— Вы уж простите меня, мсье, да только разве никто не говорил вам, как вы похожи на нашего наследного принца?
Принц натянуто улыбнулся:
— Да, кажется, что-то такое я слышал.
— Да вот как Бог свят, вы с ним прямо одно лицо, мсье.
— Считаю это за комплимент, — усмехнулся Кендрик.
— Он ведь у нас такой славный молодой человек, — не унимался носильщик, — и мы, право слово, очень им гордимся! Со временем из него выйдет достойный правитель.
— Надеюсь, он оправдает ваши надежды, — сухо заметил Кендрик.
Но вот поезд тронулся, и, облегченно вздохнув, брат сказал Тине:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Но мы не можем уехать так вдруг! Да и зачем эта спешка?
Кендрик обессиленно упал на ее кровать и сбросил с головы шляпу.
— Сегодня в прессе будет слишком много вопросов, — наконец выдохнул он. — А ты знаешь, до чего могут дойти эти писаки, когда почувствуют, что где-то запахло свеженькой сенсацией!
— Ты хочешь сказать, что они… намерены сообщить публике какие-нибудь сведения о дуэли?
— Да, что и удивительно. Я всегда полагал, что дуэли в Париже — дело совершенно обычное, но на сей раз случай вышел неординарный.
— По чем же? Чем?
— А тем, надо полагать, что маркиз не только проиграл этот поединок, но и получил тяжелое ранение в руку.
— Насколько серьезное?
— Ну, разумеется, ампутировать ее этому господину не станут, но вся соль в том, что дуэль состоялась из-за дамы. И он ее проиграл! Это позабавит весь Париж, особенно когда выяснится, что это за дама! Тина прикусила губы.
— Конечно, они все сделают для того, чтобы узнать загадочную незнакомку!
— Вот именно! Тем более что им уже известно о прибытии этой незнакомки со мной, то есть виконтом де Вийерни.
— Но, Кендрик, как же им удалось это установить?
— Если бы я знал! Вероятно, проговорился маркиз. После твоего отъезда с вечера Па Пайвы он весьма сильно напился, и я сам слышал, как он орал на весь салон, что будет драться не только с графом, но и со мной, чтобы заполучить тебя окончательно.
Девушка схватилась за голову и простонала:
— Это все я, я виновата!
— Слезами делу не поможешь, — остановил ее брат. — Я тоже хорош: следовало ожидать, что в таком городе мы непременно попадем в какую-нибудь историю.
— По что мы теперь можем сделать, чтобы прекратить их розыски
и не дать установить наши подлинные имена? — испуганно пролепетала Тина.
— Нам остается только одно — исчезнуть. — Кендрик помолчал немного и веско добавил: — Если мы останемся, то очень скоро станет известно, что я никакой не Вийерни, а проведя некоторые расспросы в Виденштайне, они убедятся, что таинственная дама как две капли воды похожа на принцессу Марию-Терезию. — Тина при этих словах заплакала еще отчаянней, и Кендрик прекратил истязание. — Я уже попросил Рене начать укладывать твои вещи и даже заказал экипаж. В нашем распоряжении только час, без пятнадцати одиннадцать мы должны быть на вокзале.
— Но, Кендрик, а как же мне быть… с графом?
— Забыть! — последовал лаконичный ответ.
Совершенно убитая. Тина принялась одеваться, а Рене бойко, но довольно неумело паковала ее чемоданы.
— Как жаль, что вы покидаете нас так скоро, мамзель, — болтала она. — Мне было так приятно служить вам.
— Спасибо, — бездумно ответила девушка, но внезапно в голову ей пришла смелая мысль. — Рене, не будете ли вы так любезны оказать мне последнюю услугу?
— С удовольствием, мамзель.
— Когда господин граф заедет за мной в одиннадцать, как обещал, передайте ему мое письмо.
— Разумеется, мамзель.
И Тина решилась написать письмо, хотя поначалу была уверена, что лучше всего было бы исчезнуть без всяких объяснений.
Но она слишком любила графа, как и он ее.
Еще засыпая, она с горечью думала о том, как трудно будет завтра выслушивать планы Грамона об их совместном будущем и не сметь сказать ему правду.
Неужели Судьба их бегством просто избавляет ее от очередной лжи?
По, с другой стороны, каждая клеточка ее существа рвалась к любимому и говорила холодному рассудку что он неправ.
Впрочем, что могла она написать?
Как посмеет она признаться, что у них нет будущего и что их любовь всего лишь метеор в унылой будничной жизни?
И все же, уже одевшись и проверив упакованные чемоданы. Тина бросилась в гостиную и, схватив там с секретера несколько листков почтовой бумаги и ручку, метнулась обратно к себе.
Она чувствовала, что если брат застанет ее пишущей, то непременно начнет возражать и ругаться, а времени и так уже было в обрез.
Набросав первую строчку за своим туалетным столиком. Тина услышала, как Кендрик уже прощается с консьержем.
В ее распоряжении оставалось не больше минуты, и она лихорадочно написала всего несколько строк:
Я люблю тебя, люблю! Но я должна уехать, а для того, чтобы сказать, какой ты прекрасный и удивительный, я напишу еще сразу же по прибытии. Люблю тебя и молюсь.
Тина.
Едва девушка успела запечатать письмо, как в дверях появился Кендрик.
— Ты готова. Тина? Нам надо ехать.
— Все уложено, мсье, — ответила за нее Рене.
Ловкой девице удалось чем-то отвлечь внимание Кендрика, и в это время Тина сунула ей конверт вместе с десятифранковой купюрой.
Рене привычным жестом опустила их в карман передника.
— Мерси, мамзель, — прошептана она, чтобы не услышал Кендрик. — Я выполню все в точности как вы сказали, мамзель.
Багаж быстро погрузили на крышу экипажа, и беглецы поехали, Кендрик — раздраженно-угрюмый, а Тина — в слезах и страхе.
Она бездумно смотрела в окно. вспоминая, как целовал ее граф, и зная, что никогда больше не испытать ей того восторга и наслаждения, которые дарили его поцелуи, уносившие ее душу к небесам.
«Как же я буду жить без этого счастья?» — подумала девушка, и мир покрылся для нее черной пеленой.
Беглецы добрались до узловой станции часа через два, но там им пришлоь еще долго ждать местного поезда в Эттинген.
Всю дорогу от Парижа они сидели в купе вдвоем, но большей частью молчали, оба уставшие после бессонной ночи.
Все мысли Тины были заняты графом и тем, какие чувства вызовет у него поданное Рене письмо с известием, что и Кендрик, и она покинули Париж в неизвестном направлении.
Она вспоминала все слова любви, которые он говорил ей, и знала, что отныне будет повторять их снова и снова всю жизнь, ибо они останутся для нее единственным утешением.
На узловой Кендрик, словно для того, чтобы размяться, принялся разгуливать по платформе взад-вперед;
Тина же уселась на жесткую деревянную скамью, погрузившись в полное безразличие как к их дальнейшему путешествию, так и ко всему окружающему вообще.
Наконец поезд из столицы Виденштайна прибыл, и они побыстрей отыскали в нем свободное купе.
Кендрику к тому же пришлось еще дать хорошие чаевые носильщику, который, смущаясь, заявил:
— Вы уж простите меня, мсье, да только разве никто не говорил вам, как вы похожи на нашего наследного принца?
Принц натянуто улыбнулся:
— Да, кажется, что-то такое я слышал.
— Да вот как Бог свят, вы с ним прямо одно лицо, мсье.
— Считаю это за комплимент, — усмехнулся Кендрик.
— Он ведь у нас такой славный молодой человек, — не унимался носильщик, — и мы, право слово, очень им гордимся! Со временем из него выйдет достойный правитель.
— Надеюсь, он оправдает ваши надежды, — сухо заметил Кендрик.
Но вот поезд тронулся, и, облегченно вздохнув, брат сказал Тине:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36