Врач нерешительно предписал ему покой и поездку за границу, и Эндрю Акфилд, к его изумлению, согласился.
После короткой доверительной беседы со своим пациентом доктор добавил, что тот должен ехать один. Миссис Акфилд была удивлена, шокирована и сперва не поверила.
— Место жены рядом с мужем, — вновь и вновь повторяла она.
Но врач стоял твердо, и Эндрю тоже.
— Ему необходимо полностью изменить образ жизни, — пояснил доктор, а Эндрю кивнул.
Следующие несколько дней встревожили его жену больше, чем весь период болезни. Он словно превратился в школьника.
Взял с собой очень мало вещей из одежды, вселив в нее сильное подозрение, что намерен обзавестись новыми, и отнюдь не у доброго местного портного, который в течение пятидесяти лет шил Эндрю практичные костюмы.
Через месяц он сообщил домой, что задержится на какое-то время. Через два месяца повторил первое сообщение почти слово в слово.
Миссис Акфилд писала и умоляла позволить ей приехать к нему, но довольно долго не получала ответа, а потом получила одно только слово: «Невозможно».
Нерегулярно приходили и открытки от него, где он коротко писал, что жив и здоров. Из них явствовало, что он путешествует, кочуя по всей Европе.
Открытки отправлялись то из одной столицы, то из другой, то с веселого испанского морского курорта, то из маленькой деревушки в Альпах. Наконец Эндрю написал жене письмо из Монте-Карло.
В первый раз приступив к описанию своего образа жизни, он испытал некое странное смущение и легкий испуг. И он едва не вернулся домой, в уютный мир знакомых, привычных вещей.
А потом опыт долгой уединенной жизни помог ему взять себя в руки.
Одиночество не страшило его, он всегда любил со стороны наблюдать за людьми, разгадывать их характер, не вторгаясь в их жизнь.
Фиону Эндрю заметил сразу. Ее вообще все всегда замечали из-за светлых волос, необычной манеры держать голову и чудесного цвета лица.
Решившись заговорить с ней, Эндрю боялся получить отпор. За все время странствий ему почти не доводилось беседовать с женщинами.
Мужчины обычно с удовольствием вступали с ним в разговор. Они сразу чувствовали, что он проявляет к ним интерес, и отвечали ему тем же.
С женщинами он нервничал, мало с ними общался и понимал еще меньше.
Проведя в обществе Фионы неделю, Эндрю Акфилд понял, чего был лишен в жизни.
Будучи воплощением мужественности, он должен был любить многих женщин, если бы вся его мужская сила не была отдана целиком и полностью работе.
Если бы случилось так, что какая-то женщина покорила его сердце, он стал бы идеальным мужем. Ему нравилась женская слабость и хрупкость, нравилось чувство собственного превосходства, которое он ощущал еще на фабрике.
В то же время этот сильный мужчина с восторгом упал бы к ногам любимой женщины.
Фиона олицетворяла его представление об идеале. Он восхищался ее манерами, хрупкостью, естественным обхождением с мужчиной, который оказывает ей даже небольшие знаки внимания.
Ему нравилось ее отношение ко всему, что поможет ей выжить.
Такой, по его убеждению, и следует быть женщине. Он терпеть не мог женщин, готовых соперничать в работе с мужчинами или даже брать верх в чисто мужских сферах деятельности.
Эндрю мало-помалу вытянул из Фионы ее историю, и это отняло у него тоже много времени.
Хорошо познакомившись за три недели, они чувствовали взаимное восхищение и, чем больше они общались, тем больше привязывались друг к другу.
Как-то вечером, во время совместного обеда в казино, на той же самой террасе, где они впервые встретились, Эндрю Акфилд открыл ей душу.
Фиона, смотревшая на него через узкий столик, выглядела совершенно очаровательной. На ней было темно-зеленое платье, украшенное пурпурными орхидеями, которые Эндрю преподнес ей в тот вечер.
Кудрявые светлые волосы ореолом окружали ее головку, обрамляли округлившееся лицо.
Во время рассказа она не сводила с него широко открытых серьезных глаз, окаймленных темными загнутыми ресницами, которые почти касались ее тонких бровей.
Прелестная, совсем юная… И Эндрю от начала до конца рассказал свою историю с решимостью мужчины, пришедшего к твердому заключению о необходимости изменить свою жизнь.
— Фиона, — серьезно сказал он в заключение, — мне недолго осталось жить. Нет, нет, ничего не говорите, дорогая. Я старик и, может быть, слишком много работал.
Возможно, другие мужчины доживут до более преклонных лет, но я, как отработанный мотор, кажется, скоро завершу свой путь в этом мире.
У меня было мало радостей в жизни, я, наверное, уже говорил вам об этом. Развлекаться я никогда не умел, а теперь для меня развлечение состоит в том, чтобы посидеть на солнышке и понаблюдать за другими.
Я почти не знал женщин, и у меня нет воспоминаний, связанных со счастливыми минутами прошлого: с заветной розовой ленточкой, или засохшим цветком, или театральной программкой, или маленькой перчаткой и тому подобное.
В моем сердце теперь будет храниться единственное воспоминание, Фиона, — о последней неделе рядом с вами, о времени, которое мы провели вместе.
Это воспоминание самое счастливое, самое живое. Дорогая, я стар и болен… Одарите ли вы счастьем последние годы моей жизни?
Я говорю «годы», но, возможно, остались лишь месяцы.
Согласитесь ли вы жить со мной, поедете ли вы со мной? Я не вкладываю в слово «жить» общепринятый смысл. Хотя очень хотел бы, чтобы это было в моих силах.
Будь я на двадцать лет моложе, все обернулось бы по-другому. Я даже тогда был бы для вас слишком стар, но сделал бы все возможное, чтобы вы полюбили меня.
Я не могу просить вас жить со мной как с мужчиной, Фиона, но могу просить разделить эту жизнь как с другом. Я не желаю видеть вас урывками, как теперь.
Я хочу, чтобы вы были со мной, потому что люблю вас, и потому, что любовь, которую могу вам предложить, будет лишь стариковской привязанностью и обожанием, хотя для меня это величайшая трагедия.
Будь я молод, весь мир отдал бы за нашу с вами любовь. Но сейчас могу предложить ее вам только в таком виде.
Разрешите мне подносить вам подарки, Фиона, разрешите попробовать дать вам счастье, и если вы мне это позволите, то сделаете меня счастливейшим на свете. Так как же, милая?… Вы скажете «да»?
Когда Эндрю закончил, Фиона, не раздумывая, протянула ему через стол руки.
— О, мой дорогой, — вымолвила она со слезами на глазах, — конечно же, я скажу «да»!
И для Фионы настало время покоя и роскоши, удовольствий и радостей.
Эндрю Акфилд проявлял к ней необыкновенную доброту и предупредительность. Он самозабвенно любил ее, и невозможно было не ценить это чувство.
Он постоянно думал о ней, предвосхищал каждое ее желание, и она искренне полюбила его.
Она переехала из своего маленького отеля в новый роскошный отель рядом с пляжем, где Эндрю занимал большой номер из нескольких комнат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42