Да и что вы знаете о любви – ведь вы еще совсем ребенок!
Фенела почувствовала страх, уловив гнев в его голосе, но затем гордо вскинула голову.
– Моя любовь – это настоящая реальность.
– Неужели? – спросил Николас. – А разве дело не ограничивалось одними поцелуями под луной, после которых ты потеряла голову из-за своей молодости и чертовской невинности?
– Вы заставите меня ненавидеть вас, – горячо проговорила Фенела.
– Ну и хорошо, по крайней мере я пробуждаю в вас хоть какие-то чувства к своей персоне. Да только что толку из этого!
Внезапно Николас отпустил ее плечо, завел машину и, не говоря ни слова, двинул автомобиль вперед. Фенела ощутила, как ее сердце дрогнуло. В это никак не верилось. Чтобы Николас разговаривал с ней в таком тоне, чтобы в его голосе так явно сквозили горячность, гнев и волнение?!
Вот открылась и еще одна черта характера человека, за которого она вышла замуж, – он оказался способным напугать и взволновать ее, а она ожидала увидеть мальчика, мягко и легко поддающегося чужому влиянию.
Наконец автомобиль остановился у парадной двери. Фенела придвинулась к своему мужу.
– Николас, – проговорила она умоляюще.
Но он даже не взглянул на нее; у него был рассерженный вид, и Фенела была уверена, что глаза его потемнели.
– Здесь больше нечего сказать, – ответил он сердито, – словами делу не поможешь. Тебе лучше выйти из машины и отправиться домой.
Она смиренно отодвинулась, подчиняясь ему.
На следующий день Фенела приступила к работе. Она приехала на завод, сильно волнуясь, но мастер, добродушный мужчина, сообщивший ей, что сам он начал работать еще мальчишкой, когда ему было всего-то двенадцать лет, показал, что будет нужно делать Фенеле, и уверил девушку, что она легко освоит все операции и потребуется на это всего-то день или два.
Позже, когда она лежала в горячей ванне, млея от наслаждения, Фенела вдруг подумала о тех людях, которые должны были после работы возвращаться в маленькие убогие номера или в свои переполненные дома, в которых им к тому же зачастую приходится делать еще и часть работы по дому.
«Я ни в коем случае не должна подводить Николаса», – подумала она.
Фенела удивлялась тому, что Николас занял все ее мысли; даже все время, в течение которого она была занята на производстве, Фенела ловила себя на том, что постоянно думает о его истребителе – о «Кобре».
Уже не раз с тех пор, как она поселилась в его доме, некоторые косвенные признаки, говорящие об увечьях Николаса, или наполовину вынужденные сожаления по поводу того, что он не может что-либо сделать, вызывали у Фенелы чувство стыда за то, что ее-то лично война вплоть до самого последнего дня коснулась очень незначительно.
Было трудно смотреть на то, как Николас с огромным трудом пытается встать с сиденья автомобиля или неуклюже поднимается из-за стола, не желая, чтобы ему кто-нибудь помогал.
В некоторые дни он мог ходить лучше, в другие – хуже, а иногда казалось, что он почти полностью терял контроль над своими ногами, в результате чего они скользили и разъезжались в разные стороны, и Николас вынужден был хвататься за мебель для того, чтобы обрести устойчивость.
Фенеле, кроме того, было известно, что он часто проводит долгие ночи без сна, когда боль от полученных на войне ран не позволяет ему расслабиться; к тому же она узнала от леди Коулби, что появилась возможность в будущем сделать дополнительную операцию.
– То есть будет целых пять операций, – сказала Фенеле мать Николаса, а затем добавила: – Бедный мальчик, он очень храбро согласился на них.
Еще с тех пор, как она была ребенком, Фенела трепетала при одной мысли о физической боли; и теперь, когда она думала о Николасе, видела его мучения, у нее возникало чувство, что его боль, словно эхо, отзывается и в ней самой.
Особенно остро она испытывала это чувство, когда леди Коулби упоминала об увечьях собственного сына таким спокойным, таким бесстрастным голосом, словно рассказывала о чем-то, что случилось с каким-нибудь посторонним человеком; а однажды Фенела пришла просто в ужас, когда неожиданно вошла в комнату и услышала, как My спрашивала у Николаса, не могла бы она посмотреть на его раны.
– Да как ты можешь просить о таких вещах! – горячо укоряла она свою младшую сестру.
Она говорила все это более взволнованно и более гневно, потому что подсознательно упрекала себя за то, что она, жена Николаса, не смогла бы отважиться взглянуть на них.
– Но мне это интересно, – удивленно возразила ей My. – Николас как раз перед этим рассказывал мне о различных происшествиях, случившихся с ним; а кроме того, если война продлится еще достаточно долго, я обязательно стану медицинской сестрой. Работа на заводе – это не для меня.
– Ты возненавидишь эту работу, – презрительно сказала Фенела. – Кроме того, из тебя не получится хорошей медсестры.
Внутри у Фенелы возникла какая-то странная потребность, которая заставляла ее быть жесткой, чуть ли не жестокой по отношению к My.
– Откуда ты это можешь знать? – парировала My ее колкость. – У меня пока еще не было возможности проявить себя хоть в чем-нибудь.
– Вот это действительно правда, – вмешался в их спор Николас. – И если ты хочешь испытать себя, то обязательно получишь такой шанс, My, – в этом я ручаюсь тебе.
– Благодарю тебя, Николас, ты очень мил.
My взяла под руку Николаса и тесно прижалась к нему. Фенела почувствовала, как внутри у нее поднимается волна гнева.
– My, не будешь ли ты так добра, чтобы подняться наверх и передать, что я хочу видеть детей? Попроси Нэнни привести их вниз.
My медленно встала со стула.
– Могу побиться об заклад, что это только повод для того, чтобы избавиться от меня.
– Будь добра делать то, о чем тебя просят, – скомандовала Фенела.
My вышла из комнаты и притворила за собой дверь. После ее ухода Фенела повернулась к Николасу.
– Я не считаю, что это принесет пользу My, если ей обещать все, о чем бы она ни попросила, – проговорила она. – Или это твой способ повышения своей дешевой популярности?
Когда она произносила эти слова, в голосе ее ощущалась резкость; Николас медленно встал.
– В чем дело, Фенела?
– Ни в чем, – быстро ответила Фенела, потому что, даже если бы захотела, она все равно не решилась бы раскрыть ему истинную причину своего поведения.
Просто на какое-то мгновение она почувствовала себя здесь страшно одинокой, когда увидела, что My держит под руку Николаса, да еще и тесно прижимается к нему.
При этом они смотрелись так уютно, казались такими счастливыми вместе, что Фенела почувствовала себя лишней рядом с ними, чужой им обоим и оттого совершенно одинокой вместе со всеми своими напастями и неутоленными желаниями.
Теперь же, устыдившись самой себя и в первую очередь того, что не смогла удержать себя в руках, Фенела отвернулась от Николаса и направилась к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Фенела почувствовала страх, уловив гнев в его голосе, но затем гордо вскинула голову.
– Моя любовь – это настоящая реальность.
– Неужели? – спросил Николас. – А разве дело не ограничивалось одними поцелуями под луной, после которых ты потеряла голову из-за своей молодости и чертовской невинности?
– Вы заставите меня ненавидеть вас, – горячо проговорила Фенела.
– Ну и хорошо, по крайней мере я пробуждаю в вас хоть какие-то чувства к своей персоне. Да только что толку из этого!
Внезапно Николас отпустил ее плечо, завел машину и, не говоря ни слова, двинул автомобиль вперед. Фенела ощутила, как ее сердце дрогнуло. В это никак не верилось. Чтобы Николас разговаривал с ней в таком тоне, чтобы в его голосе так явно сквозили горячность, гнев и волнение?!
Вот открылась и еще одна черта характера человека, за которого она вышла замуж, – он оказался способным напугать и взволновать ее, а она ожидала увидеть мальчика, мягко и легко поддающегося чужому влиянию.
Наконец автомобиль остановился у парадной двери. Фенела придвинулась к своему мужу.
– Николас, – проговорила она умоляюще.
Но он даже не взглянул на нее; у него был рассерженный вид, и Фенела была уверена, что глаза его потемнели.
– Здесь больше нечего сказать, – ответил он сердито, – словами делу не поможешь. Тебе лучше выйти из машины и отправиться домой.
Она смиренно отодвинулась, подчиняясь ему.
На следующий день Фенела приступила к работе. Она приехала на завод, сильно волнуясь, но мастер, добродушный мужчина, сообщивший ей, что сам он начал работать еще мальчишкой, когда ему было всего-то двенадцать лет, показал, что будет нужно делать Фенеле, и уверил девушку, что она легко освоит все операции и потребуется на это всего-то день или два.
Позже, когда она лежала в горячей ванне, млея от наслаждения, Фенела вдруг подумала о тех людях, которые должны были после работы возвращаться в маленькие убогие номера или в свои переполненные дома, в которых им к тому же зачастую приходится делать еще и часть работы по дому.
«Я ни в коем случае не должна подводить Николаса», – подумала она.
Фенела удивлялась тому, что Николас занял все ее мысли; даже все время, в течение которого она была занята на производстве, Фенела ловила себя на том, что постоянно думает о его истребителе – о «Кобре».
Уже не раз с тех пор, как она поселилась в его доме, некоторые косвенные признаки, говорящие об увечьях Николаса, или наполовину вынужденные сожаления по поводу того, что он не может что-либо сделать, вызывали у Фенелы чувство стыда за то, что ее-то лично война вплоть до самого последнего дня коснулась очень незначительно.
Было трудно смотреть на то, как Николас с огромным трудом пытается встать с сиденья автомобиля или неуклюже поднимается из-за стола, не желая, чтобы ему кто-нибудь помогал.
В некоторые дни он мог ходить лучше, в другие – хуже, а иногда казалось, что он почти полностью терял контроль над своими ногами, в результате чего они скользили и разъезжались в разные стороны, и Николас вынужден был хвататься за мебель для того, чтобы обрести устойчивость.
Фенеле, кроме того, было известно, что он часто проводит долгие ночи без сна, когда боль от полученных на войне ран не позволяет ему расслабиться; к тому же она узнала от леди Коулби, что появилась возможность в будущем сделать дополнительную операцию.
– То есть будет целых пять операций, – сказала Фенеле мать Николаса, а затем добавила: – Бедный мальчик, он очень храбро согласился на них.
Еще с тех пор, как она была ребенком, Фенела трепетала при одной мысли о физической боли; и теперь, когда она думала о Николасе, видела его мучения, у нее возникало чувство, что его боль, словно эхо, отзывается и в ней самой.
Особенно остро она испытывала это чувство, когда леди Коулби упоминала об увечьях собственного сына таким спокойным, таким бесстрастным голосом, словно рассказывала о чем-то, что случилось с каким-нибудь посторонним человеком; а однажды Фенела пришла просто в ужас, когда неожиданно вошла в комнату и услышала, как My спрашивала у Николаса, не могла бы она посмотреть на его раны.
– Да как ты можешь просить о таких вещах! – горячо укоряла она свою младшую сестру.
Она говорила все это более взволнованно и более гневно, потому что подсознательно упрекала себя за то, что она, жена Николаса, не смогла бы отважиться взглянуть на них.
– Но мне это интересно, – удивленно возразила ей My. – Николас как раз перед этим рассказывал мне о различных происшествиях, случившихся с ним; а кроме того, если война продлится еще достаточно долго, я обязательно стану медицинской сестрой. Работа на заводе – это не для меня.
– Ты возненавидишь эту работу, – презрительно сказала Фенела. – Кроме того, из тебя не получится хорошей медсестры.
Внутри у Фенелы возникла какая-то странная потребность, которая заставляла ее быть жесткой, чуть ли не жестокой по отношению к My.
– Откуда ты это можешь знать? – парировала My ее колкость. – У меня пока еще не было возможности проявить себя хоть в чем-нибудь.
– Вот это действительно правда, – вмешался в их спор Николас. – И если ты хочешь испытать себя, то обязательно получишь такой шанс, My, – в этом я ручаюсь тебе.
– Благодарю тебя, Николас, ты очень мил.
My взяла под руку Николаса и тесно прижалась к нему. Фенела почувствовала, как внутри у нее поднимается волна гнева.
– My, не будешь ли ты так добра, чтобы подняться наверх и передать, что я хочу видеть детей? Попроси Нэнни привести их вниз.
My медленно встала со стула.
– Могу побиться об заклад, что это только повод для того, чтобы избавиться от меня.
– Будь добра делать то, о чем тебя просят, – скомандовала Фенела.
My вышла из комнаты и притворила за собой дверь. После ее ухода Фенела повернулась к Николасу.
– Я не считаю, что это принесет пользу My, если ей обещать все, о чем бы она ни попросила, – проговорила она. – Или это твой способ повышения своей дешевой популярности?
Когда она произносила эти слова, в голосе ее ощущалась резкость; Николас медленно встал.
– В чем дело, Фенела?
– Ни в чем, – быстро ответила Фенела, потому что, даже если бы захотела, она все равно не решилась бы раскрыть ему истинную причину своего поведения.
Просто на какое-то мгновение она почувствовала себя здесь страшно одинокой, когда увидела, что My держит под руку Николаса, да еще и тесно прижимается к нему.
При этом они смотрелись так уютно, казались такими счастливыми вместе, что Фенела почувствовала себя лишней рядом с ними, чужой им обоим и оттого совершенно одинокой вместе со всеми своими напастями и неутоленными желаниями.
Теперь же, устыдившись самой себя и в первую очередь того, что не смогла удержать себя в руках, Фенела отвернулась от Николаса и направилась к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51