Ваггерт продолжал радостно блеять.
Боги не спеша летели к нам. Господин Ворон оставлял за собой белый дымный след – он был настолько божествен, что даже жарким летним днем его дыхание превращалось в пар. Госпожа Чайка, всегда выглядевшая намного скромнее, просто летела, не оставляя следа, – в противоположность настоящим чайкам, после которых оставалось множество следов по всему берегу.
Я бросил взгляд на Путеводный мыс, пытаясь отыскать Рашида и Стек. Их не было видно, но я вполне мог представить, что сейчас они стоят на траве перед старым маяком, возможно, наблюдая за богами в телескоп Древних. Лучезарный наверняка сейчас опять говорил про самолеты, пытаясь определить, какого именно они типа. Интересно, насколько он успел запудрить мозги своей спутнице? Или все же, глядя на небо, она видит богов, а не летательные аппараты?
Стек когда-то хотела стать жрицей. Наверняка в ней осталась хотя бы малая толика веры. Или я просто пытался думать слишком хорошо о своей матери?
Господин Ворон – или, возможно, Господин Ворон в облике самолета – плавно пролетел над Мать-Озером и, прочертив борозду по воде, опустился на ее поверхность шагах в двухстах от берега. В отличие от смертных воронов, бог всегда садился на озеро – у него были специальные ноги в форме лыж, которые могли поддерживать его на плаву, независимо от того, сколько детей находилось внутри.
Не хочу, чтобы вы подумали, будто это был гидросамолет Древних, который можно увидеть в книгах. Во-первых, он был намного больше любого древнего гидросамолета; мой отец видел частично сохранившийся гидросамолет в музее Фелисса и уверял меня, что тот выглядел крошечным по сравнению с Господином Вороном. Кроме того, Господин Ворон был куда более похож на птицу, чем обычный самолет Древних, – у него был острый черный клюв и блестящие глаза на месте окон, через которые смотрели пилоты Древних.
Господин Ворон не нуждался в пилоте. Он был богом, и его направлял его собственный разум, движимый божественной силой. Даже в те дни солнцеворота, когда бушевала гроза, он как ни в чем не бывало летел среди грома и молний.
Госпожа Чайка, которая была меньше и тише, но отнюдь не слабее, с плеском села на воду через две минуты после Господина Ворона. Она покачивалась на волнах, словно настоящая чайка, – ослепительно-белая в лучах солнца, столь же безмятежно-прекрасная, как спящая мать новорожденного. Я смотрел на Госпожу Чайку, и мне вдруг захотелось взять Каппи за руку; но после нашего разговора в Патриаршем зале был я уверен, что она будет против.
К тому времени, как Госпожа Чайка уютно устроилась на воде, Господин Ворон уже выслал своего «птенца» – лодку из черной резины, напоминавшей автомобильную шину Древних, растянутую настолько, что в нее могло поместиться двадцать детей. Лодка быстро неслась по волнам, выпуская сзади дым, от которого пахло, как от горячего асфальта. Малыши уже морщили носы от этого запаха, десятилетние мальчишки отпускали едкие шуточки, а когда на ум им ничего не приходило, издавали неприличные звуки. (У десятилетних мальчишек любой заметный запах вызывает неприличные ассоциации.)
Дети начали выстраиваться на главной пристани, в то время как подростки постарше поддерживали порядок. Для нашего поколения это был момент гордости: взрослые остались на песчаной полосе, там, где начинался пляж, в то время как мы, молодежь, сами заботились о себе. Мы не нуждались в последней проповеди Хакура, так же как и в туманных добрых пожеланиях Литы. Конечно, родители внимательно наблюдали за нами – точно так же, как я не мог отвести взгляда от Урго и Ваггерта, – но это был наш час.
Я сказал «наш», но мы с Каппи оставались на песке, пока остальные собирались на пристани. Мы еще не были взрослыми, но уже и не могли войти в Господина Ворона. И мы знали, что никогда больше не будем его пассажирами.
– Как ты? – вдруг спросила Каппи.
Я посмотрел на нее. После того как мы столько лет росли вместе, она знала меня настолько хорошо, что почти могла читать мои мысли.
– Странно осознавать, что я не там, с ними.
– Да. – На мгновение ее взгляд встретился с моим, затем она быстро отвела глаза. – Ваггерту, похоже, понравился Урго. Ты думал о том, каким он будет, когда станет девочкой?
– Конечно.
– Он будет счастлив. – Немного помолчав, Каппи продолжила: – Что бы между нами ни произошло, Фуллин, ты позволишь мне иногда его навещать? Я хочу видеть, как он будет взрослеть…
– Конечно! – Я улыбнулся. – Ты сможешь навещать Ваггерта, а я – Пону.
Она кивнула, не отводя взгляда от малыша.
Черной лодке потребовалось совершить четыре рейса, чтобы перевезти всех детей к Господину Ворону. Ваггерт и Урго отправились со второй группой. Я облегченно вздохнул, когда они поднялись по лесенке и исчезли внутри черной птицы. Там всегда царила тишина – мягкая обивка кресел и стен поглощала все звуки. Я представил, как старшие подростки тщательно пристегивают маленьких детей ремнями к креслам, так же как это делалось из поколения в поколение на протяжении веков.
Когда лодка в последний раз отошла от пристани, я почувствовал, как напряглась сидевшая рядом со мной Каппи. Госпожа Чайка выпустила своего собственного «птенца» – лодку из белой резины. У меня вдруг засосало под ложечкой. Озеро было спокойным, но вдруг от покачивания лодки мне станет плохо?
– Ну что, – сказала Каппи, – пойдем?
Она встала. В одной руке она держала свое копье («просто чтобы получить благословение»), под мышкой другой зажимала свою Куриную шкатулку, которая была заметно больше моей, – Нунс не хотел, чтобы я превосходил в этом его дочь. Я взял свой багаж – шкатулку и скрипку, – и мы с Каппи направились к краю пристани. Люди кричали нам вслед: «Счастливого Предназначения!» Мне вдруг послышался голос Зефрама, но я знал, что это невозможно.
Перед тем как сесть в лодку, Каппи отдала мне свои вещи; теперь я начал подавать их Каппи обратно (и свои тоже) – копье, скрипку и две шкатулки. Под ложечкой у меня засосало еще сильнее, когда я протянул ей шкатулку, в которой лежал пистолет, но она лишь молча сунула ее под сиденье и снова повернулась ко мне за последним предметом багажа – металлическим ящиком с Дарами.
– Осторожнее! – крикнула она.
Я с болью посмотрел на нее… но, в конце концов, Каппи была всего лишь матерью, заботившейся о благополучии своего ребенка. В каком-то смысле внутри ящика находилось дитя Каппи – Дар, который позволил бы Поне прожить нормальное детство. «Я тоже забочусь о Поне, – хотел сказать я, – Мне иногда приходилось менять ей пеленки». Но это было редко. Очень редко.
Были ли мои чувства лишь проявлением сентиментальности, или я снова становился женщиной? Я не мог понять, и, возможно, это уже не имело значения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Боги не спеша летели к нам. Господин Ворон оставлял за собой белый дымный след – он был настолько божествен, что даже жарким летним днем его дыхание превращалось в пар. Госпожа Чайка, всегда выглядевшая намного скромнее, просто летела, не оставляя следа, – в противоположность настоящим чайкам, после которых оставалось множество следов по всему берегу.
Я бросил взгляд на Путеводный мыс, пытаясь отыскать Рашида и Стек. Их не было видно, но я вполне мог представить, что сейчас они стоят на траве перед старым маяком, возможно, наблюдая за богами в телескоп Древних. Лучезарный наверняка сейчас опять говорил про самолеты, пытаясь определить, какого именно они типа. Интересно, насколько он успел запудрить мозги своей спутнице? Или все же, глядя на небо, она видит богов, а не летательные аппараты?
Стек когда-то хотела стать жрицей. Наверняка в ней осталась хотя бы малая толика веры. Или я просто пытался думать слишком хорошо о своей матери?
Господин Ворон – или, возможно, Господин Ворон в облике самолета – плавно пролетел над Мать-Озером и, прочертив борозду по воде, опустился на ее поверхность шагах в двухстах от берега. В отличие от смертных воронов, бог всегда садился на озеро – у него были специальные ноги в форме лыж, которые могли поддерживать его на плаву, независимо от того, сколько детей находилось внутри.
Не хочу, чтобы вы подумали, будто это был гидросамолет Древних, который можно увидеть в книгах. Во-первых, он был намного больше любого древнего гидросамолета; мой отец видел частично сохранившийся гидросамолет в музее Фелисса и уверял меня, что тот выглядел крошечным по сравнению с Господином Вороном. Кроме того, Господин Ворон был куда более похож на птицу, чем обычный самолет Древних, – у него был острый черный клюв и блестящие глаза на месте окон, через которые смотрели пилоты Древних.
Господин Ворон не нуждался в пилоте. Он был богом, и его направлял его собственный разум, движимый божественной силой. Даже в те дни солнцеворота, когда бушевала гроза, он как ни в чем не бывало летел среди грома и молний.
Госпожа Чайка, которая была меньше и тише, но отнюдь не слабее, с плеском села на воду через две минуты после Господина Ворона. Она покачивалась на волнах, словно настоящая чайка, – ослепительно-белая в лучах солнца, столь же безмятежно-прекрасная, как спящая мать новорожденного. Я смотрел на Госпожу Чайку, и мне вдруг захотелось взять Каппи за руку; но после нашего разговора в Патриаршем зале был я уверен, что она будет против.
К тому времени, как Госпожа Чайка уютно устроилась на воде, Господин Ворон уже выслал своего «птенца» – лодку из черной резины, напоминавшей автомобильную шину Древних, растянутую настолько, что в нее могло поместиться двадцать детей. Лодка быстро неслась по волнам, выпуская сзади дым, от которого пахло, как от горячего асфальта. Малыши уже морщили носы от этого запаха, десятилетние мальчишки отпускали едкие шуточки, а когда на ум им ничего не приходило, издавали неприличные звуки. (У десятилетних мальчишек любой заметный запах вызывает неприличные ассоциации.)
Дети начали выстраиваться на главной пристани, в то время как подростки постарше поддерживали порядок. Для нашего поколения это был момент гордости: взрослые остались на песчаной полосе, там, где начинался пляж, в то время как мы, молодежь, сами заботились о себе. Мы не нуждались в последней проповеди Хакура, так же как и в туманных добрых пожеланиях Литы. Конечно, родители внимательно наблюдали за нами – точно так же, как я не мог отвести взгляда от Урго и Ваггерта, – но это был наш час.
Я сказал «наш», но мы с Каппи оставались на песке, пока остальные собирались на пристани. Мы еще не были взрослыми, но уже и не могли войти в Господина Ворона. И мы знали, что никогда больше не будем его пассажирами.
– Как ты? – вдруг спросила Каппи.
Я посмотрел на нее. После того как мы столько лет росли вместе, она знала меня настолько хорошо, что почти могла читать мои мысли.
– Странно осознавать, что я не там, с ними.
– Да. – На мгновение ее взгляд встретился с моим, затем она быстро отвела глаза. – Ваггерту, похоже, понравился Урго. Ты думал о том, каким он будет, когда станет девочкой?
– Конечно.
– Он будет счастлив. – Немного помолчав, Каппи продолжила: – Что бы между нами ни произошло, Фуллин, ты позволишь мне иногда его навещать? Я хочу видеть, как он будет взрослеть…
– Конечно! – Я улыбнулся. – Ты сможешь навещать Ваггерта, а я – Пону.
Она кивнула, не отводя взгляда от малыша.
Черной лодке потребовалось совершить четыре рейса, чтобы перевезти всех детей к Господину Ворону. Ваггерт и Урго отправились со второй группой. Я облегченно вздохнул, когда они поднялись по лесенке и исчезли внутри черной птицы. Там всегда царила тишина – мягкая обивка кресел и стен поглощала все звуки. Я представил, как старшие подростки тщательно пристегивают маленьких детей ремнями к креслам, так же как это делалось из поколения в поколение на протяжении веков.
Когда лодка в последний раз отошла от пристани, я почувствовал, как напряглась сидевшая рядом со мной Каппи. Госпожа Чайка выпустила своего собственного «птенца» – лодку из белой резины. У меня вдруг засосало под ложечкой. Озеро было спокойным, но вдруг от покачивания лодки мне станет плохо?
– Ну что, – сказала Каппи, – пойдем?
Она встала. В одной руке она держала свое копье («просто чтобы получить благословение»), под мышкой другой зажимала свою Куриную шкатулку, которая была заметно больше моей, – Нунс не хотел, чтобы я превосходил в этом его дочь. Я взял свой багаж – шкатулку и скрипку, – и мы с Каппи направились к краю пристани. Люди кричали нам вслед: «Счастливого Предназначения!» Мне вдруг послышался голос Зефрама, но я знал, что это невозможно.
Перед тем как сесть в лодку, Каппи отдала мне свои вещи; теперь я начал подавать их Каппи обратно (и свои тоже) – копье, скрипку и две шкатулки. Под ложечкой у меня засосало еще сильнее, когда я протянул ей шкатулку, в которой лежал пистолет, но она лишь молча сунула ее под сиденье и снова повернулась ко мне за последним предметом багажа – металлическим ящиком с Дарами.
– Осторожнее! – крикнула она.
Я с болью посмотрел на нее… но, в конце концов, Каппи была всего лишь матерью, заботившейся о благополучии своего ребенка. В каком-то смысле внутри ящика находилось дитя Каппи – Дар, который позволил бы Поне прожить нормальное детство. «Я тоже забочусь о Поне, – хотел сказать я, – Мне иногда приходилось менять ей пеленки». Но это было редко. Очень редко.
Были ли мои чувства лишь проявлением сентиментальности, или я снова становился женщиной? Я не мог понять, и, возможно, это уже не имело значения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84