Отступник был скован зачарованной цепью, изготовленной Ауле специально для этого случая и, по слухам, не без помощи самого Илуватара, потому что любая другая магия не удержала бы Первого из Валаров. Он был одет в черное, высок и тонок, резок в движениях и держался прямо, с гордо поднятой головой, умудряясь даже плененным, даже в цепях выглядеть значительнее всех своих судей.
В те годы Келебримбер был еще мальчишкой, ему и сотни лет не исполнилось. Он многое не знал и не понимал тогда, но не мог не видеть особого, трагического величия этого валара, не похожего на благостное величие правителя Манвэ. Когда тот спросил Мелькора, раскаивается ли он в своем поведении, Отступник процедил сквозь зубы, что был дурак и что всё нужно было делать по-другому. Даже детскому разумению Келебримбера было очевидно, что принять эту фразу за раскаяние можно было только при очень большом желании, но валары одобрительно закивали и заулыбались.
И Отступник был прощен при условии, что он будет вести себя примерно и не будет отлучаться из Валинора. Интересно, видели его судьи всю несоизмеримость их и его силы? Понимали они тогда, что их условия для него – это не больше, чем погрозить урагану пальцем?
Во всяком случае, его дед сказал тогда, что хлопот с этим валаром будет еще немало. Впоследствии молва упорно приплетала ему дружбу с Отступником, но это были чистейшие выдумки – как говорится у аданов, два медведя в одной берлоге не живут. Они с Мелькором никогда не были дружны именно потому, что были слишком похожи. Оба они не переносили несвободы и принуждения, и оба они сожгли себя в борьбе за право самим выбирать и определять свои пути.
Алмазный песок садовых дорожек дворца валаров на горе Таниквэтил…
Смерзшиеся песчинки залива Дренгист, холодный пронизывающий ветер, метущий по ним редкую ледяную крупу…
Вечнозеленые деревья дворцового парка, увешанные сладчайшими и изысканнейшими плодами, творения Йаванны…
Голый ивовый куст, бурые тонкие ветви, бьющиеся на ветру…
Хрустальные скамейки, отделанные россыпями самоцветов, дивные пестрые птицы над ними, похожие на самоцветы…
Холодный гранитный валун и одинокая крачка на нем…
Сладкие яства и душистые вина, арфы и лютни в каждой комнате – бери и играй…
Горсть подмокших пшеничных зерен на ужин, голоса отца и дядей, охрипшие от холода…
Безупречное мраморное кружево декоративных изгородей и беседок…
Желто-бурая роспись пятен лишайника на выветренной временем скале…
Горят корабли, смертельно израненные плаванием, пылают их бесполезные крылья, их выгнутые лебединые шеи, слишком прекрасные и вычурные для этого сурового мира. Горит последняя связь с Валинором, горят останки былых добрососедских отношений, поставленные лицом к лицу перед жестоким выбором, которого потребовала новообретенная свобода. И сердце горит от горя, когда глаза глядят за водный горизонт, где остались друзья и знакомые, которые, может быть, тоже смотрят оттуда на эти костры, цепенея от безнадежности…
И все-таки – мы пришли! Ты слышишь, мир, мы уже здесь! Замерзшие, бездомные, оплеванные друзьями и проклятые богами, мы все же добрались к тебе! Мы жжем корабли – значит, мы идем вперед!
Кто отступает, те сжигают мосты.
Смешно было думать, что род Феанора пришел сюда в погоне за сильмариллами, хотя кое-кто всерьез повторял эти россказни. Нет, главной причиной была гибель Финвэ, который удерживал нолдоров от решительного разрыва с Валинором, считая этот шаг слишком рискованным и опрометчивым. Но вот его сыновья остались одни – и даже добродетельный, благоразумный Финголфин спешит оттуда, прикрываясь рассуждениями о необходимости присмотра за родичами. Ох уж эти благоразумные, впоследствии подобравшие все лакомые плоды отчаянного поступка Феанора и назвавшие его главным скандалистом и единственным виновником розни с валарами! Осмелились бы они на такое, если бы он остался жив?
Смешно было думать, что сыновей Феанора сгубила злополучная клятва. Сам Келебримбер в те годы был слишком молод, чтобы иметь право на клятву, а теперь он стал слишком зрелым, чтобы не понимать, что единственный способ не стать клятвопреступником – это никогда ничем и ни о чём не клясться. Но что такое – одно маленькое клятвопреступление по сравнению с той длинной чередой гнусностей, которую традиционно приписывали сыновьям Феанора? Разве те исчадия Тьмы, какими они остались в истории, остановились бы перед ним?
Нет, дело было не в клятве – просто они унаследовали каплю пламенной крови Феанора. Они всегда были впереди и стремились быть впереди, не умея жить иначе, и это привело их к закономерному исходу. Все они расстались с бессмертием – но зато они и пожили…
***
Келебримбер блуждал по миру полузабытых воспоминаний, вдруг ставшему для него живее реальности, через которую бодро рысил гнедой Аралот, сын любимой кобылы Теркеннера. Вокруг были только деревья, под ногами была только мощеная гномья дорога, с неба привычно светил Анар, влекомый по небесному своду огненной майей Ариен – давнее чудо, превратившееся в зауряднейшее из событий. А там, в его прошлом, были грандиозные происшествия, войны, катаклизмы, вольно или невольно совершаемые исполинами духа, жившими в те далекие времена. Все они ушли, оставив Арду мелким склокам ничтожных потомков – а он уцелел, чтобы собственными глазами увидеть то, что пришло после них.
Внезапное прикосновение чужого взгляда вырвало мастера из мира воспоминаний и вернуло в реальность. В следующее мгновение он узнал этот взгляд, который он привык ощущать на своей спине во время побега из Мордора. Двое творцов одного колдовского изделия, они с Сауроном были пожизненно связаны друг с другом через кольцо всевластья. Магия Ост-ин-Эдила была непроницаема для дурных влияний, и Келебримбер подзабыл об этом, пока оставался там, но теперь, за пределами эльфийского города, он был доступен взгляду майара как на ладони.
Взгляд в затылок ощущался очень ясно – холодный, настороженный, проницательный. При желании они могли бы обменяться мыслями, если бы им было что сказать друг другу – но им нечего было сказать. Мастер чувствовал острое внимание Саурона, напряженно размышлявшего, куда и зачем мог направиться объект его наблюдения. От него не укрылась и вспышка мгновенного сожаления майара, что поблизости от Келебримбера нет никого, кого можно было бы послать за ним в погоню.
Итак, ост-ин-эдильская защита не заставила Саурона забыть об этом свойстве кольца и он постоянно пытался следить за мастером. Будучи сильным колдуном, Келебримбер мог закрыть от наблюдения свое сознание, но не себя самого, так как мощь кольца превосходила его собственную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
В те годы Келебримбер был еще мальчишкой, ему и сотни лет не исполнилось. Он многое не знал и не понимал тогда, но не мог не видеть особого, трагического величия этого валара, не похожего на благостное величие правителя Манвэ. Когда тот спросил Мелькора, раскаивается ли он в своем поведении, Отступник процедил сквозь зубы, что был дурак и что всё нужно было делать по-другому. Даже детскому разумению Келебримбера было очевидно, что принять эту фразу за раскаяние можно было только при очень большом желании, но валары одобрительно закивали и заулыбались.
И Отступник был прощен при условии, что он будет вести себя примерно и не будет отлучаться из Валинора. Интересно, видели его судьи всю несоизмеримость их и его силы? Понимали они тогда, что их условия для него – это не больше, чем погрозить урагану пальцем?
Во всяком случае, его дед сказал тогда, что хлопот с этим валаром будет еще немало. Впоследствии молва упорно приплетала ему дружбу с Отступником, но это были чистейшие выдумки – как говорится у аданов, два медведя в одной берлоге не живут. Они с Мелькором никогда не были дружны именно потому, что были слишком похожи. Оба они не переносили несвободы и принуждения, и оба они сожгли себя в борьбе за право самим выбирать и определять свои пути.
Алмазный песок садовых дорожек дворца валаров на горе Таниквэтил…
Смерзшиеся песчинки залива Дренгист, холодный пронизывающий ветер, метущий по ним редкую ледяную крупу…
Вечнозеленые деревья дворцового парка, увешанные сладчайшими и изысканнейшими плодами, творения Йаванны…
Голый ивовый куст, бурые тонкие ветви, бьющиеся на ветру…
Хрустальные скамейки, отделанные россыпями самоцветов, дивные пестрые птицы над ними, похожие на самоцветы…
Холодный гранитный валун и одинокая крачка на нем…
Сладкие яства и душистые вина, арфы и лютни в каждой комнате – бери и играй…
Горсть подмокших пшеничных зерен на ужин, голоса отца и дядей, охрипшие от холода…
Безупречное мраморное кружево декоративных изгородей и беседок…
Желто-бурая роспись пятен лишайника на выветренной временем скале…
Горят корабли, смертельно израненные плаванием, пылают их бесполезные крылья, их выгнутые лебединые шеи, слишком прекрасные и вычурные для этого сурового мира. Горит последняя связь с Валинором, горят останки былых добрососедских отношений, поставленные лицом к лицу перед жестоким выбором, которого потребовала новообретенная свобода. И сердце горит от горя, когда глаза глядят за водный горизонт, где остались друзья и знакомые, которые, может быть, тоже смотрят оттуда на эти костры, цепенея от безнадежности…
И все-таки – мы пришли! Ты слышишь, мир, мы уже здесь! Замерзшие, бездомные, оплеванные друзьями и проклятые богами, мы все же добрались к тебе! Мы жжем корабли – значит, мы идем вперед!
Кто отступает, те сжигают мосты.
Смешно было думать, что род Феанора пришел сюда в погоне за сильмариллами, хотя кое-кто всерьез повторял эти россказни. Нет, главной причиной была гибель Финвэ, который удерживал нолдоров от решительного разрыва с Валинором, считая этот шаг слишком рискованным и опрометчивым. Но вот его сыновья остались одни – и даже добродетельный, благоразумный Финголфин спешит оттуда, прикрываясь рассуждениями о необходимости присмотра за родичами. Ох уж эти благоразумные, впоследствии подобравшие все лакомые плоды отчаянного поступка Феанора и назвавшие его главным скандалистом и единственным виновником розни с валарами! Осмелились бы они на такое, если бы он остался жив?
Смешно было думать, что сыновей Феанора сгубила злополучная клятва. Сам Келебримбер в те годы был слишком молод, чтобы иметь право на клятву, а теперь он стал слишком зрелым, чтобы не понимать, что единственный способ не стать клятвопреступником – это никогда ничем и ни о чём не клясться. Но что такое – одно маленькое клятвопреступление по сравнению с той длинной чередой гнусностей, которую традиционно приписывали сыновьям Феанора? Разве те исчадия Тьмы, какими они остались в истории, остановились бы перед ним?
Нет, дело было не в клятве – просто они унаследовали каплю пламенной крови Феанора. Они всегда были впереди и стремились быть впереди, не умея жить иначе, и это привело их к закономерному исходу. Все они расстались с бессмертием – но зато они и пожили…
***
Келебримбер блуждал по миру полузабытых воспоминаний, вдруг ставшему для него живее реальности, через которую бодро рысил гнедой Аралот, сын любимой кобылы Теркеннера. Вокруг были только деревья, под ногами была только мощеная гномья дорога, с неба привычно светил Анар, влекомый по небесному своду огненной майей Ариен – давнее чудо, превратившееся в зауряднейшее из событий. А там, в его прошлом, были грандиозные происшествия, войны, катаклизмы, вольно или невольно совершаемые исполинами духа, жившими в те далекие времена. Все они ушли, оставив Арду мелким склокам ничтожных потомков – а он уцелел, чтобы собственными глазами увидеть то, что пришло после них.
Внезапное прикосновение чужого взгляда вырвало мастера из мира воспоминаний и вернуло в реальность. В следующее мгновение он узнал этот взгляд, который он привык ощущать на своей спине во время побега из Мордора. Двое творцов одного колдовского изделия, они с Сауроном были пожизненно связаны друг с другом через кольцо всевластья. Магия Ост-ин-Эдила была непроницаема для дурных влияний, и Келебримбер подзабыл об этом, пока оставался там, но теперь, за пределами эльфийского города, он был доступен взгляду майара как на ладони.
Взгляд в затылок ощущался очень ясно – холодный, настороженный, проницательный. При желании они могли бы обменяться мыслями, если бы им было что сказать друг другу – но им нечего было сказать. Мастер чувствовал острое внимание Саурона, напряженно размышлявшего, куда и зачем мог направиться объект его наблюдения. От него не укрылась и вспышка мгновенного сожаления майара, что поблизости от Келебримбера нет никого, кого можно было бы послать за ним в погоню.
Итак, ост-ин-эдильская защита не заставила Саурона забыть об этом свойстве кольца и он постоянно пытался следить за мастером. Будучи сильным колдуном, Келебримбер мог закрыть от наблюдения свое сознание, но не себя самого, так как мощь кольца превосходила его собственную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120