Во время этой нескончаемой склоки вдруг стало модно апеллировать к мнению императора как к третейскому судье, царское слово пока не утратило веса, и популярность Муад’Диба оставалась по-прежнему высокой, в эти пять-шесть лет он все еще купается в лучах славы. В переменчивой обстановке взаимной ненависти, ударов и контрударов, возникающих и разваливающихся союзов Пол Атридес чувствовал себя как рыба в воде, хитрил, маневрировал и не упускал случая поддержать собственный престиж.
Однако главы Великих Домов умели чудесным образом забывать о своих раздорах и распрях, лишь только дело доходило до угрозы общим интересам. Спайсу был уготован еще довольно долгий век, а разожженная в качестве декорации партизанская война на Дюне все более перерастала в настоящую, путая парламентским заправилам все планы. У фрименов теперь было сколько угодно оружия, кризис обострил межродовые конфликты, междоусобицы заполыхали уже не на шутку, и контролировать добычу становилось все труднее. То, что задумывалось как средство в борьбе с Шаддамом, ныне оборачивалось против самих же создателей – джинн не желал возвращаться в бутылку. На Муад’Диба и его воинов нечего было и надеяться, и вот тогда на свет родилась идея джихада.
Как повелось на Дюне, уже само название не просто глупость, а глупость в квадрате. Во-первых, никаким исламом в этом предприятии и не пахло. Во-вторых, задач духовного одоления неверных тоже никто не ставил. Просто людям, не знающим другого ремесла, кроме войны, и потерявшим привычный заработок, предложили отправиться воевать на очень выгодных условиях. На неслыханно выгодных условиях. А не захотевший ссориться с парламентом император выступил в роли главного вербовщика. Политические методы мало меняются с течением веков. Подобно тому, как Эдуард Длинноногий некогда полагал, что в Шотландии слишком много шотландцев, лидеры ландсраата решили, что на Дюне слишком много фрименов. Это и назвали джихадом.
Официальная версия сообщает нам о джихаде на удивление мало, буквально две строчки: «Орды фанатиков вырвались с Дюны в космос, и под зеленым знаменем Атридесов завоевали для своего повелителя сорок тысяч миров». И все. Что то были за орды, где эти сорок тысяч миров – нигде никакого ответа вы не найдете, по этому поводу у наших летописцев обычное недержание слов вдруг сменяется заговором молчания. Попробуем разобраться сами.
Итак, легионы фанатиков выплеснулись во Вселенную. Что зеленое знамя Атридесов и Муад’Диб тут решительно ни при чем, ясно с самого начала, но что же это были за легионы? Даже если довериться заведомо раздутым цифрам имперской статистики, даже если дать себя убедить непомерно завышенным подсчетам, то и в этом случае выходит, что за все одиннадцать лет джихада арракинское ополчение никак не могло превысить пяти с половиной – шести миллионов человек. Очевидно, что с таким войском тысяч миров не завоюешь. Впрочем, по данным даже лояльных к режиму исследователей, эти цифры – чистейший вымысел, реально арракинских моджахедов было по крайней мере в два раза меньше, но и это число – верхний предел для скудно населенной Дюны.
Естественно, никаких сорока тысяч миров они не завоевывали, да никто и не собирался им этого позволить. Фрименов использовали в качестве вспомогательных сил в тех то разгорающихся, то затихающих конфликтах и локальных войнах «третьего мира», которые вели колониальные армии и экспедиционные корпуса Великих Домов, объединенные теперь с бывшими императорскими частями. Не забавно ли: фримены сражались плечом к плечу со своими вчерашними врагами – сардукарами! Разумеется, к владениям Сорока Домов, а уж тем более к базовым планетам фрименов и близко не подпускали. Арракинские наемники обходились ландсраату в очень приличные суммы, но неизменно подтверждали звание «псов войны», однако командование смотрело на них как на дикарей, использовало как пушечное мясо, бросая в прорывы. и затыкая ими самые безнадежные места.
Легенда рисует нам фрименов как непревзойденных, непобедимых воинов. Таковыми они и были – в пустынях Дюны, в горах, в своих родных пещерах, на партизанской войне. Но на планетах обильно обводненных, в лесах, где другие законы и тактика, на снежном высокогорье, в условиях полноценной зимы фримены терялись – и гибли.
Следует учитывать еще и то, что фримены, сколько бы их ни собрать, никогда не становились армией в прямом смысле этого слова: они были спецназом, до некоторой степени десантниками, но главным образом – элитными диверсантами, обученными работать группами максимум по семь-девять человек, где каждый был универсалом, самодостаточной боевой единицей и мастером импровизации, не нуждающимся ни в каком командовании. Привыкшие к семейно-родовому взаимодействию в отечественных песках и скалах, они имели самое смутное представление о методах, навыках и даже элементарной дисциплине в составе дивизии, полка или роты – невольно вспоминается китайская поговорка о стаде тигров, выгнанных из леса на равнину. В итоге, как ни трудно такое представить, чудо-воины, хотя и дорого продавали свои жизни, но сплошь и рядом проигрывали средним, рядовым частям – и гибли.
Сыграла роль и еще одна, уж и вовсе необъяснимая странность. Бог знает почему, но фримены на удивление скверно ладили с современной военной техникой. Простой пример: за всю историю ни один из арракинских Свободных не стал высококлассным летчиком. Да и любая другая, в общем-то, нехитрая премудрость – спутниковое наведение, лазерная подсветка и прочие обыденные вещи – никак не желала укладываться у них в головах, от рядового до командира высшего звена. Даже десятилетие спустя, уже на Дюне, молодое поколение, получившее иное образование, по-прежнему считало, что пуля – дура, а нож – молодец. Поэтому легко себе представить, что в открытом бою с технически более грамотным и оснащенным противником фримены демонстрировали единственно фанатичную неустрашимость – и гибли.
В результате итоги джихада иначе как катастрофическими назвать нельзя. Реальные данные здесь искажены и фальсифицированы еще более, нежели везде, но уровень потерь в семьдесят-восемьдесят процентов просчитывается несомненно. На Арракисе любая статистика очень и очень приблизительна, но данные на двести тринадцатый год позволяют говорить о том, что мужское население Дюны было выбито по крайней мере на треть. Арракин превратился в город инвалидов – нигде и никогда не видели столько калек и увечных. Таким образом – к слову о сорока тысячах миров, – единственной планетой, в полной мере испытавшей на себе ужасы джихада, оказалась сама Дюна.
Но джихад имел еще одно, очень далеко идущее последствие, о котором даже вскользь упоминается в соответствующей беллетристике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68