Ну, как же я отпущу мою внучку? Мою прихожанку? – оборотень рассмеялся на три голоса. – Мой ужин?
Грозящий Рудольфу палец отрастил длинный блестящий коготь. Оборотень провел им по щеке Эрики. Девочка дернулась от прикосновения металла.
– Сжег и сожрал Хозяина, – забормотал над ее головой третий, незнакомый голос. – Сжег кожу, сожрал тело. А потом пришла та, другая, которую он выпустил из льда. И выпила его тень, забрала жизнь и силу. Остался только я. Я остывал среди углей и ждал. Знал, что за мной придут.
– И я пришел, – закончил он голосом патера Ладвига. – Новое тело, новая жизнь. Теперь я Хозяин.
Кожа на левой руке оборотня лопнула. Пять длинных стальных когтей блеснули перед глазами Эрики.
– Ты думал, что все закончилось, Убийца Волков?
– Все закончится сейчас, – сказал Рудольф. – Для тебя.
Искаженный смех священника.
– Ты думаешь о том же, что и я, охотник? Думаешь о разлете дроби? О маленькой девочке, которая стоит между мной и Волчьим Крюком?
– Я думаю, что чайник уже закипел, – сказал Рудольф.
И подмигнул Эрике.
Эрика всегда была сообразительной девочкой. Правильно поступать ей с самого начала мешал страх.
Теперь страх весь закончился. Как будто она, Эрика Браут, уже умерла. И ничего страшнее этого с ней не могло случиться.
Схватив бабушкин чайник, она плеснула из него на руку оборотня. И, вывернувшись из ослабевшей хватки, ему в лицо.
От воя зазвенела уцелевшая посуда в буфете.
Оно выло и рычало, зажимая руками расползающееся клочьями лицо. Всхлипывая, начало рвать и отбрасывать в сторону кожу.
От черт бабушки Греты ничего не осталось. Эрика увидела острый подбородок и запавшие глазницы патера Ладвига. Все в волдырях ожогов и сочащихся сукровицей трещинах. Начиная от скул, эта дикая маска стремительно зарастала жесткой черной шерстью.
Разрывая остатки губ, вперед двинулись острые клыки. Оборотень превращался в зверя, чтобы залечить свои раны.
– Эрика, отойди! – крикнул охотник.
Девочка бросилась в сторону, закрывая голову руками. Сзади раздался глухой удар и треск расщепляемого дерева. Следом оглушительный выстрел.
Оборотень висел, пригвожденный Крюком к стене. Раны, нанесенные серебряной дробью, почернели, выглядели обугленными.
– Эрика, тебе лучше выйти на улицу, – сказал Рудольф, не поворачивая головы. Он не отрывал глаза от оборотня.
– Я останусь здесь. Мне совсем не страшно.
– Эрика, тебе не на что здесь смотреть.
– Я хочу увидеть, что вы сделаете с ним. Я хочу запомнить.
Рудольф повернулся и взглянул на нее. Ничего не сказал больше.
Он понял.
С помощью катушки под стволом он смотал трос, привязанный к Волчьему Крюку. Сильно рванув ружье, выдернул Крюк из стены и из тела оборотня.
Вервольф рухнул на пол. Раздался слабый стон.
– Он жив?
– Как видишь, – держа ружье в одной руке, охотник осторожно приблизился к оборотню. Второй рукой достал из ножен под курткой длинный, очень широкий нож. – Чтобы покончить с ним мало одного серебра. Нужен огонь.
– Огонь, огонь, огонь, – забормотал на три голоса оборотень. Его пальцы с отвратительным звуком заскребли по полу.
Охотник наступил на запястье руки с железными когтями. Занес руку с ножом.
– Отвернись, – сказал он Эрике.
Она не стала отворачиваться.
Охотник взял отрубленную по локоть руку и бросил ее в духовку. Зажег огонь.
– Эрика, где здесь запасные баллоны с газом? – спросил он.
– Наверное, в сарае, – ответила девочка, не сводя глаз с тела на полу.
Оставшись без руки, оборотень перестал биться. Тихо лежал, бормоча что-то едва слышное.
Охотник направился к выходу.
– Не бойся, – сказал он Эрике. – Тварь теперь не опасна. Все ее сила была в железных когтях, которые по глупости примерил ваш священник.
– Я не боюсь.
Она и правда не боялась.
– Молодец. Но если он попробует встать, сразу зови меня.
Рудольф вышел.
Эрика осталась наедине с оборотнем. Из духовки тянуло мерзкой вонью.
– Эрика, – услышала она слабый голос.
Голос патера Ладвига. Он больше не двоился и не троился.
И лицо, смотревшее на девочку снизу, было почти человеческим. Только сильно изуродованным кипятком и дробью.
– Эрика, девочка моя, что я наделал?
Единственный уцелевший глаз священника плакал.
– Я убил. Убил их всех. Моих товарищей. Нину. Твою бабушку. Всех остальных. Что я натворил???
Эрика подошла на полшага ближе. Сама не зная почему, она была уверена, что с ней говорит человек, а не зверь.
– Это были не вы, патер, – сказала девочка. – Это был злой дух, который жил в железных когтях.
– О, что же я наделал, Боже! Простишь ли ты меня? Простишь ли ты меня, Эрика?
– Я совсем, совсем не злюсь на вас, патер Ладвиг, – девочка покачала головой. – Вы всегда были хорошим
– Эрика, ангел мой…
От рыданий огромный живот оборотня заколыхался. На губах священника вспенилась кровь, потянулась струйкой из уголка рта. Глядевший на Эрику глаз затуманился.
– Патер Ладвиг?
Он больше не замечал ее. Бывший священник, заблудившийся на темной тропе запретного знания, обратил свой взгляд и речь к кому-то другому.
Теперь он говорил по латыни. Эрика не понимала ничего, хотя отдельные слова казались ей знакомыми. Она слышала их в церкви, по воскресеньям.
Патер Ладвиг все говорил, и говорил. Без остановки, пока не вернулся Рудольф.
Охотник принес тяжелый газовый баллон, кинул его на пол. Ударом приклада сбил вентиль.
– Быстро наружу, – приказал он, откручивая духовку на самый сильный огонь.
У самой двери Эрика бросила взгляд назад, на патера Ладвига. Он замолчал, прикрыл единственный глаз. Страшное его лицо разгладилось. Не в покое, а в ожидании покоя.
– Бегом, Эрика, – приказал Рудольф, захлопывая дверь. – Сейчас здесь все взорвется.
Они побежали. По дороге Рудольфу пришлось взять Эрику на руки, у девочки подгибались колени.
Отбежав шагов на двести от дома, Рудольф остановился. Повернулся к дому лицом. Застыл в ожидании
Сквозь куртку Эрика чувствовала, как бьется его сердце.
– А что такое mia pulpa? – спросила она.
– Чего? – не понял охотник.
– Mia pulpa. Я слышала, как это повторял патер Ладвиг.
– А, mea culpa, – сказал Рудольф. – Моя вина.
– Моя вина? – повторила Эрика.
– Mea culpa – «моя вина» по латыни. Это слова из молитвы. Патер Ладвиг просил прощения у Бога.
– И Бог простил его?
– Не знаю, Эрика. Говорят, что Бог прощает всех.
– Ты веришь этому?
Рудольф Вольфбейн помедлил.
– Я, – начал он.
Остальные его слова заглушил взрыв.
В машине ван Рихтен осторожно взял ее за левую руку. Уколол безымянный палец, забирая кровь на анализ. Она слишком долго находилась под сывороткой. Нужна была проверка.
– Это был один из наших? – спросила Эрика.
– Тебе обязательно знать? – не поднимая головы, он промокал ее палец спиртом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Грозящий Рудольфу палец отрастил длинный блестящий коготь. Оборотень провел им по щеке Эрики. Девочка дернулась от прикосновения металла.
– Сжег и сожрал Хозяина, – забормотал над ее головой третий, незнакомый голос. – Сжег кожу, сожрал тело. А потом пришла та, другая, которую он выпустил из льда. И выпила его тень, забрала жизнь и силу. Остался только я. Я остывал среди углей и ждал. Знал, что за мной придут.
– И я пришел, – закончил он голосом патера Ладвига. – Новое тело, новая жизнь. Теперь я Хозяин.
Кожа на левой руке оборотня лопнула. Пять длинных стальных когтей блеснули перед глазами Эрики.
– Ты думал, что все закончилось, Убийца Волков?
– Все закончится сейчас, – сказал Рудольф. – Для тебя.
Искаженный смех священника.
– Ты думаешь о том же, что и я, охотник? Думаешь о разлете дроби? О маленькой девочке, которая стоит между мной и Волчьим Крюком?
– Я думаю, что чайник уже закипел, – сказал Рудольф.
И подмигнул Эрике.
Эрика всегда была сообразительной девочкой. Правильно поступать ей с самого начала мешал страх.
Теперь страх весь закончился. Как будто она, Эрика Браут, уже умерла. И ничего страшнее этого с ней не могло случиться.
Схватив бабушкин чайник, она плеснула из него на руку оборотня. И, вывернувшись из ослабевшей хватки, ему в лицо.
От воя зазвенела уцелевшая посуда в буфете.
Оно выло и рычало, зажимая руками расползающееся клочьями лицо. Всхлипывая, начало рвать и отбрасывать в сторону кожу.
От черт бабушки Греты ничего не осталось. Эрика увидела острый подбородок и запавшие глазницы патера Ладвига. Все в волдырях ожогов и сочащихся сукровицей трещинах. Начиная от скул, эта дикая маска стремительно зарастала жесткой черной шерстью.
Разрывая остатки губ, вперед двинулись острые клыки. Оборотень превращался в зверя, чтобы залечить свои раны.
– Эрика, отойди! – крикнул охотник.
Девочка бросилась в сторону, закрывая голову руками. Сзади раздался глухой удар и треск расщепляемого дерева. Следом оглушительный выстрел.
Оборотень висел, пригвожденный Крюком к стене. Раны, нанесенные серебряной дробью, почернели, выглядели обугленными.
– Эрика, тебе лучше выйти на улицу, – сказал Рудольф, не поворачивая головы. Он не отрывал глаза от оборотня.
– Я останусь здесь. Мне совсем не страшно.
– Эрика, тебе не на что здесь смотреть.
– Я хочу увидеть, что вы сделаете с ним. Я хочу запомнить.
Рудольф повернулся и взглянул на нее. Ничего не сказал больше.
Он понял.
С помощью катушки под стволом он смотал трос, привязанный к Волчьему Крюку. Сильно рванув ружье, выдернул Крюк из стены и из тела оборотня.
Вервольф рухнул на пол. Раздался слабый стон.
– Он жив?
– Как видишь, – держа ружье в одной руке, охотник осторожно приблизился к оборотню. Второй рукой достал из ножен под курткой длинный, очень широкий нож. – Чтобы покончить с ним мало одного серебра. Нужен огонь.
– Огонь, огонь, огонь, – забормотал на три голоса оборотень. Его пальцы с отвратительным звуком заскребли по полу.
Охотник наступил на запястье руки с железными когтями. Занес руку с ножом.
– Отвернись, – сказал он Эрике.
Она не стала отворачиваться.
Охотник взял отрубленную по локоть руку и бросил ее в духовку. Зажег огонь.
– Эрика, где здесь запасные баллоны с газом? – спросил он.
– Наверное, в сарае, – ответила девочка, не сводя глаз с тела на полу.
Оставшись без руки, оборотень перестал биться. Тихо лежал, бормоча что-то едва слышное.
Охотник направился к выходу.
– Не бойся, – сказал он Эрике. – Тварь теперь не опасна. Все ее сила была в железных когтях, которые по глупости примерил ваш священник.
– Я не боюсь.
Она и правда не боялась.
– Молодец. Но если он попробует встать, сразу зови меня.
Рудольф вышел.
Эрика осталась наедине с оборотнем. Из духовки тянуло мерзкой вонью.
– Эрика, – услышала она слабый голос.
Голос патера Ладвига. Он больше не двоился и не троился.
И лицо, смотревшее на девочку снизу, было почти человеческим. Только сильно изуродованным кипятком и дробью.
– Эрика, девочка моя, что я наделал?
Единственный уцелевший глаз священника плакал.
– Я убил. Убил их всех. Моих товарищей. Нину. Твою бабушку. Всех остальных. Что я натворил???
Эрика подошла на полшага ближе. Сама не зная почему, она была уверена, что с ней говорит человек, а не зверь.
– Это были не вы, патер, – сказала девочка. – Это был злой дух, который жил в железных когтях.
– О, что же я наделал, Боже! Простишь ли ты меня? Простишь ли ты меня, Эрика?
– Я совсем, совсем не злюсь на вас, патер Ладвиг, – девочка покачала головой. – Вы всегда были хорошим
– Эрика, ангел мой…
От рыданий огромный живот оборотня заколыхался. На губах священника вспенилась кровь, потянулась струйкой из уголка рта. Глядевший на Эрику глаз затуманился.
– Патер Ладвиг?
Он больше не замечал ее. Бывший священник, заблудившийся на темной тропе запретного знания, обратил свой взгляд и речь к кому-то другому.
Теперь он говорил по латыни. Эрика не понимала ничего, хотя отдельные слова казались ей знакомыми. Она слышала их в церкви, по воскресеньям.
Патер Ладвиг все говорил, и говорил. Без остановки, пока не вернулся Рудольф.
Охотник принес тяжелый газовый баллон, кинул его на пол. Ударом приклада сбил вентиль.
– Быстро наружу, – приказал он, откручивая духовку на самый сильный огонь.
У самой двери Эрика бросила взгляд назад, на патера Ладвига. Он замолчал, прикрыл единственный глаз. Страшное его лицо разгладилось. Не в покое, а в ожидании покоя.
– Бегом, Эрика, – приказал Рудольф, захлопывая дверь. – Сейчас здесь все взорвется.
Они побежали. По дороге Рудольфу пришлось взять Эрику на руки, у девочки подгибались колени.
Отбежав шагов на двести от дома, Рудольф остановился. Повернулся к дому лицом. Застыл в ожидании
Сквозь куртку Эрика чувствовала, как бьется его сердце.
– А что такое mia pulpa? – спросила она.
– Чего? – не понял охотник.
– Mia pulpa. Я слышала, как это повторял патер Ладвиг.
– А, mea culpa, – сказал Рудольф. – Моя вина.
– Моя вина? – повторила Эрика.
– Mea culpa – «моя вина» по латыни. Это слова из молитвы. Патер Ладвиг просил прощения у Бога.
– И Бог простил его?
– Не знаю, Эрика. Говорят, что Бог прощает всех.
– Ты веришь этому?
Рудольф Вольфбейн помедлил.
– Я, – начал он.
Остальные его слова заглушил взрыв.
В машине ван Рихтен осторожно взял ее за левую руку. Уколол безымянный палец, забирая кровь на анализ. Она слишком долго находилась под сывороткой. Нужна была проверка.
– Это был один из наших? – спросила Эрика.
– Тебе обязательно знать? – не поднимая головы, он промокал ее палец спиртом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12