* * *
- Я не понимаю, что плохого в идее сионизма? Евреи хотят собраться вместе и одной семьей жить в своем государстве. Кому от этого плохо? Почему их надо преследовать?
Лицо Шнитмана выражало крайнюю степень негодования, как у примерного семьянина, которому в присутствии жены предложила свои услуги уличная проститутка.
- Разве я работал не так, как другие? Любой директор оставляет себе дефицитный товар, нет, не себе - уважаемым людям. Любой директор должен находить общий язык с проверяющими - и с ОБХСС, и торгинспекцией, и санитарными врачами... Надо строить человеческие отношения: подарки, угощения, в ресторан сводить, к отпуску путевку достать... А где на все на это взять деньги? У меня оклад сто сорок рублей, хотя я был директором сразу двух магазинов!
- Как так? - удивился Расписной.
После того, как он заступился за Якова Семеновича в вагоне, тот проникся к нему симпатией и доверием. Вначале Волк думал, что расхититель социалистического имущества и изменник Родине кормит его салом и колбасой в надежде на дальнейшее покровительство. Но оказалось, что этот фуцан и лох, этот первоход с голимыми статьями и так пользуется в тюремном мире невидимой поддержкой. В хате ему выделили место хотя и не самое козырное, но достаточно хорошее, рядом с углом людей.
Саня Самолет из соседней камеры орал на решке(1) и рассылал малявы, требуя разбора с фуфлометом, но, хотя он и был известным блатным, никто его не слушал и никаких разборов не затевал. А через пару дней Самолета до полусмерти избили в прогулочном дворике, и он вообще заткнулся. В тюремном Зазеркалье понятливость помогает сберечь здоровье и выжить, поэтому все правильно оценили происшедшее и к Якову Семеновичу стали относиться внимательно и уважительно, как на воле продавцы относились к своему директору.
1 Кричал через решетку, обращаясь ко всей тюрьме.
- Вот так! - Яков Семенович молодецки улыбнулся. - Один магазин нормальный, на двенадцать торговых мест, а второй - филиал, маленький - всего три продавца. Его никто не проверял, а весь дефицит через него и уходил! Но это тоже непросто, не само по себе, все надо организовать, начальству лапу помазать, ну как обычно... Продавцы мне, я - в торг, из торга в управление и дальше по цепочке. Если бы я не собрался уезжать в Израиль, так бы все и шло как по маслу. А тут сразу ревизия, и налетели все кто мог... Так что я восемь лет строгого не за хищения и взятки получил, а за сионизм!
Вольф ничего не ответил. Это походило на правду. Но какое отношение к сионизму имеет известный "законник" Сеня Перепел, оказывающий в тюремном Зазеркалье могучую поддержку осужденному Шнитману?
- Так ты, выходит, политический? - усмехнулся местный пахан - медлительный кривобокий Грабитель Микула. Он не был авторитетом, и его поставили смотреть за хатой потому, что никого с более серьезной статьей здесь не оказалось. Недавно в корпусе началась покраска, камеры перетасовали и в сто восемнадцатую набили всякую шелупень. Грева, естественно, поступало меньше, зато жизнь шла тихо и спокойно. Сейчас Микула лечил ногу - жег бумагу и сыпал горячий пепел на безобразную красную сыпь между пальцами. Зэк, похожий на скелет, растирал черные хлопья по больному месту, второй - с тупым грушеобразным лицом подставлял вместо сгоревших новые клочки бумаги. Третий из пристяжи - то ли бурят, то ли калмык - аккуратно скатывал в трубочку расстеленную на столе газету. У окна Резаный и Хорек резались в карты, Драный и Зубач стояли рядом, наблюдая за игрой.
- Выходит, так! - с достоинством ответил Шнитман. - Они меня нарочно политиком сделали. Только просчитались! Через пару лет всех политических выпускать начнут, да еще с извинениями...
- Ишь ты! - Микула отряхнул черные руки, отер ладони о сатиновые трусы.
- Да, да! Еще на должности хорошие начнут ставить...
- Вот чудеса! - искренне удивился Микула. - Я часы с фраера снял, получил шестерик и чалюсь, как положено. А ты всю жизнь пиздил у трудового народа, да политиком стал, теперь должностей ждешь... Может, тебя председателем горисполкома сделают?
- Может. - Яков Семенович громко зевнул и почесал живот. - Только скорей всего - начальником торга. Мне это привычней.
- А если не туда все повернется, вдруг в другую сторону покатит? - недобро прищурился Микула. - Тогда приставят к стене да лоб зеленкой намажут...
- Типун тебе на язык! - замахал руками толстяк. Пристяжь рассмеялась.
- Оп-ля, снова карта моя! - раздался радостный выкрик: Резаный опять выиграл. Это был здоровенный детина с наглой рожей, он заехал в хату только вчера, но сразу же стал затевать игры и уже в пух и прах обыграл троих. Все трое были предельно обозлены и между собой шептались, что новичок шулерничает. Но сделать предъяву в открытую никто не отважился.
- Как катаешь, гад?! - Хорек замахнулся, но Резаный оказался быстрее и сильным ударом сбил его с лавки.
- Все чисто. Давай, расплачивайся!
- Хрен тебе! Думаешь, я не видел, как ты передернул?
Хорек оскалился, вытирая разбитые губы, сквозь серые зубы протиснулся нечистый язык, глаза лихорадочно блестели.
- Меня за лоха держишь? Только я с тобой не по-лоховски расплачусь! Брюхо вспорю и кишки на шею намотаю!
- Глохни, гниль, башку сверну!
Хорек бросился вперед и вцепился противнику в горло, свалив его на пол. Они покатились между шконок.
- Растяните их! - крикнул Микула и вздохнул. - На кой мне эти рамсы? Только зарулил к людям, а уже все перебаламутил. И вообще скользкий... Вчера полдня терли базар - много непоняток вылезло. Слышь, Катала, накажи его! Пусть заглохнет. А потом я его пробью по хатам, как-нибудь точняк подтвердится!
Несколько человек быстро разняли дерущихся. Хорек успел расцарапать противнику лицо и укусил за руку.
- Гля, он психованный! - Новичок показал всем прокушенную кисть.
- Ладно, заживет, - небрежно сказал Катала. - Давай с тобой картишки раскинем. Я никогда не базарю: выиграл, проиграл - без разницы.
- Давай раскинем, - неохотно ответил Резаный. - Только без интереса.
- Почему так? У меня и табак есть, и бабки, и хавка!
- Не, на интерес не буду. Я видел, как ты колоду держал.
- Да ладно. Не бзди!
- Сказал - нет! Без интереса - давай.
Катала задумался. Брови на лице картежника выгнулись домиками, выдывая напряженную работу изощренного ума.
- А хочешь, давай поспорим, что ты со мной на интерес сыграешь?
Резаный насторожился.
- Это как? Заставишь, что ли?
Катала усмехнулся:
- Да ты что! Ты же в путевой хате, тут беспределу не бывать... Кто тебя заставит? Сам сыграешь.
- Сказал же: я играть не буду!
- Вот и выиграешь спор! К тому же я против одного твоего рубля десять своих ставлю.
- Против одного моего десять своих? Так, что ли? Если я сотню поставлю, ты тысячу, что ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33