— Оскорблением! Вам ли произносить это слово обиженным тоном после всего, что произошло? Повторяю: мне необходимо иметь в руках обязательство, подписанное вами, как я потребовал бы его от постороннего человека, которому я не доверяю. Вы не выйдете из комнаты, пока не подпишете его.
— Я сделаю все, чего требуете вы от меня, и еще больше. Хотя я и отвержен вами, а все же честь вашей фамилии мне так же дорога, как и вам. С такою же заботой, как и вы сами, я постараюсь спасти ваше имя от лежащего на мне позора. Но в этом случае я буду действовать только по собственной воле, я не хочу ничем быть связан, кроме обязательства с самим собой, и взамен того ничего не хочу принимать. Не так еще низко я упал, чтобы брать плату за выполнение своих обязанностей. Ваша воля забыть, что вы мой отец, но я никогда не забуду, что я ваш сын.
— Забудете ли вы это, или нет — все равно это воспоминание ни к чему не приведет до конца вашей жизни. Я непременно хочу иметь это обязательство, написанное и подписанное вами, хоть бы для того только, чтобы показать, что я перестал верить вашему слову. Пишите же сейчас, слышите ли? Пишите!
Я не трогался с места и ничего не отвечал. Его лицо снова изменилось и покрылось смертельной бледностью, его пальцы сильно дрожали, когда он пытался взять лист бумаги со стола.
— Вы отказываетесь? — спросил он отрывисто.
— Я сказал уже…
— Вон отсюда! — воскликнул он, с гневным движением указывая мне на дверь. — Уходите из этого дома, чтобы никогда уже не возвращаться сюда! Вон! Теперь вы не только чужой для меня, вы — мой враг. Я не верю вашему простому обещанию, нет низости, на какую я не считал бы вас способным. Но говорю вам и вашим презренным сообщникам: берегитесь! Я имею богатство, власть, положение и все приведу в действие против человека или женщины, которые опозорят чистое имя моей фамилии. Помните это и оставьте меня, оставьте навсегда!
Он сказал это, и я положил уже руку на ручку дверей, как вдруг из-за портьеры библиотеки послышался заглушаемый стон и рыдание.
Отец изумился и оглянулся вокруг себя. Удерживаемый бессознательным чувством, и я остановился тоже у самых дверей. Следуя его примеру, мои глаза тоже устремились на портьеру, закрывавшую вход в библиотеку.
Портьера приподнялась немного и опять упала, потом совсем раздвинулась.
Медленно и тихо выходила оттуда Клэра. Ее безмолвное и неожиданное появление в эту минуту, сведенные судорогой черты лица, ужас, выражавшийся в ее тусклом, неподвижном взоре, смертельная бледность лица, белое платье, медленная походка — все напоминало что-то сверхъестественное. При ее появлении казалось, что не Клэра, а какое-то видение приближалось к нам. Отец с удивлением произнес ее имя, когда она проходила мимо него, но это было не восклицание, а шепот. На минуту, колеблясь, она остановилась, я видел, как она задрожала, когда ее глаза встретились с глазами отца, потом она обратила на меня свой взор, и тогда мужественная девушка смело подошла ко мне и, взяв меня за руку, взглянула прямо в глаза отцу.
— Клэра! — воскликнул он тем же слабым голосом.
Я чувствовал, как холодная рука бедняжки крепко сжимала мою, пожатие ее маленьких холодных пальцев причиняло мне страшную боль. Ее губы шевелились, не произнося ни малейшего звука: так дыхание ее было тяжело и прерывисто.
— Клэра! — повторил отец в третий раз более уверенным тоном.
Но с первых же его слов голос его стал глуше и мягче, потому что даже в эту минуту на него производило влияние благородное, рыцарское чувство к женщине, соединенное с нежной любовью к дочери.
— Клэра, оставьте его руку… Ваше присутствие здесь неуместно. Оставьте его. Вы не должны касаться его руки. Он уже не сын мне и не брат вам. Клэра, разве вы не слышите?
— Слышу, папа! О, если б мама на небесах не слышала вас!
Он подходил уже к ней, но при последних ее словах он вдруг остановился и отвернулся от нас. Какие воспоминания о прошлом воскресли в эту минуту в его душе?
— Клэра, вы говорите так, как не следовало бы вам говорить, — сказал он, не поворачивая головы. — Ваша мать…
Тут голос у него задрожал и пресекся.
— Неужели вы все еще будете держать его за руку после того, что я вам сказал? Повторяю вам, он недостоин быть при вас. Отныне мой дом не его дом… Неужели я должен приказать вам оставить его?
Врожденное чувство покорности отцу восторжествовало, она выпустила мою руку, но не отходила от меня.
— Теперь оставьте нас, Клэра, — сказал он. — Дурно вы сделали, что слушали в той комнате… Дурно и то, что вы пришли сюда. Идите наверх, я сам приду к вам… Вы не должны оставаться здесь.
Она сложила на груди свои дрожащие руки и испустила глубокий вздох.
— Я не могу уйти, — сказала она скороговоркой, не переводя духа.
— Неужели вы вынудите меня сказать, что так поступают только непокорные дети?
— Не могу, — возразила она умоляющим голосом, — не могу, прежде чем вы не скажете мне, что простите его.
— Простить! Сквозь пальцы смотреть на такие проступки? Мне — прощать его! Клэра, неужели вы до того изменились, что можете открыто противиться мне?
При этих словах он отошел от нас.
— О, нет! Нет!
Она бросилась к нему, но вдруг остановилась на полдороге и повернула ко мне голову с ужасом во взоре. Я все стоял у двери.
— Сидни! — воскликнула она. — Ты не сдержал своего слова, у тебя не хватило терпения… О, папа! Если я хоть немного заслужила вашу милость, умоляю вас, перенесите ее на него! Сидни, да говори же! Сидни, на колени, моли его о прощении! Папа, я обещала ему, что вы помилуете его ради меня, если я стану молить вас о том! Ни слова.., ни тот, ни другой! О, это слишком страшно! Сидни! Не уходи еще.., нет.., никогда! Папа, вспомните, как он всегда был добр ко мне, как он любил меня… Он.., любимый сын нашей бедной мама! Поневоле я должна вам напомнить о ней. Вы сами всегда говорили, что из двух братьев я всегда любила его больше, потому, кажется.., потому что он был любимцем мама… За первую его вину, за первое горе, которое он вам принес, неужели вы скажете, что ваш дом никогда не будет его домом? Да накажите же и меня, папа… У меня тоже свои вины, как и у него… Когда я услышала, что ваши голоса все возвышаются, я стала подслушивать вас в библиотеке. Сидни! О, не уходи — нет! Нет! Нет!.. Ни за что!
Она бросилась к растворявшейся уже двери и захлопнула ее.
Встревоженный ее страшным волнением, отец упал в кресла.
— Клэра, — наконец сказал он опять, вставая, — приказываю вам оставить его.
Потом, сделав несколько шагов ко мне, воскликнул:
— Удалитесь! Как вы ни опозорили себя, имейте, однако, человеколюбие избавить меня от муки, которую я терплю!
Я успел шепнуть сестре:
— Я напишу к тебе, милочка моя, напишу!
Она обвила руками мою шею, но я легко высвободился из ее объятий, потому что она уже ослабевала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85