— Теперь, старый друг, я надеюсь, что ты не обидишься на меня, если я попрошу тебя рассказать мне с начала до конца, какую ты прошел школу. Делать нечего: надо открыть мне истину, иначе я не смогу тебе быть полезен. О некоторых моментах отец говорил очень неясно… Он много говорил, и даже слишком много, о последствиях оскорбления, нанесенного тобой нашей фамилии, о печали, поразившей его сердце, о намерении его навсегда покинуть тебя — словом, говорил обо всем, кроме существа дела. А именно это мне и надо знать для обдумывания ситуации. Ты не рассердишься на меня, если я повторю вкратце, что вчера было мне сказано, я задам тебе несколько вопросов о том, что мне надо узнать сегодня же от тебя?
— Говори, что хочешь, Ральф. Страдание уже сделало меня нечувствительным ко всем испытаниям.
— Итак, я начну с того, что, как кажется, ты вздумал влюбиться в дочь какого-то лавочника… Заметь, я не осуждаю тебя за это… Хорошенькие конторщицы немало помогли и мне провести время самым приятным образом… Но потом я узнал, что ты честно поступил — женился на этой девице. Ну, не прогневайся, мой любезный друг! Подобного безумия трудно было бы найти в целом Бедламе! Об этой самой неприятной части твоей истории отец не мог или не хотел объясняться с большей точностью — ты, вероятно, достаточно понимаешь почему. Но надо же кому-нибудь открыть мне истину, иначе я ничего не смогу сделать. Ну, так начнем с того человека: наложил ли ты руку на этого подлеца?.. Ну хоть раз попал ли он тебе под руку? Попал? Говори же смелее, старый товарищ! Ну, а если он попался, то, вероятно, ты не очень скоро выпустил его?
Как, однако, привычки юных лет крепко укореняются в нас, несмотря на все перевороты и изменения в жизни, совершающиеся со временем! Как ни велики были мои печаль и унижение, когда я вынужден был рассказать брату о своей борьбе с Маньоном, а все же невольно, и даже сам стыдясь того, я рассказывал об этом с каким-то удальством школьника, с каким бывало любил похвастаться перед Ральфом — всегда ловким и сильным Ральфом — каким-нибудь подвигом, удавшимся и мне.
Да и он тоже, слушая меня, проявил прежнюю прыть. Вскочив с кровати, он с жаром схватил мои обе руки, лицо его сияло, глаза блистали.
— Дай-ка пожать тебе руки, старый товарищ, крепко пожать, как этого давно не бывало! Вот это все вознаграждает! Вот это заглаживает все ошибки, которые ты наделал со времени встречи с лавочницей! Еще один вопрос об этом мерзавце: где он теперь?
— В больнице.
Ральф хохотал от чистого сердца, катаясь по постели.
Тут только я вспомнил про письмо от Маньона и содрогнулся при этом воспоминании.
— Ну, а теперь я тебя спрошу о ней, — сказал брат. — Что с ней? Где она была во время твоей болезни?
— У своего отца, да и теперь у него.
— Ах, да! Разумеется, старая песня: невинна, целомудренна! Батюшка то же подтверждает, не так ли? Тут не может быть и сомнения, известная старая песня! Теперь я понимаю суть дела: нам грозят скандалом, если ты не признаешь ее своею женой. Подожди-ка минуту! Кроме личного убеждения, нет ли у тебя какого-нибудь серьезного доказательства против нее?
— Я получил письмо, очень длинное письмо от ее любовника, которое содержит в себе признание в их преступной связи.
— Но она, разумеется, скажет, что это признание вызвано злым умыслом. Нет, это письмо ничем нам не поможет, разве что мы решимся прибегнуть к закону, а на это мы никогда не решимся. Во что бы то ни стало мы должны замять эту историю, а иначе это будет смертью для отца. В подобном случае обыкновенно откупаются деньгами, как я и предвидел. Господин лавочник с своей дочкой имеют в продаже довольно значительный груз молчания, мы должны купить его по домашнему расчету. Не заходил ли ты, Сидни, в их дом осведомиться о цене и поторговаться?
— Вчера я был.
— Ах, черт возьми! Так ты был там? Ну, а кого видел? Батюшку, конечно? Ну что же, ты уладил дело, сторговался?
— Он был груб, дерзок, точно бешеный.
— Тем лучше! С такими людьми гораздо лучше ладить. Если он приходит в ярость, когда я только пробую, то заранее можно быть уверенным, что дело уладится. Но как же ты закончил? Каков конец-то был?
— Конец соответствовал началу: он все грозил, а я все страдал.
— А! Ну посмотрим, найдет ли он и меня таким же страдающим. Но скажи же, Сидни, какую сумму ты предлагал?
— Денег я ему не предлагал. В моем положении нельзя об этом и думать. Сегодня я намеревался снова идти к нему, и если б можно было заставить его молчать и тем предохранить мое семейство от павшего на меня позора, то я охотно отдал бы ему единственные деньги, собственно мне принадлежащие: небольшой доход с наследства, оставленного мне матерью.
— Неужели ты хочешь этим сказать, что все твои средства заключаются в этой бедной частичке и что ты действительно намерен отдать и это, чтоб остаться потом без медного лиарда? Неужели ты думаешь, что отец расстался с тобой, не обеспечив твоей будущности? Нет, клянусь честью! Отдай ему должную справедливость! Конечно, он был жесток к тебе, но не может быть, чтоб он хладнокровно бросил тебя в бездну нищеты… Не может быть!
— Расставаясь со мной, он предложил мне деньги, но его предложение сопровождалось такими словами презрения и оскорбления, что я скорее умру, чем приму их. Я сказал ему, что, не прибегая к помощи его кошелька, я предохраню его и все семейство от бесславных последствий моего несчастья, если бы даже для этого надо было мне пожертвовать счастьем и честью всей моей жизни. И эту жертву я сегодня же принесу. Он узнает когда-нибудь, как он был несправедлив ко мне. Он отверг меня и не хочет уже признавать меня за сына, но когда-нибудь узнает, что я в состоянии все вынести, чтобы только не запятнать его имя!
— Извини меня, Сидни, но ведь и это такое же безумие, как безумен твой брак… Я уважаю независимость твоих убеждений, старый товарищ, но постараюсь, чтобы ты не разорялся напрасно. Послушай же теперь меня. Во-первых, вспомни, что все произнесенное отцом было высказано в минуту страшного отчаяния. Его фамильная гордость была брошена тобой в грязь. Этого никто не любит, а отец более чем кто-нибудь другой. Во-вторых, что значит твой маленький доход для людей, подобных этому лавочнику с его дочерью? Они знают, что наше семейство богато, и будут соразмерять с этим свои требования. Иная жертва, какого бы рода она ни была, даже если б, положим, ты согласился взять их дочь к себе, все это будет бесполезно. Без денег ничего не получится, то есть надо дать им денег, предварительно продиктовать им наши условия. Именно во мне ты видишь такого человека, который отлично уладит все дело, а деньги у меня в руках, то есть у отца — ну да это все равно. Напиши же мне имя и адрес твоего лавочника, нечего время-то терять, я сейчас же к нему отправлюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85