— Где? — простодушно спросил бородач.
— На самой северной точке… Южного берега Крыма!
Посмеялись, поговорили, разошлись.
— Семенов? — удивился невысокий франтоватый человек с холодным, неулыбающимся лицом — Ты же, говорят, только вчера прилетел, что здесь делаешь?
— Старая артиллерийская лошадь услышала зов полковой трубы, — отшутился Семенов — Свешников на шестнадцать тридцать вызвал.
— Стружку снимать? Натворил чего на Льдине?
— Не знаю. — Семенов пожал плечами — Вроде бы не за что
— А вот здесь ты ошибаешься, начальство всегда найдет!.. Шучу. — Макухин, однако, не улыбнулся. — Зачем же он тебя вызвал?.. Шумилин вроде все антарктические станции укомплектовал… Кстати, Семенов, начальником следующей экспедиции будто прочат меня. Пойдешь ко мне замом?
— До следующей полтора года, трудно загадывать, — уклончиво ответил Семенов.
— Твоя голова, думай. — Макухин покровительственно похлопал Семенова по плечу. — Гаранин Андрей с тобой вернулся?
Семенов кивнул.
— Его бы тоже взял, начальником аэрометотряда, — с тем же покровительством в голосе продолжал Макухин. — Ну, бывай!
Семенов задумчиво посмотрел ему вслед. Предложение заманчивое, пожалуй, принял бы его, исходи оно не от Макухина. Опыта и личного мужества у него не отнимешь, всю полярку прошел с низовки, во всех переделках побывал, а зимовать с ним не любили. Почему? Трудно сказать, какие то штрихи, пустяки Ну, хотя бы то, что за общий стол не садился, подчеркивал дистанцию. Или с самого начала зимовки выбирал человека послабее и делал из него «мальчика для битья». Или: спиртное разрешал коллективу только по праздникам, а себе — когда появлялось желание. Спорить с ним боялись, приказы выполняли по-армейски, но когда среди полярников распространили анкету с вопросом. «С каким начальником ты хотел бы зимовать?» Макухина почти никто не назвал. А начальство ценило, для начальства самое главное, чтобы выполнялась программа и не случались ЧП… За себя-то Семенов был спокоен, на него Макухин бросаться не станет, но Андрей и слышать его фамилию не мог. А без Андрея, и думать нечего, никуда Семенов не пойдет Пусть с Макухиным зимует другой…
— Здравствуйте, Сергей Николаич!
— Женька? — Семенов с удовольствием пожал руку молодому крепышу с русым хохолком и открытым лицом человека, у которого нет в мире врагов, да и откуда им взяться, если он никому ничего плохого не сделал. — Куда судьба забросила?
— На Врангель сватают, в бухту Роджерса. А я вас искал, в гостинице Вера Петровна сказала, что вас Свешников вызвал.
— Так я ведь прилетел только, в отпуск собираюсь… Как нога?
— Хоть вприсядку, Сергей Николаич!
С механиком-дизелистом Дугиным Семенов несколько лет назад отзимовал на Востоке и почти весь прошлый год — на Льдине, до несчастного случая, когда Женьку вывезли с переломом ноги. Дугин Семенову нравился. Сдержанный, на редкость исполнительный, он легко входил в коллектив, с полуслова подхватывал приказы и, случалось, без подсказки одергивал ребят, вылезавших из оглоблей. Семенов ценил такую преданность, верил Дугину: дизель Женька мог разобрать и собрать с закрытыми глазами, на тракторе по Льдине раскатывал, как на велосипеде, знал сварочное и взрывное дело.
— Езжай пока что, — с сожалением сказал Семенов. — На Врангеле повеселее будет, чем на нашей ледяной корке. Поохотишься, порыбачишь.
— Какая там охота! — вздохнул Дугин — Оленей, говорят, колхоз поставляет, а в море разве рыбалка?
— Не скажи, в августе туда гуси канадские прилетают тучами, — подбодрил Семенов. — Ну не пропадай!
— Если что, так я на крыльях, только знать дайте, — попросил Дугин.
— Договорились, Женя. Координаты твои те же? Лады. Может, и сведет судьба.
Не знал тогда Семенов, что сведет, и не раз! Необозримы полярные широты, а дорог, по которым ходят люди, там не так уж и много, то и дело перекрещиваются.
— Здравствуй, Сергей, — Свешников поднялся и приветливо протянул Семенову могучую руку. — Заматерел ты, брат, раздался, впрок, видно, идет тебе полярное питание на свежем воздухе. В газете о тебе писали, слышал? Наступает молодежь на пятки, вот-вот под это кресло клинья начнет подбивать!
— Петр Григорьевич…— с упреком произнес Семенов.
— Отдрейфовал ты прилично, — продолжал Свешников, — скажем, на четверку. Можно было бы даже с плюсом, если бы не перерасход спиртного.
— Два ящика с коньяком при подвижках льда…— начал было Семенов.
— Расскажешь своей бабушке, — усмехнулся Свешников. — Загадка природы! Почему-то на всех станциях в авралы страдают в первую очередь именно ящики с коньяком! Устал?
— Нормально, Петр Григорьевич, «Москвич» в гараже бьет копытом, в путешествие собираемся — с Гараниными.
— Поня-ятно. — Свешников на мгновение призадумался. — Идея хорошая…
Зазвонил телефон, Свешников жестом указал Семенову на стул и завел с кем-то длинный и, судя ло первым словам, деликатный разговор. Голос его раскатисто гремел, этакий густой, как сгущенка, баритон, даже удивительно было, как выдерживает такой напор телефонная трубка, затерявшаяся, казалось, в огромной ладони. Семенов отключился — неприятно слушать чужие тайны — и с почтительной симпатией покосился на хозяина кабинета. Массивный, лишний жирок появился, все реже надевает Петр Григорьевич свои видавшие виды унты… А силы в нем были немереные, все помнили случай, когда провалившуюся под лед упряжку в одиночку вытащил и, сам мокрый насквозь, полсуток до берега добирался. Из первопроходцев — не любил ходить по чужим следам. Что поделаешь годы, от них и скалы выветриваются…
Семенов уважал Свешникова и его полярную мудрость. От него в свой первый дрейф он научился тому пониманию полярного закона, которое дается только жизнью на трудной зимовке, и не раз и навсегда, как некая догма, а как метод, которым следует пользоваться в зависимости от обстоятельств. «Спасай товарища, если даже при этом ты можешь погибнуть, — учил Петр Григорьевич. — Помни, что его жизнь всегда дороже твоей». Если б только говорил, но Свешников так и поступал, и потому сформулированный им главный закон зимовки врезался в память, как буквы в гранит, — навсегда. Всего лишь год прозимовал Семенов под началом Свешникова, но тот год оказался очень важным, и за него Семенов был благодарен судьбе.
— Как он станцией будет командовать, если женой не научился? — продолжал греметь Свешников.
Семенов стал смотреть на большую, во всю стену, карту мира, на которой разноцветными линиями и стрелами, как на картах полководцев, отмечался дрейф станций «Северный полюс» и маршруты кораблей в Северном и Южном Ледовитых океанах. Вот по этой извилистой линии дрейфовала его последняя Льдина, год жизни шел по этой линии;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34