До конца Большого Пожара оставалось минут тридцать.
Потом, когда все останется позади и можно будет трезво оценить боевые действия, Кожухов скажет, что главной своей удачей считает «попадание иа исполнителей» — на первопроходца Клевцова и на сержанта Никулькина, самостоятельно, без подсказок, рискнувшего связать вторую цепочку. О своей же идее он заметит, что «она лежала на поверхности и пришла бы в голову всякому».
А пока, в эти последние тридцать минут, Кожухов испытывал огромное удовлетворение от сознания того, что пожар в главном здании локализован и в пылающий факел высотка не превратилась. И не превратится — теперь, после того как начали тушить 15-й этаж. Кожухов был в этой уверен. И потому, что по внутренним лестницам наверх шли отборные силы, и потому, что ветер стих, и потому, чте интуиция пожарного, никогда не подводившая Кожумва, заверяла его, что до ресторана огонь теперь не дойдёт — его задавят на подступах.
Боевой участок на крыше кинотеатра прекращал своё существование. Десятки людей, спасённых по штурмовкам, были эвакуированы с крыши по автолестнице, Других, отсечённых огнём на 15-м, подняли наверх, а большинство бойцов, осуществлявших эти операции, влились в подразделения, штурмующие высотку изнутри.
Но не успел Кожухов сообщить по рации Чепурину, что спускается вниз, как из эфира послышался голос Баулина: «Первый, я Восьмой, приём!.. Внутренний водопровод на 15-м отказал, работаем одним стволом, срочно нужны рукава на вторую линию!»
Убедившись в том, что Чепурин все слышал и распорядился, Кожухов сообщил ему, что принимает боевой участок на 15-м этаже,, включился в КИП, вошёл в высотку и вместе со связным сержантом Бровиным стал подниматься по внутренней лестнице.
Она была неузнаваема, красавица высотка, с её изящной отделкой, многочисленными панно и витражами, паркетными полами и мебелью, сработанной по эскизам местных художников. Многие помещения превратились в выгоревшие бетонные коробки, полы по щиколотку были залиты водой, с потолков свисали обрывки проводов, а трубы коммуникаций от страшного жара либо полопались, либо скрутились в узлы. Вот такая она, неэстетичная, наша работа, в который раз подумал Кожухов, никого и не позовёшь полюбоваться результатами своего труда — отшатнутся; пострадавший будет во всем обвинять пожарных, которые пришли на помощь слишком поздно, спасённый в лучшем случае поблагодарит и эабудет, а городское начальство, подсчитав убытки, обязательно проворчит, что уж очень пожарные разошлись — и воды слишком много пролили, и паркетные полы, стены изуродовали (а их вскрывали, чтоб потушить огонь в пустотах), и вообще нужно было работать поаккуратней, народное добро все-таки. А о том, что без пожарных от всего этого добра осталось бы одно воспоминание, мало кто подумает, а если и подумает, то непременно напомнит: «Вы же за это деньги получаете». Будто то, что сделал Лавров, Гулин, Клевцов, Никулькин и их товарищи, можно оценить в деньгах…
Сверху спускались бойцы, вынося пострадавших, а лестница была узкая, и Кожухов останавливался, пропуская их; пострадавших, однако, отметил он, для такого пожара было относительно немного — и большинство людей с лоджий эвакуировали, и счастье помогло: поезд с артистами драматического театра из Москвы только в эти минуты прибывал на городской вокзал, об этом рассказал иа крыше один артист, приехавший на сутки раньше товарищей. Не хотелось думать, что произошло бы, окажись в номерах те самые полсотни человек, которые сейчас выходили на перрон.
Поднимаясь и вынужденно отдыхая, пока спускали пострадавших, Кожухов подмечал то, что потом скажет на разборе: вот здесь догорает паркет — не вскрыли и не полили; на 13-м полно дыма — проморгали какой-то очажок; тут валяется крышка от противогаза — значит, кто-то работает с опасностью для жизни, зацепится за что-нибудь, разорвёт дыхательный мешок КИПа и может наглотаться дыма.
На марше перед 15-м Кожухов пропустил двух бойцов, выносивших на руках крупного мужчину.
— Жарко там, товарищ полковник, — доложил на ходу один из них. — Воды мало, только одна рукавная линия.
— Вторую линию Нестеров снизу прокладывает, товарищ полковник, — уже на 15-м доложил Баулин.
Кожухов хотел было резко отчитать его за то, что слишком понадеялся на внутренний водопровод, но сейчас это было бы пустой тратой времени.
— Где Головин?
— Ушёл со звеном на 16-й, товарищ полковник!
— Звено на помощь Нестерову, быстро!
— Слушаюсь, товарищ полковник!
Коридор 15-го этажа от лифтового холла до лоджии был весь охвачен огнём с тем самым голубоватым свечением, о котором в один голос говорили пожарные на этажах главного здания. Вода! От неё сейчас зависело, останутся ли в живых люди, которые не успели или не догадались, когда ещё была такая возможность, выбежать на лоджию и крики которых доносились из номеров. Нет ничего хуже для пожарного — испытывать острую нехватку воды. Спасаясь от нестерпимого жара, бойцы столпились в начале коридора, а вперёд с единственным стволом полз Говорухин, сантиметр за сантиметром сбивая огонь и то и дело поливая самого себя — лицо, боевку, ствол за шиворот… Идущего впереди куда лучше поливать сзади, и обязательно непрерывно, иначе вода, быстро испаряясь, может сильно ошпарить.
Есть вторая линия!
Кожухов придавил ногой рукав — полный.
— Сменить Говорухина!
Недавно мы были у Говорухиных, вспоминали о Большом Пожаре; я спросила Пашу, где ему досталось больше всего.
— На 15-м, — ответил он не задумываясь. — Там я испытал два взаимоисключающих чувства. Первое неочень приятное — когда поджаривался и превращался в мумию, а второе чувство, исключительное и замечательное — это когда Вася оттащил меня за ноги и стал поджариваться сам.
Говорухину крепко досталось и на других этажах, особенно в хореографии, но на 15-м этот гигант впервые в своей пожарной жизни дошёл до обморочного состояния — слишком перегрелся и ошпарился, «чёрной завистью змее позавидовал, — шутил он, — что кожу может сменить». А Васе, который сменил Пашу, досталось меньше, так как стволов было уже два и оба ствольщика поливали то огонь, то друг друга. Вторым ствольщиком, к своей нескрываемой радости, стал Слава Нилин.
— Дорвался, лично Чепурин отпустил наверх! — ликовал Слава. — Под самое шапкозакидательство — вот повезло! А то, представь себе, спросят, что делал на Большом Пожаре, а что ответить? Гидрантами, водой внизу командовал?
Из номеров на горящем этаже спасли восемь человек, а вот сам Кожухов не уберёгся. Когда, в отвоёванной части коридора стали взламывать двери, из одного номера от сквозняка произошёл сильный выброс пламени, и Кожухов, который в этот момент протирал запотевшие очки, получил серьёзный ожог сетчатки глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82