Ты не понимаешь, Маринка, что годы-то проходят. Может, и встретишь в сорок лет своего единственного, а что толку? И захочешь любви, а все уже не то, молодость прошла.
– Где же я сейчас мужа возьму, если нету?
– Да ладно, может и правильно, раз никто не нравится, то и не надо.
– Мам, а что ты сама замуж не вышла? Ведь уже десять лет прошло, как отец умер.
Матушка засмеялась:
– Ох, Маринка, настоящий муж у женщины должен быть только один. Зачем мне замуж выходить, если у меня настоящий уже был? Одиночество в этой семейке мне не грозит, вечно полон дом народу.
– А как же Анька со своими мужьями?
– Анька! – Мать пренебрежительно махнула рукой. – Дурит что-то Анька.
Я даже рот разинула – первый раз в жизни матушка критиковала сестру. Вошла Лолита, поглядела на меня презрительно.
«Предательница! – говорил ее взгляд. – Как ты посмела там в гостях брать на колени этого мерзкого рыжего кота и принести в дом ненавистный запах!»
– Лолиточка, прости, пожалуйста, этот рыжий Бейсик сам уселся ко мне на колени и нарочно оставил свой запах.
Лолита негодующе фыркнула и гордо удалилась.
– Пойду новости посмотрю, пока девочек нет, – собралась матушка, – там похороны Подрезова показывать будут.
– Ох, опять про Подрезова! Ну что, не нашли убийцу?
– Да никого не нашли, говорят, что у Подрезова столько дел разных было, пока все проверят.
На экране уже шли кадры похорон. Играла траурная музыка, цветы, венки – ничего интересного, и я ушла в ванную. Когда я вернулась, действо еще не кончилось. Подрезов в нашем городе был очень известен, у него была своя передача, многие им восхищались – такой принципиальный, болеет за город! Мне лично Подрезов не очень нравился. Меня коробила его манера общения с людьми на экране телевизора, манера, прямо скажем, хамская. Но раз человек убит, убийца должен быть пойман и наказан – с этим никто не спорит.
После показа похорон был комментарий. Ведущий здорово катил бочку на органы МВД, на прокуратуру и городскую администрацию. «Доколе? – вопрошал он. – До каких пор будет продолжаться это планомерное истребление людей, говорящих с экрана правду и только правду, когда же кончится этот форменный геноцид?» Показали кусочек его беседы с каким-то ответственным милицейским чином. Ведущий просто наскакивал на него, как бойцовый петух, и задавал вопросы тоже в абсолютно недопустимой хамской манере. Чувствовалось, что дело Алексея Подрезова в надежных руках.
Замотанный, с кругами под глазами, милиционер отвечал вяло, держался скованно. Было заметно, что на него и так уже понавешали всех собак, и попало ему уже отовсюду, так что свой позор перед экраном он переживал довольно спокойно.
– Было ли это заказное убийство, и если да, то кто заказчик? – спрашивал ведущий.
– Нет, – отвечал милиционер, – это не похоже на заказное убийство. Те обычно стреляют, а тут стукнули по голове и выбросили на шоссе. Можно было бы предположить ограбление, потому что преступник забрал бумажник и папку с документами, но тогда преступник должен был быть Подрезову хорошо знаком, потому что какой же нормальный человек сейчас подсаживает в машину незнакомых, тем более за городом? Граждане! – обратился милиционер, кажется он был подполковник. – Пользуясь случаем, хочу предупредить. Не вступайте ни в какие отношения с незнакомыми людьми, не подсаживайте никого в машину. Польстившись на какой-нибудь полтинник, можно потерять здоровье и даже жизнь.
На этом интервью с милицейским подполковником закончилось.
– И напоследок еще одна печальная новость. Вчера был убит наш коллега, тоже сотрудник Санкт-Петербургского телевидения Иван Ладуненко. Он был поздно вечером зарезан ножом в собственном подъезде. Мы выражаем соболезнование семье покойного. Ладуненко не был таким известным человеком, как Алексей Подрезов. Он просто водил телевизионный автобус с аппаратурой. Конечно, милиция опять будет говорить про ограбление и хулиганство, но не пора ли соответствующим органам всерьез задуматься над тем, что происходит?
Он еще что-то говорил, обхаивал милицию, но я не слушала. На экране в траурной рамке появилась фотография убитого Ивана Ладуненко. Я плюхнулась на диван, еле сдержав возглас удивления: передо мной было лицо вчерашнего рыжего мужика, который ругался с Аликом из-за гаража. Ничего себе! Зарезали в собственном подъезде. Хорошо, что в это время сестра с Дашкой позвонили в дверь и матушка пошла открывать, не заметив моего лица.
Я поскорее ушла в свою комнату, легла и погасила свет, чтобы никто не вломился.
Убит в подъезде! Ночью! А мы встретили его часов в десять. Он работал в гараже, потом пошел домой и, выражаясь книжным языком, встретил в подъезде свою смерть. Я вдруг вспомнила лицо Алика, когда он стоял против этого Ивана Ладуненко и смотрел на него, а сам был весь бледный, и пот тек градом, и руки тряслись. Но зарезать ножом? Не может быть! Чтобы этот толстый Алик с глазами больной собаки, которого все норовят обидеть, чтобы он?.. Это смешно.
Я вспомнила, как я уводила Алика прочь, а рыжий Ладуненко орал нам вслед:
– Я про тебя много чего знаю! И еще узнаю!
И что же он такое про Алика знает? И почему я про него ничего не знаю? И как же все-таки его фамилия? Нет, не вспомнить. Вот что я завтра сделаю, я позвоню Ирине и все про Алика выясню. Должны же они знать, кого приглашают в дом, ведь не с улицы же они его взяли!
С этот благой мыслью я заснула.
Утром выяснилось, что матушка по наущению Валентины Михайловны начала курс пятидневного лечебного голодания, и по этому случаю готовить отказывается. Сестра бушевала на кухне.
– Ну ладно, позавтракаем бутербродами, ужина и так никогда не бывает, но обедом-то хоть раз в день мужа нужно кормить?
– Нужно, – невозмутимо соглашалась матушка, – вот и корми.
Сестра опять пыталась втолковать ей, что как раз сейчас у нее в фирме проходят важные переговоры, что она не может приходить раньше, но все было без толку – мать отказывалась готовить и ходить по магазинам, потому что смотреть на еду в период голодания очень вредно для здоровья.
– Неужели всего только за одну ночь ты успела так измениться, – удивлялась я, – вчера была нормальным человеком, сидели, разговаривали.
– Да она давно уже ненормальная, – заорала сестра, – как связалась с Валентиной, так и сбрендила!
Матушка обиделась и ушла к себе.
– Как думаешь, эта зараза Валентина тоже голодает или только мать заставляет? – поинтересовалась я.
– Да ей-то все равно, она одна живет, семьи-то у нее нету. Маринка, у меня правда цейтнот, что делать? Со Славкой у нас напряженно, он и так недоволен, что я на работе задерживаюсь.
– А будешь еще из-за платья орать?
– Ну, не буду, но без спроса брать вещи, тоже знаешь ли… Это мое самое лучшее платье и, между прочим, жутко дорогое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57