Во дворе было довольно светло и на дне колодца было хорошо видно безвольно провисшую на металлической конструкции фигуру.
– Ох, мать честная! – Дима схватился за голову. – Ну будет нам от Громовой, не сумели предотвратить инцидент. Слава Богу, хоть ты жива, а то я бы себе никогда не простил, да и Громова тоже. Но подозреваемый погиб. Эх, и зачем я только согласился на эту авантюру!
Дима бросил на меня тоскливый взгляд, мне стало его очень жалко: Громова – женщина крутая, влетит теперь ребятам по первое число.
– Ну, Дима, – попробовала я его утешить, – все не так плохо. Я все-таки жива. А насчет того, что там внизу лежит бывший депутат Государственной думы Максим Костров, – это еще надо проверить. Я один раз уже видела, как он выпал из окна – и что из этого?
Дима переговорил по телефону, обрисовал ситуацию, получил предварительный нагоняй и приказ ждать опергруппу и никого не пускать на место происшествия.
Группа приехала минут через пятнадцать, нас предварительно допросили, несколько раз сфотографировали комнату и окно, отпилили для экспертизы кусок гнилой доски и повели меня вниз для опознания трупа.
Выглядел он ужасно, меня сразу замутило. Увидев его лицо, до неузнаваемости разбитое железной перекладиной лесов, я почувствовала, как во мне просыпается прежний страх. Неужели это опять не он? Когда же наконец закончится этот кошмар?
Я повернулась к стоявшему рядом судмедэксперту и сказала:
– Можно оторвать или закатать его правый рукав? Я должна взглянуть на его руку выше локтя!
Эксперт кивнул и подал знак молоденькому милиционеру. Тот, с явной неохотой прикасаясь к трупу, расстегнул и разрезал доверху рукав рубашки. На мертвенно-бледной коже внутри ближе к подмышке отчетливо выделялся знакомый с шрам восемью рубчиками.
– Да, это Максим Костров, я в этом совершенно уверена, – сказала я и заплакала.
Кошмар закончился, но поняла я это только через три дня.
Эти три дня я спала, часами нежилась в ванне и смотрела телевизор, все подряд. Через три дня я очухалась. Алику надо было на следующий день переводить на конференции, а потом прием в шведском консульстве и банкет. Но сегодня вечером он был свободен, это совпадало и с моими планами. Я приготовила на ужин цыпленка и салат, на десерт купила мороженое, мое любимое, фисташковое, купила бутылку сухого вина. Не знаю, как там у Алика с Леной или еще с кем-нибудь, но сегодня он будет со мной и эту ночь запомнит надолго. Я тщательно накрасилась, надела свое самое любимое платье, тут как раз пришел Алик. Он посмотрел на меня удивленно, но ни о чем не спросил. Мы поели довольно быстро, а потом…
Ух как я старалась, чтобы он не забыл эту ночь! Не знаю, откуда я этому научилась, наверное, у женщины любовь сродни инстинкту, как у кошки – ловить мышей, но все у меня получалось очень здорово. Наконец он заснул, обессиленный и счастливый, бормоча во сне какие-то нежности. Я тихонько прикорнула рядом.
Утром он поспешил на работу, а я встала и принялась за уборку и занималась этим полдня. К обеду квартира блестела. Я оделась, подкрасилась, собрала свои вещи. Напоследок еще раз прошлась по квартире, что-то еще забыла? Ах да! Я достала из нижнего ящика кухонного стола тот самый нож, с которого все началось, завернула его в пакет с общим мусором и вынесла на помойку. В этих старых домах в центре нет мусоропровода, поэтому мне пришлось спускаться. Когда я вернулась, в прихожей стоял Алик и недоуменно разглядывал мой чемодан.
– Маринка, что это? Куда ты собралась?
– Я хотела оставить тебе письмо, но так даже лучше. Я ухожу, Алик.
– Куда? – спросил он тупо.
– Домой.
В его глазах я не заметила облегчения, и это меня очень порадовало.
– Домой? Но разве тебе здесь плохо?
– Мне здесь хорошо. Но у меня есть свой дом и семья, я по ним соскучилась.
– Ну, навестила бы их.
– Ты не понял, милый, – мягко сказала я. – Я хочу жить дома самостоятельно. Мне надо очень много сделать, я и так потеряла кучу времени.
– А как же я?
– У тебя теперь будет другая жизнь. Ты ведь тоже изменился. Тебе надо много работать, бывать с людьми, ты будешь ездить заграницу. Алик, я не собираюсь висеть камнем у тебя на шее. Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя виноватым, зная, что я сижу тут нечесаная в халате и смотрю в одну точку. Ты должен общаться с женщинами, а так ты не сможешь сюда никого пригласить.
– Но я вовсе не хочу водить сюда никаких женщин! – возмутился он. – И это ты мне предлагаешь после того, что у нас было вчера!
Я засмеялась:
– Милый, кошмары кончились, и твой, и мой, начинается новая жизнь. Я уйду из библиотеки, пойду на какие-нибудь курсы, найду интересную работу, хочу поездить, в Париж хочу!
– Я заработаю денег и отвезу тебя в Париж!
– Я сама хочу! А знаешь, что я сделаю завтра прямо с утра? Вымою все окна у нас дома. Июнь на дворе, сестре вечно некогда, а маме одной тяжело.
– Значит, мы больше не увидимся? – упавшим голосом спросил он.
Я обняла его.
– Конечно увидимся, дурачок! Ведь нам так хорошо вместе. И сюда я буду приходить, но только если ты сам позовешь. А теперь поцелуй меня на прощание.
Через пять минут я отдышалась и спросила:
– А ты зачем пришел?
– Заскочил переодеться. Вечером прием в шведском консульстве и банкет, надо переводить.
– Ну, давай выйдем вместе, донесешь мне чемодан до метро.
Я вышла из лифта на своем этаже и остановилась перед дверью квартиры.
– Ну, мои дорогие, нравится вам это или нет, но я вернулась, – сказала я вслух и нажала кнопку звонка.
Дверь открыла сестра. Она была ненакрашена, в длинном шелковом халате цвета морской волны. В руке она держала целлофановый пакет.
– О, привет! Ты насовсем?
– Насовсем, а что это у тебя там?
– Огурцы соленые, хочешь?
– Нет, спасибо.
Анька захрустела огурцом. В глубине квартиры орал телевизор.
– Аня, кто там? – Это матушка выглянула из кухни, держа на весу руки, испачканные мукой.
– Это я, мама.
Я отнесла чемодан в свою комнату и прошла на кухню. Мать возилась с тестом. Судя по всему, намечался пирог с капустой.
– Ну вот, наконец-то явилась, – ворчала мать, – а то живет где-то у чужих людей, как будто дома своего нет! Да не забуду уж, на! – Это она Лолите, которая умильно смотрела на нее и тихонько поскуливала.
Мать смазала пирог яйцом, а скорлупу бросила в Лолитину миску. Лолита немедленно подошла и стала грызть скорлупу.
– Да вы что тут, все с ума посходили? – не выдержала я. – Анька огурцы есть, мать пироги печет, Лолита скорлупу трескает!
– Ой, Маринка, – ворвалась на кухню Дашка, – у нас такая радость, такая радость, у нас у Лолитки щеночки будут.
– Судя по соленым огурцам, не только у Лолитки, – засмеялась я.
– Да, ты знаешь, все время покупает на рынке огурцы и ест их килограммами!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
– Ох, мать честная! – Дима схватился за голову. – Ну будет нам от Громовой, не сумели предотвратить инцидент. Слава Богу, хоть ты жива, а то я бы себе никогда не простил, да и Громова тоже. Но подозреваемый погиб. Эх, и зачем я только согласился на эту авантюру!
Дима бросил на меня тоскливый взгляд, мне стало его очень жалко: Громова – женщина крутая, влетит теперь ребятам по первое число.
– Ну, Дима, – попробовала я его утешить, – все не так плохо. Я все-таки жива. А насчет того, что там внизу лежит бывший депутат Государственной думы Максим Костров, – это еще надо проверить. Я один раз уже видела, как он выпал из окна – и что из этого?
Дима переговорил по телефону, обрисовал ситуацию, получил предварительный нагоняй и приказ ждать опергруппу и никого не пускать на место происшествия.
Группа приехала минут через пятнадцать, нас предварительно допросили, несколько раз сфотографировали комнату и окно, отпилили для экспертизы кусок гнилой доски и повели меня вниз для опознания трупа.
Выглядел он ужасно, меня сразу замутило. Увидев его лицо, до неузнаваемости разбитое железной перекладиной лесов, я почувствовала, как во мне просыпается прежний страх. Неужели это опять не он? Когда же наконец закончится этот кошмар?
Я повернулась к стоявшему рядом судмедэксперту и сказала:
– Можно оторвать или закатать его правый рукав? Я должна взглянуть на его руку выше локтя!
Эксперт кивнул и подал знак молоденькому милиционеру. Тот, с явной неохотой прикасаясь к трупу, расстегнул и разрезал доверху рукав рубашки. На мертвенно-бледной коже внутри ближе к подмышке отчетливо выделялся знакомый с шрам восемью рубчиками.
– Да, это Максим Костров, я в этом совершенно уверена, – сказала я и заплакала.
Кошмар закончился, но поняла я это только через три дня.
Эти три дня я спала, часами нежилась в ванне и смотрела телевизор, все подряд. Через три дня я очухалась. Алику надо было на следующий день переводить на конференции, а потом прием в шведском консульстве и банкет. Но сегодня вечером он был свободен, это совпадало и с моими планами. Я приготовила на ужин цыпленка и салат, на десерт купила мороженое, мое любимое, фисташковое, купила бутылку сухого вина. Не знаю, как там у Алика с Леной или еще с кем-нибудь, но сегодня он будет со мной и эту ночь запомнит надолго. Я тщательно накрасилась, надела свое самое любимое платье, тут как раз пришел Алик. Он посмотрел на меня удивленно, но ни о чем не спросил. Мы поели довольно быстро, а потом…
Ух как я старалась, чтобы он не забыл эту ночь! Не знаю, откуда я этому научилась, наверное, у женщины любовь сродни инстинкту, как у кошки – ловить мышей, но все у меня получалось очень здорово. Наконец он заснул, обессиленный и счастливый, бормоча во сне какие-то нежности. Я тихонько прикорнула рядом.
Утром он поспешил на работу, а я встала и принялась за уборку и занималась этим полдня. К обеду квартира блестела. Я оделась, подкрасилась, собрала свои вещи. Напоследок еще раз прошлась по квартире, что-то еще забыла? Ах да! Я достала из нижнего ящика кухонного стола тот самый нож, с которого все началось, завернула его в пакет с общим мусором и вынесла на помойку. В этих старых домах в центре нет мусоропровода, поэтому мне пришлось спускаться. Когда я вернулась, в прихожей стоял Алик и недоуменно разглядывал мой чемодан.
– Маринка, что это? Куда ты собралась?
– Я хотела оставить тебе письмо, но так даже лучше. Я ухожу, Алик.
– Куда? – спросил он тупо.
– Домой.
В его глазах я не заметила облегчения, и это меня очень порадовало.
– Домой? Но разве тебе здесь плохо?
– Мне здесь хорошо. Но у меня есть свой дом и семья, я по ним соскучилась.
– Ну, навестила бы их.
– Ты не понял, милый, – мягко сказала я. – Я хочу жить дома самостоятельно. Мне надо очень много сделать, я и так потеряла кучу времени.
– А как же я?
– У тебя теперь будет другая жизнь. Ты ведь тоже изменился. Тебе надо много работать, бывать с людьми, ты будешь ездить заграницу. Алик, я не собираюсь висеть камнем у тебя на шее. Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя виноватым, зная, что я сижу тут нечесаная в халате и смотрю в одну точку. Ты должен общаться с женщинами, а так ты не сможешь сюда никого пригласить.
– Но я вовсе не хочу водить сюда никаких женщин! – возмутился он. – И это ты мне предлагаешь после того, что у нас было вчера!
Я засмеялась:
– Милый, кошмары кончились, и твой, и мой, начинается новая жизнь. Я уйду из библиотеки, пойду на какие-нибудь курсы, найду интересную работу, хочу поездить, в Париж хочу!
– Я заработаю денег и отвезу тебя в Париж!
– Я сама хочу! А знаешь, что я сделаю завтра прямо с утра? Вымою все окна у нас дома. Июнь на дворе, сестре вечно некогда, а маме одной тяжело.
– Значит, мы больше не увидимся? – упавшим голосом спросил он.
Я обняла его.
– Конечно увидимся, дурачок! Ведь нам так хорошо вместе. И сюда я буду приходить, но только если ты сам позовешь. А теперь поцелуй меня на прощание.
Через пять минут я отдышалась и спросила:
– А ты зачем пришел?
– Заскочил переодеться. Вечером прием в шведском консульстве и банкет, надо переводить.
– Ну, давай выйдем вместе, донесешь мне чемодан до метро.
Я вышла из лифта на своем этаже и остановилась перед дверью квартиры.
– Ну, мои дорогие, нравится вам это или нет, но я вернулась, – сказала я вслух и нажала кнопку звонка.
Дверь открыла сестра. Она была ненакрашена, в длинном шелковом халате цвета морской волны. В руке она держала целлофановый пакет.
– О, привет! Ты насовсем?
– Насовсем, а что это у тебя там?
– Огурцы соленые, хочешь?
– Нет, спасибо.
Анька захрустела огурцом. В глубине квартиры орал телевизор.
– Аня, кто там? – Это матушка выглянула из кухни, держа на весу руки, испачканные мукой.
– Это я, мама.
Я отнесла чемодан в свою комнату и прошла на кухню. Мать возилась с тестом. Судя по всему, намечался пирог с капустой.
– Ну вот, наконец-то явилась, – ворчала мать, – а то живет где-то у чужих людей, как будто дома своего нет! Да не забуду уж, на! – Это она Лолите, которая умильно смотрела на нее и тихонько поскуливала.
Мать смазала пирог яйцом, а скорлупу бросила в Лолитину миску. Лолита немедленно подошла и стала грызть скорлупу.
– Да вы что тут, все с ума посходили? – не выдержала я. – Анька огурцы есть, мать пироги печет, Лолита скорлупу трескает!
– Ой, Маринка, – ворвалась на кухню Дашка, – у нас такая радость, такая радость, у нас у Лолитки щеночки будут.
– Судя по соленым огурцам, не только у Лолитки, – засмеялась я.
– Да, ты знаешь, все время покупает на рынке огурцы и ест их килограммами!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57