Свои рекомендации на этот счет он, как обыкновенно, обобщил в специальной служебной записке.
Проблема, затронутая Макаровым, что называется, стучалась в дверь. И в самом деле. Техническая революция на флоте резко увеличила скорости кораблей, маневр, дальность стрельбы, разрушительную мощь оружия. А многие представления о войне у большей части моряков по-прежнему основывались на опыте парусного флота. Это можно понять: инерция предшествующей практики нередко очень сильна, да и проще опереться на прочный опыт прошлого, нежели прокладывать путь в неизвестное. При парусном флоте войны развивались неспешно. Оно и понятно: скорость хода эскадры редко превышала 10 узлов (то есть менее 20 километров в час). Да еще капризы ветра, погоды. Пока-то противник подойдет в опасную близость, сколько пройдет времени! Его меряли тогда в днях или даже неделях. К тому же и войны тогда не принято было начинать из-за угла. Посол враждебной державы при шпаге и орденах вручит ноту, затем понесутся фельдъегери, везя приказ о начале войны, а потом генералы и адмиралы обсудят план действий...
Тем временем корабли постепенно подготавливаются к бою: запасаются боеприпасами и снаряжением, свозят на берег лишнее имущество. Спешить некуда, противник неблизко...
Но времена менялись. Когда Макаров размышлял о проблеме срочной мобилизации корабля, счет уже можно (и нужно!) было вести на часы. Да и мощь возможного удара стала куда как больше: появились бронебойные снаряды, самодвижущиеся мины с чудовищной силы зарядом. Теперь нельзя готовиться к бою по старинке. Был еще один, глубинный, аспект этой проблемы: социальный. Макаров, бесспорно, вряд ли мог его вполне понять, ибо всю жизнь оставался далек от социальных да и от политических идей вообще. Но, как человек одаренный, он мог почувствовать то, чего не дано было ему постичь образованием или чужой подсказкой. А дело обстояло так: мир вступал в период империализма. В мире капитала обострялись противоречия. В тиши кабинетов уже составлялись планы войн, которые позже ужаснули мир. Разбойничье нападение, удар из-за угла, в спину очень скоро станут нормой этого страшного мира. И случилось так, что первой жертвой «новой» злодейской тактики стал именно русский флот: в январе 1904 года, в день Марии, когда офицеры порт-артурской эскадры беспечно веселились на балу у адмирала, японские самураи предательски, под покровом темноты напали на наши корабли.
Повторяем, Макарову не дано было осознать социальную природу будущей войны. Во всяком случае, ни малейшего намека на это нет в многочисленных документах и записках, оставленных им. Но как патриот он был озабочен недостаточной боеготовностью нашего флота. Многочисленные тренировки показали: фрегат может быть подготовлен к началу военных действий в три дня.
Три дня! Теперь этот срок кажется оставшимся от наивной детской сказки! Однако в ту пору сослуживцы и коллеги Макарова думали совершенно иначе. Записка о мобилизации корабля обсуждалась на собрании флагманов и капитанов Балтийского флота. Его предложения были подвергнуты резкой критике и оставлены без внимания. Подробности этого обсуждения неизвестны, поэтому трудно судить, каковы были претензии оппонентов. Можно легко предположить, что многие из этих претензий оказались вполне справедливыми; и не удивительно, ибо Макаров лишь начал разрабатывать проблему. Но теперь, во всеоружии последующего военного опыта, следует вынести безусловный вердикт: Макаров был прав, указывая на необходимость повышенной боеготовности в условиях нового морского оружия. А первое изучение проблемы мобилизации корабля позже привело его к глубоким и серьезно разработанным идеям о современной ему морской тактике.
Инициатива и предприимчивость Макарова, бившие ключом, порождали в праздных и завистливых людях ревнивое чувство недоброжелательства и вражды. Его дразнили (за глаза, конечно) «выскочкой», его энергию объясняли примитивными «материалистическими» мотивами: корыстолюбием и карьеризмом. О нем распускали сплетни, будто все его успехи объясняются покровительством влиятельных лиц. Все это немало крови испортило Макарову, но ни разу не заставило его отступить с намеченного пути или подлаживаться под обывательский ранжир. Да, Макаров, был честолюбив, он любил славу и популярность и, однако, никогда в жизни не поступился ради этого своей честью, не отказался от того, что почитал истиной, не льстил и не угодничал. А главное – был широко талантлив и трудился не покладая рук.
Осенью 1885 года Макаров был назначен командиром только что построенного корвета «Витязь». Корветом назывался в парусном флоте быстроходный военный корабль, предназначенный в основном для действий на морских коммуникациях. «Витязь» был типичным детищем переходного периода в морском судостроении: мощная паровая машина дополнялась парусами. Историки впоследствии подсчитали, что из общего числа в 59269 морских миль, пройденных «Витязем», 25856 миль корвет шел под парусами. Это значит, что на 43 процента «Витязь» еще оставался парусником. Корабль этот, следовательно, также был ориентирован на вчерашний день. Имелось у него, однако, существенное положительное свойство: «Витязь» обладал хорошей мореходностью и предназначался для дальних океанских рейдов. Командование флотом предполагало направить корабль в кругосветное плавание. Макаров с воодушевлением начал готовиться к выходу в далекий рейс: трудные предприятия и самостоятельность действий всегда импонировали ему. При всем этом командир «Витязя» отлично видел недостатки вверенного ему корабля. Видел лучше других тс именно поэтому не позволял себе хныкать по поводу очевидных недостатков корвета. Он командир, он должен воодушевлять людей, а не поражать их души кислотой скепсиса. В дневнике Макарова той поры есть запись, искренняя и трогательная, которая тем более впечатляет, что писалось это для себя, а не «для публики». Отметив некоторые существенные слабости своего корабля, Макаров как бы обрывает сам себя: «...Не мое дело об этом разглашать. Дело командира составить имя своему судну и заставить всех офицеров полюбить его и считать несравненно выше других судов, даже и по качествам». В течение всей зимы на «Витязе» проводились разного рода доделки и переделки. Корабль неподвижно стоял в устье замерзшей Невы, готовясь к выходу в море. (Макаров и здесь дополнил свою службу интересным делом. С помощью специальных приборов он стал измерять скорость течения Невы подо льдом на различных глубинах. Потом на заседании Географического общества сделал на эту тему сообщение, которое очень заинтересовало ученых.)
31 августа 1886 года корвет «Витязь» под командованием капитана первого ранга Макарова поднял якорь в Кронштадте и вышел в кругосветное плавание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Проблема, затронутая Макаровым, что называется, стучалась в дверь. И в самом деле. Техническая революция на флоте резко увеличила скорости кораблей, маневр, дальность стрельбы, разрушительную мощь оружия. А многие представления о войне у большей части моряков по-прежнему основывались на опыте парусного флота. Это можно понять: инерция предшествующей практики нередко очень сильна, да и проще опереться на прочный опыт прошлого, нежели прокладывать путь в неизвестное. При парусном флоте войны развивались неспешно. Оно и понятно: скорость хода эскадры редко превышала 10 узлов (то есть менее 20 километров в час). Да еще капризы ветра, погоды. Пока-то противник подойдет в опасную близость, сколько пройдет времени! Его меряли тогда в днях или даже неделях. К тому же и войны тогда не принято было начинать из-за угла. Посол враждебной державы при шпаге и орденах вручит ноту, затем понесутся фельдъегери, везя приказ о начале войны, а потом генералы и адмиралы обсудят план действий...
Тем временем корабли постепенно подготавливаются к бою: запасаются боеприпасами и снаряжением, свозят на берег лишнее имущество. Спешить некуда, противник неблизко...
Но времена менялись. Когда Макаров размышлял о проблеме срочной мобилизации корабля, счет уже можно (и нужно!) было вести на часы. Да и мощь возможного удара стала куда как больше: появились бронебойные снаряды, самодвижущиеся мины с чудовищной силы зарядом. Теперь нельзя готовиться к бою по старинке. Был еще один, глубинный, аспект этой проблемы: социальный. Макаров, бесспорно, вряд ли мог его вполне понять, ибо всю жизнь оставался далек от социальных да и от политических идей вообще. Но, как человек одаренный, он мог почувствовать то, чего не дано было ему постичь образованием или чужой подсказкой. А дело обстояло так: мир вступал в период империализма. В мире капитала обострялись противоречия. В тиши кабинетов уже составлялись планы войн, которые позже ужаснули мир. Разбойничье нападение, удар из-за угла, в спину очень скоро станут нормой этого страшного мира. И случилось так, что первой жертвой «новой» злодейской тактики стал именно русский флот: в январе 1904 года, в день Марии, когда офицеры порт-артурской эскадры беспечно веселились на балу у адмирала, японские самураи предательски, под покровом темноты напали на наши корабли.
Повторяем, Макарову не дано было осознать социальную природу будущей войны. Во всяком случае, ни малейшего намека на это нет в многочисленных документах и записках, оставленных им. Но как патриот он был озабочен недостаточной боеготовностью нашего флота. Многочисленные тренировки показали: фрегат может быть подготовлен к началу военных действий в три дня.
Три дня! Теперь этот срок кажется оставшимся от наивной детской сказки! Однако в ту пору сослуживцы и коллеги Макарова думали совершенно иначе. Записка о мобилизации корабля обсуждалась на собрании флагманов и капитанов Балтийского флота. Его предложения были подвергнуты резкой критике и оставлены без внимания. Подробности этого обсуждения неизвестны, поэтому трудно судить, каковы были претензии оппонентов. Можно легко предположить, что многие из этих претензий оказались вполне справедливыми; и не удивительно, ибо Макаров лишь начал разрабатывать проблему. Но теперь, во всеоружии последующего военного опыта, следует вынести безусловный вердикт: Макаров был прав, указывая на необходимость повышенной боеготовности в условиях нового морского оружия. А первое изучение проблемы мобилизации корабля позже привело его к глубоким и серьезно разработанным идеям о современной ему морской тактике.
Инициатива и предприимчивость Макарова, бившие ключом, порождали в праздных и завистливых людях ревнивое чувство недоброжелательства и вражды. Его дразнили (за глаза, конечно) «выскочкой», его энергию объясняли примитивными «материалистическими» мотивами: корыстолюбием и карьеризмом. О нем распускали сплетни, будто все его успехи объясняются покровительством влиятельных лиц. Все это немало крови испортило Макарову, но ни разу не заставило его отступить с намеченного пути или подлаживаться под обывательский ранжир. Да, Макаров, был честолюбив, он любил славу и популярность и, однако, никогда в жизни не поступился ради этого своей честью, не отказался от того, что почитал истиной, не льстил и не угодничал. А главное – был широко талантлив и трудился не покладая рук.
Осенью 1885 года Макаров был назначен командиром только что построенного корвета «Витязь». Корветом назывался в парусном флоте быстроходный военный корабль, предназначенный в основном для действий на морских коммуникациях. «Витязь» был типичным детищем переходного периода в морском судостроении: мощная паровая машина дополнялась парусами. Историки впоследствии подсчитали, что из общего числа в 59269 морских миль, пройденных «Витязем», 25856 миль корвет шел под парусами. Это значит, что на 43 процента «Витязь» еще оставался парусником. Корабль этот, следовательно, также был ориентирован на вчерашний день. Имелось у него, однако, существенное положительное свойство: «Витязь» обладал хорошей мореходностью и предназначался для дальних океанских рейдов. Командование флотом предполагало направить корабль в кругосветное плавание. Макаров с воодушевлением начал готовиться к выходу в далекий рейс: трудные предприятия и самостоятельность действий всегда импонировали ему. При всем этом командир «Витязя» отлично видел недостатки вверенного ему корабля. Видел лучше других тс именно поэтому не позволял себе хныкать по поводу очевидных недостатков корвета. Он командир, он должен воодушевлять людей, а не поражать их души кислотой скепсиса. В дневнике Макарова той поры есть запись, искренняя и трогательная, которая тем более впечатляет, что писалось это для себя, а не «для публики». Отметив некоторые существенные слабости своего корабля, Макаров как бы обрывает сам себя: «...Не мое дело об этом разглашать. Дело командира составить имя своему судну и заставить всех офицеров полюбить его и считать несравненно выше других судов, даже и по качествам». В течение всей зимы на «Витязе» проводились разного рода доделки и переделки. Корабль неподвижно стоял в устье замерзшей Невы, готовясь к выходу в море. (Макаров и здесь дополнил свою службу интересным делом. С помощью специальных приборов он стал измерять скорость течения Невы подо льдом на различных глубинах. Потом на заседании Географического общества сделал на эту тему сообщение, которое очень заинтересовало ученых.)
31 августа 1886 года корвет «Витязь» под командованием капитана первого ранга Макарова поднял якорь в Кронштадте и вышел в кругосветное плавание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87