.. Не так давно я был там, стоял в очереди. Сегодня я здесь.
Босх снова кивнул. Все это он уже слышал много раз.
- Давно не пьете?
Верлорен улыбнулся:
- Чуть больше трех лет.
- Послушайте, не хотелось бы бередить рану семнадцатилетней давности, но мы начали новое расследование.
- Все в порядке, детектив. Я открываю это дело каждую ночь, когда закрываю глаза, и каждое утро, когда возношу молитву Господу нашему Иисусу.
Босх опять кивнул.
- Поговорим здесь или прокатимся в Паркер-центр, где нам никто не помешает?
- Здесь.
- О'кей. Тогда позвольте для начала ввести вас в курс происходящего. Я работаю в отделе заново открытых дел. Сейчас мы снова занимаемся делом вашей дочери в связи с новыми обстоятельствами.
- Какими обстоятельствами?
Разговор с Верлореном Босх задумал построить иначе, чем с его женой. Там он обошелся минимумом информации, здесь же решил выдать ее всю.
- Мы установили личность человека, кровь которого была обнаружена на орудии убийства и который, как мы полагаем, в то время жил в Чатсуорте. Знаете, что такое анализ ДНК?
Верлорен кивнул:
- Знаю. Как в деле О. Джей Симпсона.
- Точно. Улика серьезная, просто так ее не отбросишь. Это, конечно, не значит, что Ребекку убил именно он, но в любом случае значительно приближает нас к убийце.
- Кто он?
- Сейчас я до этого дойду. Однако прежде, мистер Верлорен, я хочу задать вам несколько вопросов. Они касаются как вас лично, так и расследования.
- Зачем вам я?
Босх почувствовал, как собеседник напрягся. Кожа у глаз стянулась, морщинки проступили отчетливее. Он понял, что вел себя неосторожно, неосмотрительно, приняв нынешнее положение Верлорена в центре для бездомных за знак психического здоровья.
- Мне хотелось бы знать, что случилось с вами после смерти Ребекки. Без деталей. В общих чертах.
- А какое это имеет отношение к расследованию?
- Может быть, никакого, но мне надо знать.
Верлорен опустил глаза.
- Случилось со мной то, что я споткнулся, упал и оказался в черной яме. И прошло немало времени, прежде чем я увидел свет и нашел выход. У вас есть дети?
- Есть. Девочка.
- Тогда вы понимаете, что я имею в виду. Когда человек теряет дочь, теряет так, как потерял ее я... жизнь обрывается, друг мой. Да, обрывается. Ты как выброшенная из окна бутылка. Машины проносятся мимо, а до тебя никому нет дела - ты валяешься на обочине... разбитый...
Босх кивнул. Он понимал Роберта Верлорена, потому что и сам жил в постоянном страхе, в ожидании удара, защититься от которого невозможно; потому что знал, что, если в некоем далеком городе с его дочерью что-то случится, ему ничего не останется, как выжить или умереть. Или провалиться в ту черную яму, о которой упомянул Верлорен.
- После смерти Ребекки вы потеряли ресторан?
- Верно. И это лучшее, что только могло случиться. Если бы этого не произошло, я никогда бы не понял, кто я такой на самом деле. Не нашел бы выход.
Босх знал, сколь хрупка такая эмоциональная защита. Следуя логике Верлорена, можно было сказать, что самое большое счастье в его жизни - смерть дочери, приведшая к потере ресторана, в результате чего он и пришел к удивительным и чудесным открытиям относительно самого себя. Все это была полная чушь, и оба понимали, что это чушь, только один из них никак не хотел это признавать.
- Мистер Верлорен, поговорите со мной, - сказал Босх. - Оставьте проповеди и оправдания для ваших собраний и для тех, кто стоит в очереди за бесплатным завтраком. Расскажите, как вы поскользнулись. Расскажите, как упали в черную яму.
- Просто упал.
- Не каждый, кто потерял ребенка, падает в черную дыру. И вы не единственный, с кем такое случилось. Некоторые попадают на телевидение, другие баллотируются в конгресс. Что произошло с вами? Почему с вами случилось именно так? Только не говорите, что вы сильнее любили свою дочь. Мы все любим наших детей.
Секунду-другую Верлорен молчал. Он сидел, плотно сжав губы, глядя в стену. Босх знал, что разозлил его, но не жалел о сказанном. Так было нужно.
- Ладно, - сказал наконец Верлорен. - Ладно.
Однако дальше этого дело не пошло. Босх видел, как напряглись скулы, как затуманился взгляд. Чувства на лице сидевшего перед ним мужчины читались так же легко, как раскрытое меню: закуски, главные блюда, десерты... горечь, гнев, тяжесть невосполнимой утраты... Боль пережила семнадцать лет.
- Итак, мистер Верлорен?
Верлорен кивнул. Как будто отодвинул последний барьер.
- Я мог бы винить вас, но должен винить себя. Я покинул свою дочь после смерти, детектив. Я предал ее, а потом попытался спрятаться в бутылке. С бутылки начинается черная яма. Вы понимаете?
Босх кивнул:
- Стараюсь. Что вы имели в виду, когда сказали: "Я мог бы винить вас"? Винить кого? Полицейских? Или белых вообще?
- И тех и других... всех.
Верлорен повернулся спиной к стене и лицом к двери, за которой был переулок. Он не смотрел на Босха, но детектив, предпочитавший разговаривать глаза в глаза, решил оставить все как есть.
- Тогда давайте начнем с полицейских. Почему вы вините их? Что они вам сделали?
- Хотите, чтобы я рассказал вам о том, что сделали ваши?
Босх на секунду задумался. Сейчас могло решиться все: либо разговор пойдет дальше, либо контакт прервется. Он чувствовал, что Верлорен может дать важную информацию.
- Начнем с того, что вы любили свою дочь. Так?
- Конечно.
- То, что с ней случилось, не должно было случиться. Никогда. А теперь уже ничего не исправишь. Я ничего не исправлю. Но я могу попытаться говорить от ее имени. Для этого я здесь. Я не собираюсь делать то, что делали другие полицейские семнадцать лет назад. К тому же большинство из них уже умерли. Если вы все еще любите свою дочь, если вам дорога память о ней, вы расскажете мне, что тогда случилось. Вы поможете мне говорить от ее имени. Для вас это единственный шанс загладить вину за то, что вы сделали тогда.
Он еще не закончил, когда Верлорен уже начал кивать. Босх понял, что убедил его, что отец Ребекки раскроется. Для него наступил момент искупления. И не важно, сколько лет прошло.
Одна-единственная слезинка, почти незаметная на темной коже, скатилась по щеке Роберта Верлорена. Какой-то мужчина в грязном кухонном переднике и с блокнотом в руке заглянул в комнату, Босх махнул ему рукой, и он, кивнув, исчез.
Босх ждал, и Верлорен наконец заговорил:
- Я предал ее, а потом предал и себя. Вот почему я здесь.
- Как это случилось?
Верлорен поднес руку ко рту, как будто еще пытаясь удержать в себе постыдную тайну прошлого, но почти сразу опустил ее.
- Однажды я прочитал в газете, что мою дочь убили из украденного у кого-то пистолета. Грин и Гарсия не говорили мне об этом. Я спросил детектива Грина, и он рассказал, что мужчина, у которого украли пистолет, купил его, потому что получал угрозы по телефону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Босх снова кивнул. Все это он уже слышал много раз.
- Давно не пьете?
Верлорен улыбнулся:
- Чуть больше трех лет.
- Послушайте, не хотелось бы бередить рану семнадцатилетней давности, но мы начали новое расследование.
- Все в порядке, детектив. Я открываю это дело каждую ночь, когда закрываю глаза, и каждое утро, когда возношу молитву Господу нашему Иисусу.
Босх опять кивнул.
- Поговорим здесь или прокатимся в Паркер-центр, где нам никто не помешает?
- Здесь.
- О'кей. Тогда позвольте для начала ввести вас в курс происходящего. Я работаю в отделе заново открытых дел. Сейчас мы снова занимаемся делом вашей дочери в связи с новыми обстоятельствами.
- Какими обстоятельствами?
Разговор с Верлореном Босх задумал построить иначе, чем с его женой. Там он обошелся минимумом информации, здесь же решил выдать ее всю.
- Мы установили личность человека, кровь которого была обнаружена на орудии убийства и который, как мы полагаем, в то время жил в Чатсуорте. Знаете, что такое анализ ДНК?
Верлорен кивнул:
- Знаю. Как в деле О. Джей Симпсона.
- Точно. Улика серьезная, просто так ее не отбросишь. Это, конечно, не значит, что Ребекку убил именно он, но в любом случае значительно приближает нас к убийце.
- Кто он?
- Сейчас я до этого дойду. Однако прежде, мистер Верлорен, я хочу задать вам несколько вопросов. Они касаются как вас лично, так и расследования.
- Зачем вам я?
Босх почувствовал, как собеседник напрягся. Кожа у глаз стянулась, морщинки проступили отчетливее. Он понял, что вел себя неосторожно, неосмотрительно, приняв нынешнее положение Верлорена в центре для бездомных за знак психического здоровья.
- Мне хотелось бы знать, что случилось с вами после смерти Ребекки. Без деталей. В общих чертах.
- А какое это имеет отношение к расследованию?
- Может быть, никакого, но мне надо знать.
Верлорен опустил глаза.
- Случилось со мной то, что я споткнулся, упал и оказался в черной яме. И прошло немало времени, прежде чем я увидел свет и нашел выход. У вас есть дети?
- Есть. Девочка.
- Тогда вы понимаете, что я имею в виду. Когда человек теряет дочь, теряет так, как потерял ее я... жизнь обрывается, друг мой. Да, обрывается. Ты как выброшенная из окна бутылка. Машины проносятся мимо, а до тебя никому нет дела - ты валяешься на обочине... разбитый...
Босх кивнул. Он понимал Роберта Верлорена, потому что и сам жил в постоянном страхе, в ожидании удара, защититься от которого невозможно; потому что знал, что, если в некоем далеком городе с его дочерью что-то случится, ему ничего не останется, как выжить или умереть. Или провалиться в ту черную яму, о которой упомянул Верлорен.
- После смерти Ребекки вы потеряли ресторан?
- Верно. И это лучшее, что только могло случиться. Если бы этого не произошло, я никогда бы не понял, кто я такой на самом деле. Не нашел бы выход.
Босх знал, сколь хрупка такая эмоциональная защита. Следуя логике Верлорена, можно было сказать, что самое большое счастье в его жизни - смерть дочери, приведшая к потере ресторана, в результате чего он и пришел к удивительным и чудесным открытиям относительно самого себя. Все это была полная чушь, и оба понимали, что это чушь, только один из них никак не хотел это признавать.
- Мистер Верлорен, поговорите со мной, - сказал Босх. - Оставьте проповеди и оправдания для ваших собраний и для тех, кто стоит в очереди за бесплатным завтраком. Расскажите, как вы поскользнулись. Расскажите, как упали в черную яму.
- Просто упал.
- Не каждый, кто потерял ребенка, падает в черную дыру. И вы не единственный, с кем такое случилось. Некоторые попадают на телевидение, другие баллотируются в конгресс. Что произошло с вами? Почему с вами случилось именно так? Только не говорите, что вы сильнее любили свою дочь. Мы все любим наших детей.
Секунду-другую Верлорен молчал. Он сидел, плотно сжав губы, глядя в стену. Босх знал, что разозлил его, но не жалел о сказанном. Так было нужно.
- Ладно, - сказал наконец Верлорен. - Ладно.
Однако дальше этого дело не пошло. Босх видел, как напряглись скулы, как затуманился взгляд. Чувства на лице сидевшего перед ним мужчины читались так же легко, как раскрытое меню: закуски, главные блюда, десерты... горечь, гнев, тяжесть невосполнимой утраты... Боль пережила семнадцать лет.
- Итак, мистер Верлорен?
Верлорен кивнул. Как будто отодвинул последний барьер.
- Я мог бы винить вас, но должен винить себя. Я покинул свою дочь после смерти, детектив. Я предал ее, а потом попытался спрятаться в бутылке. С бутылки начинается черная яма. Вы понимаете?
Босх кивнул:
- Стараюсь. Что вы имели в виду, когда сказали: "Я мог бы винить вас"? Винить кого? Полицейских? Или белых вообще?
- И тех и других... всех.
Верлорен повернулся спиной к стене и лицом к двери, за которой был переулок. Он не смотрел на Босха, но детектив, предпочитавший разговаривать глаза в глаза, решил оставить все как есть.
- Тогда давайте начнем с полицейских. Почему вы вините их? Что они вам сделали?
- Хотите, чтобы я рассказал вам о том, что сделали ваши?
Босх на секунду задумался. Сейчас могло решиться все: либо разговор пойдет дальше, либо контакт прервется. Он чувствовал, что Верлорен может дать важную информацию.
- Начнем с того, что вы любили свою дочь. Так?
- Конечно.
- То, что с ней случилось, не должно было случиться. Никогда. А теперь уже ничего не исправишь. Я ничего не исправлю. Но я могу попытаться говорить от ее имени. Для этого я здесь. Я не собираюсь делать то, что делали другие полицейские семнадцать лет назад. К тому же большинство из них уже умерли. Если вы все еще любите свою дочь, если вам дорога память о ней, вы расскажете мне, что тогда случилось. Вы поможете мне говорить от ее имени. Для вас это единственный шанс загладить вину за то, что вы сделали тогда.
Он еще не закончил, когда Верлорен уже начал кивать. Босх понял, что убедил его, что отец Ребекки раскроется. Для него наступил момент искупления. И не важно, сколько лет прошло.
Одна-единственная слезинка, почти незаметная на темной коже, скатилась по щеке Роберта Верлорена. Какой-то мужчина в грязном кухонном переднике и с блокнотом в руке заглянул в комнату, Босх махнул ему рукой, и он, кивнув, исчез.
Босх ждал, и Верлорен наконец заговорил:
- Я предал ее, а потом предал и себя. Вот почему я здесь.
- Как это случилось?
Верлорен поднес руку ко рту, как будто еще пытаясь удержать в себе постыдную тайну прошлого, но почти сразу опустил ее.
- Однажды я прочитал в газете, что мою дочь убили из украденного у кого-то пистолета. Грин и Гарсия не говорили мне об этом. Я спросил детектива Грина, и он рассказал, что мужчина, у которого украли пистолет, купил его, потому что получал угрозы по телефону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87