– Зачем ты так, Вадик? Ведь ты всех нас любишь! – Мать пытается обнять его. Вадим увертывается.
– Люблю? Да чем вечно клянчить у вас то трояк, то сотнягу, лучше пойти и трахнуть кого-нибудь по башке!
– Вадик, мы никогда ничего для тебя не жалели! – скорбно восклицает мать.
– Да, кое-что я получал. Периодически. Но когда мне нужно было позарез, вы в воспитательных целях показывали мне кукиш.
– Заткнись! – обрывает Дмитрий. – Не хватает обвинять мать с отцом! Ты хоть представляешь, во сколько обошлось тебя вытащить? А еще во сколько обойдется!
– Отдайте половину этого мне, и я внесу гениальное рацпредложение.
– Какое?
– С Тобольцева довольно. Купите против него свидетеля. Очевидца и дешевле и надежней.
– Откуда же очевидец? – изумляется мать. – Митя?
Митя задумывается.
– Вообще-то… найти, пожалуй, можно.
– Отец, ты слышишь?
– Оставьте меня.
– Но как умный человек…
– Я не умный человек. Я не имею на это времени – я делаю зубы. Кому вставить? Пожалуйста, хоть в три ряда, как у акулы. Дальше меня не касается.
– Не сердись, семье нужен твой совет.
– Сколько с меня причитается за право спокойно жить в своем доме?! – Он встает, уходит в свою комнату, и слышно, как запирает дверь.
Пока Холина провожает его взглядом, Вадим быстро выпивает рюмку коньяку и выскакивает в переднюю, закусывая пирожком. Дмитрий направляется следом. Вадим уже кинул на руку пальто, брат преграждает ему дорогу. Кажется, они готовы подраться. И тут раздается звонок в дверь. На площадке стоят Томин и два милиционера.
– Добрый вечер, – говорит Томин.
– Здрасьте, – автоматически откликается Дмитрий и пятится.
Вадим застывает с недоеденным пирожком.
– Вадим Холин?
– Д-да…
– Старший инспектор уголовного розыска Томин.
Пятясь, Дмитрий кричит:
– Мама, к вам пришли!
Кругленькой, растревоженной наседкой выбегает мать.
– Вадик, что такое? Кто вы? В чем дело?! – налетает она на Томина.
Вадим на мгновение приободряется:
– Да, собственно, в чем дело?
– О вас, Вадим, тюрьма плачет, – доверительно сообщает Томин. – В три ручья.
– Опять?! – Глаза Холиной мечут голубые молнии. – Это провокация! Вам здесь нечего делать! Мы будем немедленно жаловаться прокурору!
– Именно он подписал постановление на арест. Я только выполняю его поручение.
– Вадик, не бойся!.. Не волнуйся… Мы все сделаем! Я последнюю рубашку!.. Митя!.. Отец!..
Но Митя скрылся в комнате, и отец не отзывается.
– Вадик, мальчик мой! Мы спасем тебя! Любой ценой. Любой ценой!

* * *
Холина потом часами толклась в районной прокуратуре, в городской, в судах всех инстанций, в приемных мыслимого и немыслимого начальства. Она нанимала адвокатов, писала бесконечные кассации, жалобы и прошения; из года в год слала посылки по далекому северному адресу; она поседела и сморщилась. Она перенесет все и останется любящей матерью.
Осуждать? Крутить пальцем у виска? Или снять шляпу перед такой верностью чувства?

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10