Бред, бред… Или это профсоюзные дела, которые закрутил Валиев, мне так аукаются? Тоже сомнительно…"
Таня возвращалась к машине, держа под мышкой литровую бутылку водки и на ходу пряча что-то в сумочку. Юрий решил, что это сигареты, хотя издалека коробка показалась ему чересчур пестрой. “Цианистый калий, – весело подумал он. – В оригинальной упаковке и с сертификатом качества”. Сложенный зонт торчал у Тани под мышкой – не там же, где и бутылка, а с другой стороны, – и лишь теперь Юрий заметил, что дождь прекратился. Копающаяся на ходу в сумочке, с бутылкой и зонтом Таня имела какой-то очень простецкий, почти домашний, взъерошенный и растрепанный вид, и Юрий подумал, что для полноты картины не хватает только авоськи с продуктами и коляски с младенцем. Когда Таня втиснулась в предупредительно распахнутую им дверцу, Юрий поделился с ней своим впечатлением. Ему показалось, что Таня едва заметно вздрогнула.
– Нет уж, – сухо сказала она. – Дети – это не для меня.
– Почему? – удивился Юрий.
– По кочану, – отрезала Таня. – Поехали. Юрий пожал плечами и запустил двигатель. Болван, сказал он себе. Что ты лезешь человеку в душу? Это ее дело. Захочет – расскажет, а не захочет – значит, так надо.
– Извини, – сказал он, выводя машину во второй ряд и переключая скорость. – Язык мой – враг мой. Хочешь, я его откушу?
– И что останется? – спросила Таня. – Здоровенный кусок мяса.., с принципами, которых ни один нормальный человек не понимает. Сейчас ты можешь хотя бы словами объяснить, чего ты хочешь, а что будет, если ты лишишься языка?
– Изложу свои принципы на бумаге, напишу плакат и буду носить его на шее. Кроме того, будь у меня хоть три языка, я не смог бы объяснить, чего я хочу. Вот ты – ты можешь объяснить, чего ты хочешь?
– Когда-то я думала, что могу, – задумчиво ответила Таня, и лицо ее снова потемнело, словно на него набежала туча. – А теперь… Не знаю.
Юрий услышал негромкий треск и, повернув голову, увидел, что Таня уже свинтила с бутылки алюминиевый колпачок.
– Примешь? – спросила она, вопросительно наклонив горлышко в его сторону.
– Потерплю до дома, – сдержанно ответил Юрий.
– Как знаешь, – сказала Таня. – А я глотну. Дерьмовая у тебя печка. Все равно в машине холод собачий.
Она запрокинула бутылку, которая казалась в ее тонкой руке особенно огромной, и мастерски отхлебнула из горлышка. Юрий снова покосился на бутылку и мысленно присвистнул: на глаз в бутылке убавилось граммов пятьдесят, а то и больше.
– Если ты будешь продолжать в таком темпе, я привезу домой бесчувственное тело, – предупредил он.
– Врешь, Инкассатор, – возразила Таня. – Ничего подобного. В этом плане тебя ожидает бо-о-оль-шой сюрприз. Если бы я собиралась напиться, я купила бы две такие бутылки, а может быть, даже три.
Но напиваться я не намерена. – Она немного помолчала, а потом со вздохом добавила:
– Видел бы мой спонсор, чем я сейчас занимаюсь!
– Спонсор? – переспросил Юрий. “Ну да, – мысленно сказал он себе, – а ты думал, она на стройке вкалывает, чтобы загладить свою вину перед обществом?” – А кто он, твой спонсор?
– Никто, – равнодушно ответила Таня. – Обыкновенный жирный козел со свинскими замашками. Забудь о нем, он тебе неинтересен. И потом, он скоро умрет.
– Рак? – спросил Юрий, чтобы не молчать. Таня мрачно усмехнулась. Наедине с этим человеком ей почему-то не хотелось притворяться, и улыбка вышла такой, какой она бывала, когда Таню никто не мог видеть: холодной, жесткой и насмешливой.
– Рак или не рак – какая разница? Я же сказала: не думай о нем.
Она сделала еще один глоток из бутылки, на этот раз совсем маленький, и решительно завинтила пробку. В ее пальцах опять словно по волшебству возникла сигарета. Мгновением позже у нее в кулаке расцвел оранжевый огонек зажигалки.
– Расскажи, как живешь, – попросила она.
– Живу – хлеб жую, – пробормотал Юрий. – Что рассказывать? Сама все видишь.
– Да уж вижу. Худой какой-то стал, под глазами крути. Ты, часом, не ширяешься?
– Курю много, – буркнул Юрий первое, что пришло в голову. “Что я делаю? – думал он в это время. – Куда я ее везу и чем мы там станем заниматься? Я же медведь, бирюк, а она – как жар-птица. Как там говорят всякие умники из теперешних? Настоящий бриллиант нуждается в золотой оправе. И еще – красота требует жертв. А у меня даже закусить нечем…” – Слушай, – спохватился он, – у меня же дома закусить нечем. Есть тарелка квашеной капусты – купил вчера у одной бабки на рынке. А больше, увы…
– Эх ты, хозяин, – Таня улыбнулась. – Не переживай. Если бы я проголодалась, позвала бы тебя в кабак. Я к тебе не за этим еду.
– А зачем?
– Ты опять за свое? Учти, Инкассатор, любая нормальная баба на моем месте за такой вопрос засветила бы тебе по физиономии, и больше ты бы ее не увидел.
– Любая нормальная? А ты, выходит, не вполне нормальная?
– Я не вполне любая, – сказала Таня.
Таня замолчала, время от времени поднося к губам сигарету, на кончике которой рос длинный столбик белого пепла. Ей вдруг вспомнилось детство. Одноклассники в ее провинциальном городке, сидя вечером у разожженного где-нибудь на окраине городской свалки костра, пускали по кругу дешевую сигарету – одну на всех. Курили “на фофан” – тот, кто первым ронял пепел с сигареты, под общий хохот подвергался экзекуции. Кто-нибудь крепко прижимал к голове неудачника ладонь и, сильно оттянув назад средний палец, звонко щелкал им по лбу жертвы, после чего процесс хождения сигареты по кругу возобновлялся. Сейчас Таня загадала: если она сумеет докурить сигарету до конца, не уронив пепел, все будет хорошо. Она сама не представляла, что значит “хорошо” и как это самое “хорошо” соотносится с ее болезнью. В ее положении ничего хорошего просто не могло быть.
«Сумасшедшая, – думала она, – что ты творишь? Ты и так по уши в грязи, но если ты сделаешь эту последнюю подлость, прощения тебе не будет – ни на этом свете, ни в особенности на том. Если сказать ему правду, он выскочит через лобовое стекло и умчится вперед быстрее своей “Победы”. Или даже проще: остановит машину и вытолкнет тебя из салона. Ботинком, поскольку трогать руками заразную, скорее всего, побоится. Глупее того, что я собираюсь сделать, просто ничего не придумаешь. А промолчать – значит, подвергнуть его смертельному риску. Стопроцентной защиты не существует, так что…»
Она едва заметно покивала головой в ответ на собственные мысли, держа сигарету вертикально, чтобы не уронить пепел. Умнее всего будет просто уйти, не доводя дело до последней черты. Прямо сейчас попросить его остановить машину и исчезнуть. Но до чего же не хочется!.. Таня вдруг поняла, что безумно устала от своей одинокой и безнадежной войны со всем миром. Даже самому умелому и неуязвимому бойцу время от времени требуется отдых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Таня возвращалась к машине, держа под мышкой литровую бутылку водки и на ходу пряча что-то в сумочку. Юрий решил, что это сигареты, хотя издалека коробка показалась ему чересчур пестрой. “Цианистый калий, – весело подумал он. – В оригинальной упаковке и с сертификатом качества”. Сложенный зонт торчал у Тани под мышкой – не там же, где и бутылка, а с другой стороны, – и лишь теперь Юрий заметил, что дождь прекратился. Копающаяся на ходу в сумочке, с бутылкой и зонтом Таня имела какой-то очень простецкий, почти домашний, взъерошенный и растрепанный вид, и Юрий подумал, что для полноты картины не хватает только авоськи с продуктами и коляски с младенцем. Когда Таня втиснулась в предупредительно распахнутую им дверцу, Юрий поделился с ней своим впечатлением. Ему показалось, что Таня едва заметно вздрогнула.
– Нет уж, – сухо сказала она. – Дети – это не для меня.
– Почему? – удивился Юрий.
– По кочану, – отрезала Таня. – Поехали. Юрий пожал плечами и запустил двигатель. Болван, сказал он себе. Что ты лезешь человеку в душу? Это ее дело. Захочет – расскажет, а не захочет – значит, так надо.
– Извини, – сказал он, выводя машину во второй ряд и переключая скорость. – Язык мой – враг мой. Хочешь, я его откушу?
– И что останется? – спросила Таня. – Здоровенный кусок мяса.., с принципами, которых ни один нормальный человек не понимает. Сейчас ты можешь хотя бы словами объяснить, чего ты хочешь, а что будет, если ты лишишься языка?
– Изложу свои принципы на бумаге, напишу плакат и буду носить его на шее. Кроме того, будь у меня хоть три языка, я не смог бы объяснить, чего я хочу. Вот ты – ты можешь объяснить, чего ты хочешь?
– Когда-то я думала, что могу, – задумчиво ответила Таня, и лицо ее снова потемнело, словно на него набежала туча. – А теперь… Не знаю.
Юрий услышал негромкий треск и, повернув голову, увидел, что Таня уже свинтила с бутылки алюминиевый колпачок.
– Примешь? – спросила она, вопросительно наклонив горлышко в его сторону.
– Потерплю до дома, – сдержанно ответил Юрий.
– Как знаешь, – сказала Таня. – А я глотну. Дерьмовая у тебя печка. Все равно в машине холод собачий.
Она запрокинула бутылку, которая казалась в ее тонкой руке особенно огромной, и мастерски отхлебнула из горлышка. Юрий снова покосился на бутылку и мысленно присвистнул: на глаз в бутылке убавилось граммов пятьдесят, а то и больше.
– Если ты будешь продолжать в таком темпе, я привезу домой бесчувственное тело, – предупредил он.
– Врешь, Инкассатор, – возразила Таня. – Ничего подобного. В этом плане тебя ожидает бо-о-оль-шой сюрприз. Если бы я собиралась напиться, я купила бы две такие бутылки, а может быть, даже три.
Но напиваться я не намерена. – Она немного помолчала, а потом со вздохом добавила:
– Видел бы мой спонсор, чем я сейчас занимаюсь!
– Спонсор? – переспросил Юрий. “Ну да, – мысленно сказал он себе, – а ты думал, она на стройке вкалывает, чтобы загладить свою вину перед обществом?” – А кто он, твой спонсор?
– Никто, – равнодушно ответила Таня. – Обыкновенный жирный козел со свинскими замашками. Забудь о нем, он тебе неинтересен. И потом, он скоро умрет.
– Рак? – спросил Юрий, чтобы не молчать. Таня мрачно усмехнулась. Наедине с этим человеком ей почему-то не хотелось притворяться, и улыбка вышла такой, какой она бывала, когда Таню никто не мог видеть: холодной, жесткой и насмешливой.
– Рак или не рак – какая разница? Я же сказала: не думай о нем.
Она сделала еще один глоток из бутылки, на этот раз совсем маленький, и решительно завинтила пробку. В ее пальцах опять словно по волшебству возникла сигарета. Мгновением позже у нее в кулаке расцвел оранжевый огонек зажигалки.
– Расскажи, как живешь, – попросила она.
– Живу – хлеб жую, – пробормотал Юрий. – Что рассказывать? Сама все видишь.
– Да уж вижу. Худой какой-то стал, под глазами крути. Ты, часом, не ширяешься?
– Курю много, – буркнул Юрий первое, что пришло в голову. “Что я делаю? – думал он в это время. – Куда я ее везу и чем мы там станем заниматься? Я же медведь, бирюк, а она – как жар-птица. Как там говорят всякие умники из теперешних? Настоящий бриллиант нуждается в золотой оправе. И еще – красота требует жертв. А у меня даже закусить нечем…” – Слушай, – спохватился он, – у меня же дома закусить нечем. Есть тарелка квашеной капусты – купил вчера у одной бабки на рынке. А больше, увы…
– Эх ты, хозяин, – Таня улыбнулась. – Не переживай. Если бы я проголодалась, позвала бы тебя в кабак. Я к тебе не за этим еду.
– А зачем?
– Ты опять за свое? Учти, Инкассатор, любая нормальная баба на моем месте за такой вопрос засветила бы тебе по физиономии, и больше ты бы ее не увидел.
– Любая нормальная? А ты, выходит, не вполне нормальная?
– Я не вполне любая, – сказала Таня.
Таня замолчала, время от времени поднося к губам сигарету, на кончике которой рос длинный столбик белого пепла. Ей вдруг вспомнилось детство. Одноклассники в ее провинциальном городке, сидя вечером у разожженного где-нибудь на окраине городской свалки костра, пускали по кругу дешевую сигарету – одну на всех. Курили “на фофан” – тот, кто первым ронял пепел с сигареты, под общий хохот подвергался экзекуции. Кто-нибудь крепко прижимал к голове неудачника ладонь и, сильно оттянув назад средний палец, звонко щелкал им по лбу жертвы, после чего процесс хождения сигареты по кругу возобновлялся. Сейчас Таня загадала: если она сумеет докурить сигарету до конца, не уронив пепел, все будет хорошо. Она сама не представляла, что значит “хорошо” и как это самое “хорошо” соотносится с ее болезнью. В ее положении ничего хорошего просто не могло быть.
«Сумасшедшая, – думала она, – что ты творишь? Ты и так по уши в грязи, но если ты сделаешь эту последнюю подлость, прощения тебе не будет – ни на этом свете, ни в особенности на том. Если сказать ему правду, он выскочит через лобовое стекло и умчится вперед быстрее своей “Победы”. Или даже проще: остановит машину и вытолкнет тебя из салона. Ботинком, поскольку трогать руками заразную, скорее всего, побоится. Глупее того, что я собираюсь сделать, просто ничего не придумаешь. А промолчать – значит, подвергнуть его смертельному риску. Стопроцентной защиты не существует, так что…»
Она едва заметно покивала головой в ответ на собственные мысли, держа сигарету вертикально, чтобы не уронить пепел. Умнее всего будет просто уйти, не доводя дело до последней черты. Прямо сейчас попросить его остановить машину и исчезнуть. Но до чего же не хочется!.. Таня вдруг поняла, что безумно устала от своей одинокой и безнадежной войны со всем миром. Даже самому умелому и неуязвимому бойцу время от времени требуется отдых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85