Если вы получите четырнадцать лет и «Скарперы» не выйдут на контакт с вами, то вам придется гнить в тюрьме весь этот срок. Повторяю, я в данном случае не могу подставить под удар систему безопасности. Готовы ли вы идти на такой риск?
Я глубоко вздохнул.
– Господи! Вы требуете от меня чертовски много!
– Ничего не поделаешь. Это так и не иначе, – сказал он упрямо. – Такой подготовленный человек, как вы, может легко убежать из любой дырявой английской тюрьмы. Но вы этого не сделаете, черт побери! Вы будете сидеть и ждать, когда «Скарперы» приблизятся к вам, сколько бы времени им не понадобилось, чтобы принять такое решение. Вы будете ждать, слышите?
Я посмотрел в его глаза, в которых горел фанатический огонек и тихо сказал:
– Я слышу. Не беспокойтесь. Я не собираюсь теперь отступать. Я уже дал вам слово.
Он с облегчением вздохнул.
– Благодарю, Станнард. – Он улыбнулся. – Я по вашему поводу и не беспокоился.
– Меня интересует одна вещь, – сказал я. – Маунтбэттен занялся тюрьмами, когда удрал Блейк. Это было довольно давно. Почему вдруг сейчас вся эта спешка?
Макинтош вытянул руку и выбил трубку о ствол дерева.
– Хороший вопросик, – согласился он. – Что ж, во-первых, эффект от действий, предпринятых Маунтбэттеном, сейчас уже стирается. Когда вышел его доклад, и в тюрьмах усилилась система безопасности, чуть ли не каждый социолог и реформатор тюрем в Англии испустил возмущенный крик. И они не были так уж неправы, кстати. Существует два взгляда на тюрьму – как на место наказания и как на место исправления. Неожиданно затянувшаяся петля безопасности вышибла проблему исправления к черту, и реформаторы говорят, что за шесть месяцев пенитициарной системе был нанесен колоссальный ущерб. – Он пожал плечами. – Вероятно, они правы, но это не в моей компетенции. Меня не интересуют гражданские преступники, и моя пища – Блейка и Лонсдейлы. Когда ловишь их, то хочется либо поставить их к стенке и расстрелять, либо повесить им на шею удавку, но вместо этого их заключают в тюрьму – не для наказания или исправления, а чтобы вывести их из оборота, так как они много знают.
Все это не было ответом на мой вопрос, поэтому я сказал:
– Ну и что дальше?
– Сейчас на крючке болтается крупная рыба. Самая крупная из тех, что нам удалось поймать. Ей-богу, Блейк был крупным экземпляром, но этот человек – акула по сравнению с пескарем. Он не должен убежать. Я просил премьер-министра создать специальную тюрьму для такого рода заключенных, но он говорит, что это противоречит правилам, так что Слэйда направляют в общую тюрьму, вероятно, под рубрикой особо опасного.
– Слэйд! – воскликнул я. – Никогда о нем не слыхал.
– Он сейчас в больнице, – продолжал Макинтош. – Ему прострелили бедро во время поимки. Когда он поправится, его будут судить. И если бы у нас приговоры были, как в Техасе, он получил бы пять тысяч лет. Ну а так мы подержим его взаперти двадцать лет, после чего он станет никому не интересен.
– Двадцать лет! Он, наверное, чертовски много знает.
Макинтош повернул ко мне негодующее лицо.
– Вы можете вообразить, чтобы русский, – а Слэйд русский – был вторым лицом в важнейшем отделе британской разведки, связанном со Скандинавией? А так оно и было, и сэр Дэвид Таггарт, идиот, который назначил его туда, взлетел наверх – он теперь Лорд Таггарт и пожизненный пэр. – Он хмыкнул и добавил сдавленным голосом: – а человек, который поймал Слэйда, был в свое время уволен Таггартом за непригодность. – Он опять постучал трубкой о дерево с такой силой, что, казалось, она расколется. – Любители! – воскликнул он едко. – Проклятые любители!
– Как я войду в контакт со Слэйдом? – спросил я.
– Я постараюсь поместить вас рядом с ним. Для этого придется нарушить некоторые законы. Но то, что знает Слэйд, – чистый динамит, и я готов нарушить любой закон в Англии, начиная с закона о свальном грехе, чтобы держать этого негодяя там, где ему и место.
– Он захихикал и похлопал меня по плечу. – Мы не просто нарушим законы, Станнард, мы разобьем их вдребезги.
Я сказал несколько нетвердым голосом:
– Теперь я понимаю, почему премьер-министр не захотел слушать вас.
– Да-да, – сказал Макинтош обыденным тоном. – Это сделает его почти соучастником преступления, а он слишком джентльмен, чтобы пачкать свои руки. Кроме того, это ляжет тяжелым грузом на его совесть. – Он поднял глаза к небу и задумчиво произнес:
– Забавные существа эти политики.
Я спросил его:
– Вы знаете, что это за дерево?
Он повернул голову и посмотрел на него.
– Нет, не знаю.
– Это эвкалипт. Дерево, на котором я буду висеть, если эта операция закончится неудачно. Хорошенько запомните его.
4
Макинтоша, наверное, можно назвать своего рода патриотом. В наши дни истинных патриотов не так уж много. Стало модной привычкой подсмеиваться над патриотизмом – на телевидении постоянно скалят зубы по поводу патриотизма и всего, что с ним связано. Так что при малом количестве патриотов выбирать среди них особенно не приходится. Конечно, на поверхностный взгляд Макинтош должен был казаться закоренелым фашистом. Его Богом была Британия – не Британия зеленых полей и приятных загородных лужаек, красивых домов и деловых городских кварталов, но идея Британии, воплощенная в государстве. Его взгляды прямо восходили к идеям Платона, Макиавелли и Кромвеля, которые, если вдуматься, не слишком отличаются от Муссолини, Гитлера и Сталина.
Но в нем было много и другого, что я обнаружил позднее, гораздо позднее.
Работа мне предстояла очень большая, а времени оставалось не так много. Я изучал условия южноафриканских тюрем под руководством тюремного офицера, изображая из себя исследователя-социолога. Он посоветовал мне почитать труды Германа Чарльза Босмана, что было излишне, так как я уже проделал это. Босман, возможно, лучший писатель Британской Южной Африки, знал о тюрьме все – он сам отсидел за убийство сводного брата и блестяще изложил свои впечатления от главной тюрьмы в Претории, причем, на местном диалекте. В ней же, очень кстати, тянул свой срок и Риарден.
Я также изучил досье на Риардена, извлеченное из архивов «Джона Форстера». В нем содержалось очень мало фактов и черт знает сколько домыслов. Риарден сидел в тюрьме только один раз и за сравнительно незначительное преступление, но подозрения, которые он вызывал, были зловещи. Предполагалось, что он виновен во всех смертных грехах – от грабежа до контрабанды наркотиков, от вооруженного налета до тайной скупки золота. Это был весьма многосторонний персонаж, комок нервов и интеллекта, чьи непредсказуемые и внезапные смены преступной деятельности позволяли избегать провалов. Из него вышел бы хороший разведчик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Я глубоко вздохнул.
– Господи! Вы требуете от меня чертовски много!
– Ничего не поделаешь. Это так и не иначе, – сказал он упрямо. – Такой подготовленный человек, как вы, может легко убежать из любой дырявой английской тюрьмы. Но вы этого не сделаете, черт побери! Вы будете сидеть и ждать, когда «Скарперы» приблизятся к вам, сколько бы времени им не понадобилось, чтобы принять такое решение. Вы будете ждать, слышите?
Я посмотрел в его глаза, в которых горел фанатический огонек и тихо сказал:
– Я слышу. Не беспокойтесь. Я не собираюсь теперь отступать. Я уже дал вам слово.
Он с облегчением вздохнул.
– Благодарю, Станнард. – Он улыбнулся. – Я по вашему поводу и не беспокоился.
– Меня интересует одна вещь, – сказал я. – Маунтбэттен занялся тюрьмами, когда удрал Блейк. Это было довольно давно. Почему вдруг сейчас вся эта спешка?
Макинтош вытянул руку и выбил трубку о ствол дерева.
– Хороший вопросик, – согласился он. – Что ж, во-первых, эффект от действий, предпринятых Маунтбэттеном, сейчас уже стирается. Когда вышел его доклад, и в тюрьмах усилилась система безопасности, чуть ли не каждый социолог и реформатор тюрем в Англии испустил возмущенный крик. И они не были так уж неправы, кстати. Существует два взгляда на тюрьму – как на место наказания и как на место исправления. Неожиданно затянувшаяся петля безопасности вышибла проблему исправления к черту, и реформаторы говорят, что за шесть месяцев пенитициарной системе был нанесен колоссальный ущерб. – Он пожал плечами. – Вероятно, они правы, но это не в моей компетенции. Меня не интересуют гражданские преступники, и моя пища – Блейка и Лонсдейлы. Когда ловишь их, то хочется либо поставить их к стенке и расстрелять, либо повесить им на шею удавку, но вместо этого их заключают в тюрьму – не для наказания или исправления, а чтобы вывести их из оборота, так как они много знают.
Все это не было ответом на мой вопрос, поэтому я сказал:
– Ну и что дальше?
– Сейчас на крючке болтается крупная рыба. Самая крупная из тех, что нам удалось поймать. Ей-богу, Блейк был крупным экземпляром, но этот человек – акула по сравнению с пескарем. Он не должен убежать. Я просил премьер-министра создать специальную тюрьму для такого рода заключенных, но он говорит, что это противоречит правилам, так что Слэйда направляют в общую тюрьму, вероятно, под рубрикой особо опасного.
– Слэйд! – воскликнул я. – Никогда о нем не слыхал.
– Он сейчас в больнице, – продолжал Макинтош. – Ему прострелили бедро во время поимки. Когда он поправится, его будут судить. И если бы у нас приговоры были, как в Техасе, он получил бы пять тысяч лет. Ну а так мы подержим его взаперти двадцать лет, после чего он станет никому не интересен.
– Двадцать лет! Он, наверное, чертовски много знает.
Макинтош повернул ко мне негодующее лицо.
– Вы можете вообразить, чтобы русский, – а Слэйд русский – был вторым лицом в важнейшем отделе британской разведки, связанном со Скандинавией? А так оно и было, и сэр Дэвид Таггарт, идиот, который назначил его туда, взлетел наверх – он теперь Лорд Таггарт и пожизненный пэр. – Он хмыкнул и добавил сдавленным голосом: – а человек, который поймал Слэйда, был в свое время уволен Таггартом за непригодность. – Он опять постучал трубкой о дерево с такой силой, что, казалось, она расколется. – Любители! – воскликнул он едко. – Проклятые любители!
– Как я войду в контакт со Слэйдом? – спросил я.
– Я постараюсь поместить вас рядом с ним. Для этого придется нарушить некоторые законы. Но то, что знает Слэйд, – чистый динамит, и я готов нарушить любой закон в Англии, начиная с закона о свальном грехе, чтобы держать этого негодяя там, где ему и место.
– Он захихикал и похлопал меня по плечу. – Мы не просто нарушим законы, Станнард, мы разобьем их вдребезги.
Я сказал несколько нетвердым голосом:
– Теперь я понимаю, почему премьер-министр не захотел слушать вас.
– Да-да, – сказал Макинтош обыденным тоном. – Это сделает его почти соучастником преступления, а он слишком джентльмен, чтобы пачкать свои руки. Кроме того, это ляжет тяжелым грузом на его совесть. – Он поднял глаза к небу и задумчиво произнес:
– Забавные существа эти политики.
Я спросил его:
– Вы знаете, что это за дерево?
Он повернул голову и посмотрел на него.
– Нет, не знаю.
– Это эвкалипт. Дерево, на котором я буду висеть, если эта операция закончится неудачно. Хорошенько запомните его.
4
Макинтоша, наверное, можно назвать своего рода патриотом. В наши дни истинных патриотов не так уж много. Стало модной привычкой подсмеиваться над патриотизмом – на телевидении постоянно скалят зубы по поводу патриотизма и всего, что с ним связано. Так что при малом количестве патриотов выбирать среди них особенно не приходится. Конечно, на поверхностный взгляд Макинтош должен был казаться закоренелым фашистом. Его Богом была Британия – не Британия зеленых полей и приятных загородных лужаек, красивых домов и деловых городских кварталов, но идея Британии, воплощенная в государстве. Его взгляды прямо восходили к идеям Платона, Макиавелли и Кромвеля, которые, если вдуматься, не слишком отличаются от Муссолини, Гитлера и Сталина.
Но в нем было много и другого, что я обнаружил позднее, гораздо позднее.
Работа мне предстояла очень большая, а времени оставалось не так много. Я изучал условия южноафриканских тюрем под руководством тюремного офицера, изображая из себя исследователя-социолога. Он посоветовал мне почитать труды Германа Чарльза Босмана, что было излишне, так как я уже проделал это. Босман, возможно, лучший писатель Британской Южной Африки, знал о тюрьме все – он сам отсидел за убийство сводного брата и блестяще изложил свои впечатления от главной тюрьмы в Претории, причем, на местном диалекте. В ней же, очень кстати, тянул свой срок и Риарден.
Я также изучил досье на Риардена, извлеченное из архивов «Джона Форстера». В нем содержалось очень мало фактов и черт знает сколько домыслов. Риарден сидел в тюрьме только один раз и за сравнительно незначительное преступление, но подозрения, которые он вызывал, были зловещи. Предполагалось, что он виновен во всех смертных грехах – от грабежа до контрабанды наркотиков, от вооруженного налета до тайной скупки золота. Это был весьма многосторонний персонаж, комок нервов и интеллекта, чьи непредсказуемые и внезапные смены преступной деятельности позволяли избегать провалов. Из него вышел бы хороший разведчик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64