— Он что, не знает, что так нельзя воспитывать девушку? Так нельзя обращаться даже с собакой!
— Я знаю. Он понимает собак. Он говорит, что нельзя ломать характер собаки, если хочешь, чтобы из нее получился хороший охотничий пес.
— По-моему, ему не удалось сломать твой характер.
— Нет. Ему бы это никогда не удалось. Мне кажется, я такая же несгибаемая, как он. Да, я убегала и не стыжусь этого. Я не думаю, что я хорошая, в том смысле, как ты это понимаешь. Но я предпочитаю быть плохой, чем такой, как он хотел. Я туда больше никогда не вернусь.
— А твоя мать? Она ведь никогда так с тобой не обращалась? А ты даже не сказала ей “до свидания”, когда мы уезжали.
— Мне ее жаль. У нее нет никаких своих мыслей. И я с ней не простилась только потому, что боялась расплакаться. Я ненавидела тебя и его, и я скорее умерла бы, чем один из вас увидел бы меня плачущей.
— Но ты ведь не ненавидишь меня так теперь?
— Нет, потому что ты был добр ко мне. И потому, что ты купил мне всю эту одежду. Может быть, дело даже не в самой одежде, а в том, что кто-то поступает со мной по-доброму. Ты можешь подумать, что купил меня этими вещами. Наверняка это приходит тебе в голову. И может быть, это в какой-то мере правда.
— Неужели эти тряпки имеют для тебя такое большое значение?
— Да, Боб. Что мне сделать, чтобы ты понял, как много они для меня значат. Чтобы понять это, надо быть женщиной.
— Ты влюблена в Ли?
— Нет.
— Нет? Совсем нет?
— Он мне нравится, и он может быть удивительно ласковым. Но это все.
— По-твоему, он в тебя влюблен?
— Он говорил, что разведется и женится на мне.
— И ты ему поверила? Как же, разведется он!
— Нет, конечно, не поверила.
— Совсем не поверила?
— Ты что думаешь, у меня совсем нет мозгов? Конечно, я ему не поверила. Я знала, чего он добивается. Он хотел только этого.
— Тогда скажи, ради Христа, зачем ты делала это?
Она долго молчала, так что я потерял надежду на ответ. В конце концов, это не мое дело. Но она вдруг спокойно произнесла:
— А разве для этого нужны какие-то причины?
— Но, черт побери, причины есть у всего!
— Может быть, мне просто хотелось, чтобы кто-то сказал, что любит меня. Даже если бы он лгал. Для меня это не имеет значения.
Я лежал и думал, как это может не иметь значения, если тебе восемнадцать лет?
Пока она собиралась, я смешал себе еще один напиток и сел на стул у окна. Выпив, я переоделся в чистую рубашку. Потом привел себя в полный порядок и стал нетерпеливо ходить по комнате, ожидая Анджелину. Жара раздражала, но все же не так, как недавно.
Когда она вошла, я оторопел. Не знаю, было ли дело в ее новой одежде или в новом выражении ее глаз, но Анджелина казалась совсем иной.
Коричневый полотняный костюм ей очень шел. Так же как и тонкая желтая блузка. На ногах ее красовались очень тонкие нейлоновые чулки и белые туфли на шпильках.
Она выглядела как девушка из колледжа, за исключением, пожалуй, волос. Она туго собрала их в “хвост” на затылке, и не верилось, что у нее длинные волосы. Все же не понимаю, зачем женщины стригутся?
Она повернулась на каблуках, склонив голову, чтобы я мог как следует ее оценить. В ее миндалевидных глазах сияла дразнящая улыбка.
— Ну и как я выгляжу?
— Великолепно!
— А как тебе нравятся мои чулки?
— Блеск. У тебя такие красивые ноги!
— Спасибо. Знаешь, Боб, — продолжала она, — ты милый, но почему к тебе так трудно подступиться?
— Я антисоциальный человек. Давай идем. Ты не забыла, нам надо к мировому судье!
— Ты еще не передумал?
— Что значит — не передумал? Я никогда этого не хотел.
— Ну, спасибо. Если я вызываю у тебя такое отвращение, почему ты настаиваешь?
Кажется, мы начинаем все снова, устало подумал я.
— Идем, ради Христа! Идем поженимся! Она посмотрела на меня неприязненно и повернулась к двери:
— Хорошо, я уступаю. Никогда, наверное, не пойму тебя. Чуть скажешь что-нибудь хорошее, как тут же, на одном дыхании, говоришь гадости!
Еще не пробило трех часов, и улицы были опалены послеполуденным солнцем. Мы медленно шли к зданию суда, и Анджелина то и дело выгибала шею, заглядываясь на свое отражение в витринах. Она никак не могла привыкнуть к своему новому облику.
В офисе мирового судьи было жарко и не очень чисто. Он что-то долго бормотал сквозь небрежно подстриженные усы, коричневые от табака, при двух свидетелях, приглашенных нами с улицы. Когда процедура закончилась, я вручил судье конверт с десятью долларами и мы вышли на улицу. На ступеньках крыльца, в тени здания, я медленно начал сознавать, что больше не холост. Я был женат. Я рассмеялся, и Анджелина взглянула на меня удивленно:
— Что тебя так рассмешило?
— Я просто вспомнил одну смешную историю. Вот и все. Были два ирландца. Одного звали Пат, а как звали другого, я забыл. Кажется Моррис.
— А ты понимаешь, что мы женаты? — прервала она меня.
— Знаешь, нет. Я как-то не подумал об этом.
— Мне кажется иногда, что ты просто сумасшедший!
— Ну и куда мы отсюда? — спросил я. Она посмотрела на меня озадаченно. Никто из нас не представлял, что делать после церемонии. Все это было нам как бы навязано, и мы торопились пройти через формальности, по крайней мере я. Теперь же, когда все позади и женитьба — свершившийся факт, мы испытывали чувство пустоты. Теперь некуда было торопиться.
— Я думаю, что мы уже пришли, — проговорила Анджелина взволнованно. Она смотрела на улицу.
— Наверное, да. Ты вернешься домой?
— Нет.
— Ну, ты теперь сама себе хозяйка.
— Да, я знаю.
Мы помолчали с минуту. Потом она спросила:
— А ты куда поедешь?
— Думаю, что в Новый Орлеан. Но эта идея уже потеряла для меня свою привлекательность. Я не мог вызвать у себя по этому поводу прежнего энтузиазма.
— Я хочу поехать сегодня вечером. А ты можешь остаться в гостинице. Я только заберу свои вещи и уеду.
Она покачала головой, все еще не глядя на меня:
— Нет. Это твоя комната, и я не хочу быть тебе обязанной. Я уже и так слишком много тебе должна. — Она показала на полотняный жакет.
— Ты мне ничего не должна.
— Нет, должна. Я бы рада обещать тебе вернуть долг, но не знаю, смогу ли когда-нибудь.
"В ней есть какая-то упрямая честность”, — подумал я. Мы постояли в некотором замешательстве еще какое-то время. Затем она обернулась ко мне:
— Ну, спасибо за все. Прощай.
— Прощай, — беспечно ответил я.
Она медленно спустилась по ступеням на тротуар, постояла несколько мгновений, будто решая, в какую сторону повернуть, и затем уверенно пошла по улице.
Я смотрел ей вслед, чувствуя себя почему-то ужасно. О, эта прямая спина, эти упругие, прекрасные линии ее ног, эта гордо поднятая голова!
Анджелина, бесспорно, очаровательная девушка, такая гордая и упрямая и, может быть, более одинокая, чем кто-либо на свете. И у нее, возможно, осталось всего около двадцати долларов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42