Показания Туты Сандерсон 18 июля
Так вот, когда мой сын узнал про это, он сказал, уж извините, что вы от нас что-то скрываете. Конечно, теперь мы все знаем, но тогда-то не знали. Мы знали, что совершено два убийства, что бедный Пол Кант заперся в своем доме, что Майлс сидит в доме своей бабки и занимается там черт знает чем, да еще раскатывает в полицейской машине. И мы решили, что вы что-то скрываете от нас.
Один из друзей Реда придумал это с машиной, но Ред просил его подождать, пока все не станет ясно, и предложил устроить собрание. Чтобы все мужчины собрались и обсудили, что делать.
Вот они и встретились у Энглера. Ред сказал, что там было тридцать четыре человека, и все смотрели на него потому, что это он нашел Дженни Странд.
Ну, кто что слышал? – спросил Ред. Кто-то сказал, что полиция, вроде бы, напала на след, что кто-то из полицейских что-то такое сказал своей подружке.
И еще кто-то сказал: Роман Мичальски всю неделю не выходит на работу.
Болеет? – спросили его.
Нет, сказал он, вроде не болеет. Просто сидит дома вместе с женой.
Если бы я была там, я бы рассказала им про Майлса, раз уж зашла речь про то, что кто-то сидит дома. Он ведь не вылезал из бабкиного дома после того, как переставил всю мебель. Напивался каждый вечер перед сном да заводил свои дурацкие пластинки. Он выглядел так, будто готов был выскочить из дома вон.
Когда я узнала, что эта девчонка ночует с ним, я сразу же сказала Ред у.
А потом, в понедельник вечером, кое-кто из наших поговорил с этим Романом Мичальски.
* * *
Воскресным утром я принял душ и поднялся наверх в халате. Миссис Сандерсон безропотно выстирала мои грязные джинсы и рубашку. На одном колене у джинсов была дыра с пятак, что пробуждало воспоминания омоем блуждании по лесам. Хорошо, что я сходил на поляну наяву и не нашел там ничего, кроме догорающего костра, оставшегося, по всей видимости, от пикника. Вспомнив совет Белого Медведя, я заглянул в шкаф, где висел мой единственный костюм. Было только полвосьмого; я вполне успевал одеться и пойти на службу. Только нужно одеться как следует и не нервничать. При одном взгляде на костюм в шкафу мои нервы напряглись. “Если не пойдешь, с тобой будет то же, что с Полом Кантом”, – четко произнес голос у меня в голове.
Я достал костюм и начал одеваться. Почему-то, видимо из тщеславия, отправляясь на ферму, я взял с собой свои самые дорогие вещи – туфли за восемьдесят долларов; несколько рубашек, некогда подаренных мне Джоан на рождество; летний костюм в серую полоску. Несколько легкомысленно для церкви, но в целом очень прилично.
Я повязал галстук и посмотрел на себя в зеркало. Я гораздо больше напоминал адвоката с Уолл-Стрит, чем профессора литературы или подозреваемого в убийстве. Выглядел я невинным и преуспевающим, примерным прихожанином, который бормочет под нос молитвы, думая о предстоящей бутылке пива.
По пути я сунул в карман книгу “Она”. Пусть Алисон сопровождает меня.
Я втиснул “нэш” на стоянку возле церкви и пошел к входу по белым известняковым плитам. У ступенек церкви как всегда стояли и курили мужчины. Так было и во времена моего детства, но эти мужчины приходились тем детьми и внуками. Раньше они носили строгие костюмы из саржи и габардина; теперь костюм был на одном Дуэйне. Неизменными остались только знаки профессии: тяжелые мозолистые руки и белые лбы над обожженными солнцем лицами. Я среди них чувствовал себя городским чужаком.
Один из них заметил меня и чуть не проглотил сигарету. Он пробормотал стоящему рядом легко различимые три слога фамилии Тигарден.
Потом и я начал узнавать отдельные лица.
– Добрый день, мистер Корт, – обратился я к квадратному мужчине, похожему на бульдога. Бад Корт имел ферму в миле или двух от Апдалей, и они с моим отцом часто рыбачили вместе.
– Майлс, – сказал он, упорно смотря на сигарету, которую он разминал между пальцами, похожими на два небольших банана. – Привет, – у него был вид епископа, к которому запросто обратился наркоман. – Я слышал, что ты вернулся, – его глаза заметались по сторонам и с облегчением нашли Дейва Эгеруда, которого я тоже знал. Черепашье лицо Эгеруда, заметив нас, скривилось. – Вот, поговори с Дейвом, – Бад Корт испарился, сверкнув начищенными туфлями.
Дуэйн, в расстегнутом пиджаке, открывающем широкие красные подтяжки, стоял на ступеньках. Его агрессивная поза с выставленными вперед плечами ясно показывала, что он не собирается меня замечать. Но я пошел прямо к нему, минуя расступающихся передо мной людей.
Подойдя ближе, я услышал его голос:
– ...и это последнее. Что же это делается? Когда мясо падает до двадцати семи за фунт, то какая мне выгода выращивать их, да еще с этим старым М? – рядом с ним стоял Ред Сандерсон, который глазел на меня, даже не притворяясь, что слушает Дуэйна. Сейчас он казался моложе, чем ночью; лицо его собралось в сердитые складки.
– Я гляжу, у нас тут маскарад, Майлс, – сказал он. Дуэйн взглянул на меня. Лицо его побагровело сильнее, чем можно было приписать загару.
– Я надеялся, что ты придешь сегодня, – пробурчал он, всем тоном говоря: но уже поздно.
– Я говорю: у нас, похоже, маскарад.
– Это все, что я с собой привез, кроме джинсов.
– Мать говорит, что ты закончил играться со старой мебелью.
За моей спиной кто-то засмеялся.
– Что это за старый М? – спросил я Дуэйна. Лицо его покраснело еще гуще:
– Чертов трактор. Чертов трактор, у которого то и дело летит сцепление, если тебе это интересно. Если ты разломал мою мебель, может заодно грохнешь и трактор?
– Ну что, был в лесу? – спросил Ред Сандерсон. – Нашел что-нибудь интересное?
– Что там насчет леса? – осведомился мой кузен. Ред продолжал смотреть на меня. Материнский нос картошкой нелепо торчал на его плоском лице.
Какой-то зов сердца заставил всех стоявших внизу потянуться к входу. Сперва я думал, что они идут ко мне, потом понял, что начинается служба. Ред отвернулся, и я остался с абсолютно багровым Дуэйном.
– Мне нужно поговорить с тобой кое о чем, – сказал я. – Об Алисон Грининг.
– Черт, – простонал он. – Не садись со мной, Майлс, – и он скрылся в церкви.
Я пошел следом. По наитию или по распространившимся слухам все знали, кто войдет последним, и все головы повернулись в мою сторону. На некоторых лицах я увидел выражение ужаса. Дуэйн протопал своей ковыляющей походкой направо. Я сел на скамью слева, уже обливаясь потом.
Я чувствовал на себе взгляды их красно-белых лиц и, отвернувшись, стал изучать знакомый интерьер. Белый деревянный потолок, белые строгие стены, четыре окна с витражами и с норвежскими именами в основаниях: в память Гуннара и Ерана Гундерсонов, в память Эйнара и Флоренс Веверстад, в память Эммы Яр. В алтаре – громадное сентиментальное изображение Иисуса со святым Иоанном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62