— Вот мы и дома, — сказал Дон.
На берегу океана стоял настоящий дворец с белыми стенами, белыми арками, белыми занавесями на окнах.
— Боже мой, до чего красиво! — воскликнула я. — Дон, это же настоящая Испания.
— «Толедо».
— «Толедо»...
— Точная копия того дома, в котором родилась и жила моя мать. Только побольше, пороскошнее... — Дон делал эти пояснения как бы через силу. — Добиться абсолютного сходства было очень трудно, но отец умел преодолевать трудности. Снаружи оба дома идентичны.
У меня едва не закружилась голова. К горлу подступил комок.
— О, теперь я вижу, на что способен мужчина, который любит свою жену.
Убхарт бросил на меня странный взгляд.
— Моя мать была в детстве несчастнейшим существом. Она осталась жива и не сошла с ума только потому, что надеялась вырваться из этого ада. Родители воспитывали ее с изощренной жестокостью. Мать ненавидела их, Испанию и все испанское. Словом, все то, что напоминало ей о детстве и юности. Поэтому мой отец выстроил этот дом. А так как другого дома у нее не было, мать была вынуждена здесь жить.
— Как же...
Язык застрял, я не смогла выговорить свой вопрос. Но Дон все понял. Он глянул на меня через плечо и бросил:
— Отец был остроумным человеком, хотя его представление о шутках носило оттенок садизма.
Глава 3
Женщины тридцати пяти лет казались мне всегда старухами, но Эдвина развеяла это заблуждение.
Это была высокая, тонкая в кости брюнетка. Ее волосы — иссиня черные — подчеркивали белизну лица, а темные глаза блестели, как вишни, умытые дождем. Черное платье с белым воротничком делало ее строгой и даже чопорной. Взгляд метался между мной и Доном: было видно, что на душе Эдвины кошки скребут.
Как положено наивной малышке Клер, я прижалась к руке Дона. Притворяться было совсем несложно: я и вправду боялась. Боялась этого огромного дома Рэндолфа Убхарта, этой женщины, затянутой в черное, и ее неспокойного взгляда...
Изнутри дом подавлял, он был таким же чопорным, как Эдвина. Внутренний дворик-патио был пустынен, комнаты поражали высокими потолками и тяжелыми драпировками. У меня сложилось ощущение, что похороны Рэндолфа Убхарта явно затянулись... Во всяком случае, дом был в трауре.
— Эдвина, — сказал Дон, — познакомьтесь с моей женой. Ее зовут Мэвис.
Несмотря на полумрак, царивший в гостиной, Эдвина пронзила меня своим взглядом насквозь.
— Приветствую вас, миссис Убхарт, — ее голос оказался бесцветным и тем не менее выдавал высокомерие и презрение. — Как поживаете?
— Благодарю, хорошо, — еле слышно ответила я.
— Вы остановитесь в апартаментах своих родителей, — обратилась Эдвина к Дону. — Я приготовила комнаты.
— Вы очень заботливы, — пробурчал Дон.
— Можете пройти туда. Багаж вам принесут.
— Что, уже есть прислуга? — вскинул брови Дон.
Эдвина соизволила кивнуть:
— Я наняла кухарку, горничную и привратника. Все с хорошими рекомендациями.
— Кто еще в доме?
— Мистер Дарк. Он прибыл вчера. К вечеру должна приехать чета Пейтенов. Они сообщили об этом. А вот когда приедет ваш брат, мне неизвестно.
— Мой сводный брат.
— Да. Ваш сводный брат.
Они обменялись взглядами: при всем желании я не смогла бы разгадать, что стоит за всем этим.
— Глупо, но я забыла о том, что Карл — ваш сводный брат, — проскрипела экономка.
Дональд Убхарт посмотрел на меня:
— Идем, Мэвис. Я покажу наши комнаты.
Я вежливо улыбнулась Эдвине:
— Мы еще увидимся. Я не прощаюсь.
— Разумеется. Я всегда в доме. Я его часть.
Она говорила слова, предназначенные для меня, но сама в это время смотрела на Дона. Он схватил меня за руку и потащил куда-то по коридору.
— Спокойно, спокойно, — шептала я ему. — Вы тащите меня так, словно вам не терпится вкусить все прелести медового месяца. Не забывайте, официально мы давно женаты.
Дональд замедлил шаг.
— Эдвина едва не вывела меня из себя. Эта особа появилась в доме после того, как отец развелся со второй женой. Подумать только: она ведет себя так, словно была его третьей женой! — Дон помолчал и неожиданно рассмеялся. — Только сейчас мне пришло в голову, что Эдвина, скорее всего, и была ему женой, но старик не хотел или не успел оформить отношения официально. Вот это и не дает ей покоя все пять лет после его смерти.
Апартаменты, отведенные нам, были неприлично огромными: две спальни, при каждой — ванная и туалетная комнаты. Двери спален выходили в гостиную, в которой можно было бы проводить соревнования по большому теннису.
— Клер могла бы спать спокойно, если бы это увидела, — сказал Дон, посмотрев на меня изучающим взглядом.
Вскоре в гостиной появился привратник, сгибающийся под тяжестью моего самого большого чемодана. Он грохнул его на пол так, что звякнули «сосульки» люстры. Через десять минут появился остальной багаж. Привратник свалил его у моих ног и искоса посмотрел на меня испепеляющим взглядом.
— Не поднять ли сюда еще и вашу машину, мадам? — съязвил он.
— Как вы со мной разговариваете? Вы представляете, кто я?
— Женщина, которая любит разнообразие в одежде, — сбавив пыл, ответил он сквозь зубы.
После его ухода Дон отнес вещи в мою спальню.
— Вы можете принять ванную или душ, — сказал он. — А потом мы спустимся вниз и попробуем напитки. Ну как?
— Годится.
— Договорились. Встретимся в пять часов, — он прикрыл дверь жестом настоящего джентльмена, а может быть, даже и настоящего мужа.
Приняв душ, я начала перебирать туалеты и остановилась на черном бархатном платье, оголявшем мои плечи, а также шею и часть груди. Короче, этот лоскут держался на двух тонюсеньких бретельках и должен был демонстрировать подлинность и притягательную натуральность некоторых телесных подробностей Мэвис Зейдлиц. Платье плотно облегало фигуру, но расширялось от колен книзу: это было что-то похожее на веер в духе двадцатых годов. Модельер заверял меня, что ностальгический силуэт платья направляет мысли на вечное и непреходящее... Но я точно знаю, что у мужчин этот силуэт направляет мысли совсем в другую сторону — весьма современную, даже сиюминутную.
Дон ждал меня в нашей общей гостиной. Он был очень внимателен. Платье вызвало в нем бурю чувств: я заметила это по его глазам.
— Нет, — твердо сказала я. — Ничего подобного. Несмотря на то, что я — ваша жена. На три дня.
— Мэвис, это будут очень длинные и мучительные для меня дни, — вкрадчиво ответил он.
Мы спустились в ту гостиную, где состоялось мое знакомство с Эдвиной, пересекли ее и прошли в бар.
В этом помещении крыша была стеклянной, поэтому солнце беспрепятственно гуляло по всем закоулкам. Около стойки бара стоял человек с бокалом. Толстячок. Я отметила, что его белый костюм сшит у первоклассного портного, и что когда-то этот мужчина-, несомненно, был кудряв:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33