Ломоносов переновил корабль русской литературной речи. Обветшавшее убрал с дороги. Славянский язык остался в книгах церковных.
Когда Пушкин принял в руки руль – правило корабельное, литература русская пошла по курсу державному, славному. В паруса дунули русские ветры.
Сколько веков полноводная река живой народной речи плыла рядом с речью книжной!
Хотя бы бегло взглянем, рядом жили эти две стихии или вместе?
Русские люди искони любили слушать книгу. Фабула книжного сказания, если она была разительно яркой, запечатлевалась в памяти слушателей.
Устно-народное поэтическое слово, заимствуя книжный сюжет, никогда не воспринимало форм грамматических. Полюбившийся сюжет народ непреклонно обогащал русскою красотою.
Наблюдаются явления и обратного порядка. Например, в XVI – XVII веках писатель-историк, собирая материал для биографий той или другой исторической личности, иногда обращался к памяти народной. Если в устах народа все эти памяти были живыми цветами, то переведенные на условный литературный язык цветы эти нередко видятся нам поблекшими.
Таким образом, стихия живой народной речи и стихия речи литературной, условной существовали хотя нераздельно, но и неслиянно.
«Помянув родителей», то есть века XVII, XVIII, выходим на широкое раздолье русской литературы XIX века.
Тургенев сказал: «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины – ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!»
В этой похвале Тургенев объединяет и живую народную речь, и русскую речь литературную.
Язык классической нашей литературы XIX века весьма богат потому, что создавали его люди глубокой мысли, люди высоких стремлений, страстно искавшие правду.
Многосложны человеческие характеры, но проницательный взгляд художника-психолога видит и высоту неудобовсходимую и глубину неудобозримую.
Русские классики XIX века в подлинниках штудировали авторов французских, немецких, английских. Блестящее знание литературных форм Запада изощрило русское писательское мастерство.
Каково соотношение русского языка, закрепленного в литературе, и русского языка разговорного?
Если язык русский есть богатство, наследие отцов наших, то славные писатели наши, как добрые сыны, приумножают отцово наследие.
Не департамент одобрил их речь, не министерство рекомендует, – нет, весь народ русский на Севере, на Волге, в срединной России, в Сибири читает и слушает эту речь и находит, что все сказано статно и внятно.
* * *
Толстой изображает судьбу человека внимательно, последовательно, детально.
Психолог Достоевский тонко-прозрачно раскрывает перед нами и свет, и тьму, и доброе, и злое – все, что скрыто бывает в глубинах сердец человеческих.
Но ни нравоучительность Толстого, ни громоздкость Достоевского не отягощают. Это потому, что и Толстой и Достоевский являются художниками слова. Чувство эстетического удовлетворения все время сопровождает работу нашей мысли.
Но сейчас для меня важен лишь следующий вывод: писатели-психологи бессознательно, незаметно внушают нам и приучают нас внимательно и вдумчиво относиться к поведению людей, нас окружающих. И тогда обогатится и расширится твоя мысль, тогда у тебя и речи будут.
* * *
Итак, русский язык стал языком литературы. Что же, река живой народной речи и река русской речи литературной слились воедино? Нет, они остались неслиянны, хотя и нераздельны.
Это потому, что у писателя (классика) все сковано единой идеей: и фундамент, и стены, и кровля – все сцементировано единой мыслью («Война и мир», «Воскресение», «Анна Каренина»).
К творению писателя-классика ничего не прибавишь, не убавишь. Органически целостны и мысль, и язык. Толстой, Достоевский, Тургенев, Гоголь монументальны. Эти здания знали наши деды и отцы, и мы с вами.
Но рядом, но вокруг неутомленно бегущая, терпкая разговорная речь. Можно к разговорной речи применить стих Державина:
Алмазна сыплется гора
С высот, четыремя стенами,
Кипит внизу, бьет вверх буграми…
Еще видится нам теперешняя речь рекой без берегов. Сколько струй чистых и мутных, светло-прозрачных и иловатых!
В последнее время и в печати не раз поднимался вопрос о чистоте литературного языка.
Порою также делаются ребятам краткие, но убедительные внушения:
– Нельзя говорить: одел калоши, раздел пальто. Калоши надо надеть; раздеть можно человека, пальто надо снять. Правильному языку учитесь у великих наших классиков.
Если первые две заповеди конкретны, то последняя абстрактна (по-русски говоря).
Правильно и достойно поступают, когда велят молодежи учиться языку у классиков.
Школьная программа предписывает знакомство с некоторыми образцами классической литературы. Что имеет в виду школа? Ответ дают темы программных ученических сочинений: характеристика Онегина, Чацкого, Печорина; роль крестьянства в «Кому на Руси жить хорошо».
Следует отметить, что если в классическом произведении налицо яркая фабула, то молодежь причтет такое произведение к числу интересных книг.
Но, получив задание учиться у классика языку, ученик по-иному должен перестроить свои мысли.
«Учись языку у Толстого»… Это целая программа. Ученик раскрывает «Войну и мир». С чего начать? Разобрать фразы по частям речи и по частям предложения?
Кто будет проходить такой «заочный курс»?
В планах по обучению языку у классиков есть еще один важный пункт: любая литературная эпоха очень быстро становится историей.
Боюсь сплетать силлогизм – не сделать бы вывода, что Пушкин, Толстой, Достоевский являются уже историей литературы и произведения их – исторические памятники.
Нет, живы они и, во-первых, потому, что писатели эти запечатлели несравненную глубину русской философской мысли. Живы они точно так же, как живет и вечно юнеет могучая русская музыка Мусоргского, Бородина, Римского-Корсакова, Чайковского.
Неумирающая сила дышит и в изобразительном искусстве того времени: Серов, А. Иванов, Суриков, Репин и др.
Древний философ говорит о Гомере: «Гомер каждому, и дитяти, и мужу, и старику, столько дает, сколько кто может взять».
Если книга заключает в себе светлый разум, чистую совесть, поэтический талант – в такой книге великая сила и угодье.
В греческом языке слово «логос» обозначает и «слово» и «ум». «Слово есть провозвестник ума». Мы должны всячески обогащать свой ум, свою речь.
Философ Платон требует, чтобы творческий пафос присущ был и педагогу-учителю, и плотнику-строителю, и ремесленнику.
Гениальный Ломоносов воплотил в себе идеи Платона. Ломоносов был и физик, и химик, и филолог, и историк, и ученый-электрик, и географ. И любой вид деятельности Ломоносова озарен, как солнцем, творческим пафосом, поэтическим вдохновением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133
Когда Пушкин принял в руки руль – правило корабельное, литература русская пошла по курсу державному, славному. В паруса дунули русские ветры.
Сколько веков полноводная река живой народной речи плыла рядом с речью книжной!
Хотя бы бегло взглянем, рядом жили эти две стихии или вместе?
Русские люди искони любили слушать книгу. Фабула книжного сказания, если она была разительно яркой, запечатлевалась в памяти слушателей.
Устно-народное поэтическое слово, заимствуя книжный сюжет, никогда не воспринимало форм грамматических. Полюбившийся сюжет народ непреклонно обогащал русскою красотою.
Наблюдаются явления и обратного порядка. Например, в XVI – XVII веках писатель-историк, собирая материал для биографий той или другой исторической личности, иногда обращался к памяти народной. Если в устах народа все эти памяти были живыми цветами, то переведенные на условный литературный язык цветы эти нередко видятся нам поблекшими.
Таким образом, стихия живой народной речи и стихия речи литературной, условной существовали хотя нераздельно, но и неслиянно.
«Помянув родителей», то есть века XVII, XVIII, выходим на широкое раздолье русской литературы XIX века.
Тургенев сказал: «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины – ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!»
В этой похвале Тургенев объединяет и живую народную речь, и русскую речь литературную.
Язык классической нашей литературы XIX века весьма богат потому, что создавали его люди глубокой мысли, люди высоких стремлений, страстно искавшие правду.
Многосложны человеческие характеры, но проницательный взгляд художника-психолога видит и высоту неудобовсходимую и глубину неудобозримую.
Русские классики XIX века в подлинниках штудировали авторов французских, немецких, английских. Блестящее знание литературных форм Запада изощрило русское писательское мастерство.
Каково соотношение русского языка, закрепленного в литературе, и русского языка разговорного?
Если язык русский есть богатство, наследие отцов наших, то славные писатели наши, как добрые сыны, приумножают отцово наследие.
Не департамент одобрил их речь, не министерство рекомендует, – нет, весь народ русский на Севере, на Волге, в срединной России, в Сибири читает и слушает эту речь и находит, что все сказано статно и внятно.
* * *
Толстой изображает судьбу человека внимательно, последовательно, детально.
Психолог Достоевский тонко-прозрачно раскрывает перед нами и свет, и тьму, и доброе, и злое – все, что скрыто бывает в глубинах сердец человеческих.
Но ни нравоучительность Толстого, ни громоздкость Достоевского не отягощают. Это потому, что и Толстой и Достоевский являются художниками слова. Чувство эстетического удовлетворения все время сопровождает работу нашей мысли.
Но сейчас для меня важен лишь следующий вывод: писатели-психологи бессознательно, незаметно внушают нам и приучают нас внимательно и вдумчиво относиться к поведению людей, нас окружающих. И тогда обогатится и расширится твоя мысль, тогда у тебя и речи будут.
* * *
Итак, русский язык стал языком литературы. Что же, река живой народной речи и река русской речи литературной слились воедино? Нет, они остались неслиянны, хотя и нераздельны.
Это потому, что у писателя (классика) все сковано единой идеей: и фундамент, и стены, и кровля – все сцементировано единой мыслью («Война и мир», «Воскресение», «Анна Каренина»).
К творению писателя-классика ничего не прибавишь, не убавишь. Органически целостны и мысль, и язык. Толстой, Достоевский, Тургенев, Гоголь монументальны. Эти здания знали наши деды и отцы, и мы с вами.
Но рядом, но вокруг неутомленно бегущая, терпкая разговорная речь. Можно к разговорной речи применить стих Державина:
Алмазна сыплется гора
С высот, четыремя стенами,
Кипит внизу, бьет вверх буграми…
Еще видится нам теперешняя речь рекой без берегов. Сколько струй чистых и мутных, светло-прозрачных и иловатых!
В последнее время и в печати не раз поднимался вопрос о чистоте литературного языка.
Порою также делаются ребятам краткие, но убедительные внушения:
– Нельзя говорить: одел калоши, раздел пальто. Калоши надо надеть; раздеть можно человека, пальто надо снять. Правильному языку учитесь у великих наших классиков.
Если первые две заповеди конкретны, то последняя абстрактна (по-русски говоря).
Правильно и достойно поступают, когда велят молодежи учиться языку у классиков.
Школьная программа предписывает знакомство с некоторыми образцами классической литературы. Что имеет в виду школа? Ответ дают темы программных ученических сочинений: характеристика Онегина, Чацкого, Печорина; роль крестьянства в «Кому на Руси жить хорошо».
Следует отметить, что если в классическом произведении налицо яркая фабула, то молодежь причтет такое произведение к числу интересных книг.
Но, получив задание учиться у классика языку, ученик по-иному должен перестроить свои мысли.
«Учись языку у Толстого»… Это целая программа. Ученик раскрывает «Войну и мир». С чего начать? Разобрать фразы по частям речи и по частям предложения?
Кто будет проходить такой «заочный курс»?
В планах по обучению языку у классиков есть еще один важный пункт: любая литературная эпоха очень быстро становится историей.
Боюсь сплетать силлогизм – не сделать бы вывода, что Пушкин, Толстой, Достоевский являются уже историей литературы и произведения их – исторические памятники.
Нет, живы они и, во-первых, потому, что писатели эти запечатлели несравненную глубину русской философской мысли. Живы они точно так же, как живет и вечно юнеет могучая русская музыка Мусоргского, Бородина, Римского-Корсакова, Чайковского.
Неумирающая сила дышит и в изобразительном искусстве того времени: Серов, А. Иванов, Суриков, Репин и др.
Древний философ говорит о Гомере: «Гомер каждому, и дитяти, и мужу, и старику, столько дает, сколько кто может взять».
Если книга заключает в себе светлый разум, чистую совесть, поэтический талант – в такой книге великая сила и угодье.
В греческом языке слово «логос» обозначает и «слово» и «ум». «Слово есть провозвестник ума». Мы должны всячески обогащать свой ум, свою речь.
Философ Платон требует, чтобы творческий пафос присущ был и педагогу-учителю, и плотнику-строителю, и ремесленнику.
Гениальный Ломоносов воплотил в себе идеи Платона. Ломоносов был и физик, и химик, и филолог, и историк, и ученый-электрик, и географ. И любой вид деятельности Ломоносова озарен, как солнцем, творческим пафосом, поэтическим вдохновением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133