Слабый, еле уловимый.
Конечно, здесь не может так пахнуть. Мне всего лишь чудится.
Поправив узел на галстуке, снимаю с полки атташе-кейс, выхожу из вагона. И вдыхаю грудью настоящий запах моря. Срабатывает рефлекс памяти — в голове проплывают несколько телефонных номеров. Девчонки шестьдесят восьмого года… перебирая в уме их номера, я будто случайно встречаю их спустя столько лет.
Быть может, мы сядем друг против друга за столиком в ресторане, где часто бывали когда-то, и снова начнем разговор. На столе — клетчатая бумажная скатерть, на окне — горшок с геранью. В окно вливается спокойный, умиротворяющий свет, словно в храме.
— Ой! Сколько же лет прошло? Точно! Уже десять Как время-то летит!
Нет, не так.
— Когда же мы последний раз виделись? Десять лет назад? Всего то? А кажется, все сто.
Ну и разговор… Абсурд какой-то.
— Чего только не было за это время, — возьму и скажу я. Потому что и в самом деле: чего только не было.
Она пять лет как вышла замуж, у нее дети, муж работает в рекламной компании, по трем кредитам приходится расплачиваться… Может, и так разговор повернется.
— Который час? — спросит она.
— Двадцать минут четвертого, — отвечу я. Двадцать минут четвертого. Время проворачивается со скрипом, совсем как катушка со старой кинохроникой.
У вокзала останавливаю такси, называю водителю гостиницу. Закуриваю, стараясь прогнать из головы все мысли. Доезжаю до гостиницы и, шагая по главной улице, пустой в этот утренний час, рассеянно соображаю, что в общем-то и не хочу никого видеть. В воздухе плавают запахи подгорелого масла, свежезаваренного чая, недавно политой мостовой. Уже проснулся магазин пластинок — из дверей льется мелодия последнего хита. Эти звуки и запахи, бледной тенью скользя в сознании, постепенно заполняют меня.
Меня будто кто-то окликает:
«Эй, погоди! Да постой же! Это я. Ты что, не помнишь меня? Тут есть одно местечко, как раз для тебя. Пойдем со мной. Тебе наверняка понравится».
«Вряд ли. Это во-первых. И потом — я даже лица твоего не помню».
Воздух! Что-то с ним не так.
Как я раньше не заметил? С воздухом в Городке явно творится что-то непонятное. Прохожу десять метров — и воздух уже другой. Все не то: насыщенность, давление, свет, температура… Звук шагов по ровному тротуару. Время и то сбоит, как изношенный мотор машины.
Захожу в магазинчик, торгующий мужской одеждой, выбираю кроссовки и тенниску, складываю покупки в бумажный пакет. Захотелось надеть что-нибудь новенькое. Выпью горячего кофе, переоденусь…
Принимаю у себя в номере горячий душ, достаю пачку «Мальборо» и, лежа на кровати, выкуриваю три сигареты. Потом разрываю целлофановую упаковку и надеваю новую тенниску. Достаю джинсы, которые еле поместились в атташе-кейс, завязываю шнурки на кроссовках.
Хожу туда-сюда по ковру, чтобы разносить новую обувь, и чувствую, что начинаю постепенно привыкать к Городку. Непонятно откуда взявшееся раздражение тоже почти улеглось.
Не снимая кроссовок, ложусь на кровать, тупо гляжу в потолок. Снова запахло морем — гораздо сильнее, чем в первый раз. Так пахнут проносящийся над волнами соленый ветер, прилипшие к скалам водоросли, мокрый песок… Так пахнет на морском берегу.
Через час такси везет меня к морю. Машина останавливается, и я вижу: море исчезло.
Нет, точнее сказать — отступило на несколько километров.
Остался лишь старый мол. Вернее то, что раньше так называлось. Подарок из прошлого, он тянется вдоль шоссе, когда-то проложенного по побережью. Обветшалая невысокая стена, ни на что больше не пригодная. А за ней — уже не омываемая волнами полоска берега, а необъятная забетонированная территория, на которой, насколько хватает глаз, рядами, как гробницы гигантского некрополя, высятся несколько десятков многоэтажных жилых домов, залитых лучами солнца, которое напоминает о скором лете.
— Уже года три, как понастроили, — объясняет немолодой таксист. — Море начали засыпать лет семь назад. Целые горы срывали, породу по транспортерам доставляли на берег и сваливали в воду. Так вместо гор жилой квартал получился, вместо моря — дома. А вы что, не знали?
— Я здесь уже десять лет не был.
Водитель кивает:
— Тут теперь все по-другому. Хотя если вперед немножко проехать, там новый берег будет. Хотите посмотреть?
— Да нет. Я здесь сойду. Спасибо.
Водитель выключает счетчик, я расплачиваюсь, оставляю ему мелочь.
Шагаю по шоссе вдоль берега, на лице выступают мелкие капельки пота. Минут через пять забираюсь на бетонную стену и иду дальше по неширокой, с полметра, кромке. Подошвы новых кроссовок с резиновым скрипом чертят по бетону. Навстречу попадаются ребятишки, которые, как и я, бредут куда-то по заброшенному молу.
Половина первого.
Тихо— то как…
Как же давно это было! Уже лет двадцать прошло. Тогда, летом, я каждый день здесь купался. Выходил из нашего дворика и шел к берегу. Босиком, в одних трусах. Раскаленная солнцем асфальтовая дорожка обжигала подошвы, и я пускался вприпрыжку. И еще я запомнил, какие были ливни! Я обожал, как пахнет после проливного дождя, когда вода испаряется и впитывается в жаркий асфатьт.
Дома меня ждал арбуз. Его доставали из колодца, где он охлаждался в ледяной воде. Конечно, в доме был холодильник, но из колодца арбуз получался почему-то гораздо вкуснее. Я залезал в ванну, чтобы смыть с себя соль, потом садился на веранде и вгрызался в арбузную мякоть. Один раз веревка, на которой арбузы опускали в колодец, оборвалась, арбуз разбился о воду, и мы несколько месяцев не могли его выловить. Каждый раз, доставая ведро с водой, обнаруживали в нем кусочки арбуза. Как раз тем летом Садахару О на Косиэн стал лучшим питчером. Колодец был страшно глубокий — сколько я в него ни заглядывал, не мог разглядеть ничего, кроме круглого темного пятна.
Немного повзрослев (к тому времени море совсем загадили и купаться приходилось уже в бассейне, который построили на горе), я по вечерам гулял вдоль берега с собакой (у нас жил пес — белый, большой). Бродил по пляжу, отпуская собаку побегать по песку, иногда встречал девчонок из моего класса. Мог проболтать с ними целый час, пока совсем не темнело. Девчонки шестьдесят третьего года… Длинные юбки, пахнущие шампунем волосы, начавшая вырисовываться грудь, стянутая тесным лифчиком. Мы садились рядышком и вели разговоры, полные маленьких загадок и тайн. Про то, что они любят, чего терпеть не могут, о нашем классе, о Городке, о других странах… О новых фильмах с Энтони Хопкинсом, Грегори Пеком, Элвисом Пресли… О хите Нила Седаки «Тяжело расставаться».
Несколько раз в год на берег выносило утопленников. По большей части — самоубийц. Никто не знал, где они бросились в море. На одежде — ни имен, ни фамилий, в карманах тоже ничего (или в них что-то было, но волны унесли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Конечно, здесь не может так пахнуть. Мне всего лишь чудится.
Поправив узел на галстуке, снимаю с полки атташе-кейс, выхожу из вагона. И вдыхаю грудью настоящий запах моря. Срабатывает рефлекс памяти — в голове проплывают несколько телефонных номеров. Девчонки шестьдесят восьмого года… перебирая в уме их номера, я будто случайно встречаю их спустя столько лет.
Быть может, мы сядем друг против друга за столиком в ресторане, где часто бывали когда-то, и снова начнем разговор. На столе — клетчатая бумажная скатерть, на окне — горшок с геранью. В окно вливается спокойный, умиротворяющий свет, словно в храме.
— Ой! Сколько же лет прошло? Точно! Уже десять Как время-то летит!
Нет, не так.
— Когда же мы последний раз виделись? Десять лет назад? Всего то? А кажется, все сто.
Ну и разговор… Абсурд какой-то.
— Чего только не было за это время, — возьму и скажу я. Потому что и в самом деле: чего только не было.
Она пять лет как вышла замуж, у нее дети, муж работает в рекламной компании, по трем кредитам приходится расплачиваться… Может, и так разговор повернется.
— Который час? — спросит она.
— Двадцать минут четвертого, — отвечу я. Двадцать минут четвертого. Время проворачивается со скрипом, совсем как катушка со старой кинохроникой.
У вокзала останавливаю такси, называю водителю гостиницу. Закуриваю, стараясь прогнать из головы все мысли. Доезжаю до гостиницы и, шагая по главной улице, пустой в этот утренний час, рассеянно соображаю, что в общем-то и не хочу никого видеть. В воздухе плавают запахи подгорелого масла, свежезаваренного чая, недавно политой мостовой. Уже проснулся магазин пластинок — из дверей льется мелодия последнего хита. Эти звуки и запахи, бледной тенью скользя в сознании, постепенно заполняют меня.
Меня будто кто-то окликает:
«Эй, погоди! Да постой же! Это я. Ты что, не помнишь меня? Тут есть одно местечко, как раз для тебя. Пойдем со мной. Тебе наверняка понравится».
«Вряд ли. Это во-первых. И потом — я даже лица твоего не помню».
Воздух! Что-то с ним не так.
Как я раньше не заметил? С воздухом в Городке явно творится что-то непонятное. Прохожу десять метров — и воздух уже другой. Все не то: насыщенность, давление, свет, температура… Звук шагов по ровному тротуару. Время и то сбоит, как изношенный мотор машины.
Захожу в магазинчик, торгующий мужской одеждой, выбираю кроссовки и тенниску, складываю покупки в бумажный пакет. Захотелось надеть что-нибудь новенькое. Выпью горячего кофе, переоденусь…
Принимаю у себя в номере горячий душ, достаю пачку «Мальборо» и, лежа на кровати, выкуриваю три сигареты. Потом разрываю целлофановую упаковку и надеваю новую тенниску. Достаю джинсы, которые еле поместились в атташе-кейс, завязываю шнурки на кроссовках.
Хожу туда-сюда по ковру, чтобы разносить новую обувь, и чувствую, что начинаю постепенно привыкать к Городку. Непонятно откуда взявшееся раздражение тоже почти улеглось.
Не снимая кроссовок, ложусь на кровать, тупо гляжу в потолок. Снова запахло морем — гораздо сильнее, чем в первый раз. Так пахнут проносящийся над волнами соленый ветер, прилипшие к скалам водоросли, мокрый песок… Так пахнет на морском берегу.
Через час такси везет меня к морю. Машина останавливается, и я вижу: море исчезло.
Нет, точнее сказать — отступило на несколько километров.
Остался лишь старый мол. Вернее то, что раньше так называлось. Подарок из прошлого, он тянется вдоль шоссе, когда-то проложенного по побережью. Обветшалая невысокая стена, ни на что больше не пригодная. А за ней — уже не омываемая волнами полоска берега, а необъятная забетонированная территория, на которой, насколько хватает глаз, рядами, как гробницы гигантского некрополя, высятся несколько десятков многоэтажных жилых домов, залитых лучами солнца, которое напоминает о скором лете.
— Уже года три, как понастроили, — объясняет немолодой таксист. — Море начали засыпать лет семь назад. Целые горы срывали, породу по транспортерам доставляли на берег и сваливали в воду. Так вместо гор жилой квартал получился, вместо моря — дома. А вы что, не знали?
— Я здесь уже десять лет не был.
Водитель кивает:
— Тут теперь все по-другому. Хотя если вперед немножко проехать, там новый берег будет. Хотите посмотреть?
— Да нет. Я здесь сойду. Спасибо.
Водитель выключает счетчик, я расплачиваюсь, оставляю ему мелочь.
Шагаю по шоссе вдоль берега, на лице выступают мелкие капельки пота. Минут через пять забираюсь на бетонную стену и иду дальше по неширокой, с полметра, кромке. Подошвы новых кроссовок с резиновым скрипом чертят по бетону. Навстречу попадаются ребятишки, которые, как и я, бредут куда-то по заброшенному молу.
Половина первого.
Тихо— то как…
Как же давно это было! Уже лет двадцать прошло. Тогда, летом, я каждый день здесь купался. Выходил из нашего дворика и шел к берегу. Босиком, в одних трусах. Раскаленная солнцем асфальтовая дорожка обжигала подошвы, и я пускался вприпрыжку. И еще я запомнил, какие были ливни! Я обожал, как пахнет после проливного дождя, когда вода испаряется и впитывается в жаркий асфатьт.
Дома меня ждал арбуз. Его доставали из колодца, где он охлаждался в ледяной воде. Конечно, в доме был холодильник, но из колодца арбуз получался почему-то гораздо вкуснее. Я залезал в ванну, чтобы смыть с себя соль, потом садился на веранде и вгрызался в арбузную мякоть. Один раз веревка, на которой арбузы опускали в колодец, оборвалась, арбуз разбился о воду, и мы несколько месяцев не могли его выловить. Каждый раз, доставая ведро с водой, обнаруживали в нем кусочки арбуза. Как раз тем летом Садахару О на Косиэн стал лучшим питчером. Колодец был страшно глубокий — сколько я в него ни заглядывал, не мог разглядеть ничего, кроме круглого темного пятна.
Немного повзрослев (к тому времени море совсем загадили и купаться приходилось уже в бассейне, который построили на горе), я по вечерам гулял вдоль берега с собакой (у нас жил пес — белый, большой). Бродил по пляжу, отпуская собаку побегать по песку, иногда встречал девчонок из моего класса. Мог проболтать с ними целый час, пока совсем не темнело. Девчонки шестьдесят третьего года… Длинные юбки, пахнущие шампунем волосы, начавшая вырисовываться грудь, стянутая тесным лифчиком. Мы садились рядышком и вели разговоры, полные маленьких загадок и тайн. Про то, что они любят, чего терпеть не могут, о нашем классе, о Городке, о других странах… О новых фильмах с Энтони Хопкинсом, Грегори Пеком, Элвисом Пресли… О хите Нила Седаки «Тяжело расставаться».
Несколько раз в год на берег выносило утопленников. По большей части — самоубийц. Никто не знал, где они бросились в море. На одежде — ни имен, ни фамилий, в карманах тоже ничего (или в них что-то было, но волны унесли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26