— Что?
— Забыл про ботинки?
— Забыл, — отозвался я, хотя он мне как раз напомнил о потере. Очень ценные ботинки, мамин подарок ко дню рождения. Замечательная вещь, а скрипели как! Просто песня! А вдруг из-за этих проклятых ботинок мама на скворце станет обиду вымещать? Она считает, что он ее достает.
Хотя он совсем ненадоедливый. Очень тихая и аккуратная птичка. Куда тише, чем собака, к примеру.
Собака.
При мысли о собаке у меня холодный пот выступил. Почему это все держат собак? Чем скворцы-то хуже? И почему мама скворцов не любит? И зачем только я поперся в эту библиотеку в таких дорогих ботинках?
Наконец мы достигли металлической двери. Возле нее пришедший с новолунием мрак казался еще гуще. Человек-Овца подул на кулаки, помахал руками, сводя и разводя их в стороны.
После этих упражнений он сунул руку в карман и, достав связку ключей, с улыбкой посмотрел на меня:
— Тишина!
— Есть, — прошептал я.
Еле слышный скрежет ключа в замке эхом отозвался во всем теле. Выждав несколько секунд, Человек-Овца тихонько надавил на дверь. В образовавшуюся щель мягко хлынула непроницаемая тьма. Новолуние нарушает гармонию воздушных сфер.
— Не бойся, — похлопав меня по руке, сказал Человек-Овца. — Все идет как надо.
Ой ли? — подумал я.

6
Человек-Овца извлек из кармана электрический фонарик, нажал на кнопку. Рассеянный желтоватый луч осветил ступени той длинной лестницы, по которой старик вел меня в подземелье. Там, на верхней площадке, начиналась другая часть непонятного лабиринта.
— Эй? — позвал я Человека-Овцу.
— Что?
— А ты наверху дорогу найдешь?
— Думаю, вспомню, — не очень уверенно ответил он. — Хотя я уже года три-четыре там не был, так что не знаю точно. Уж как-нибудь разберемся.
Я огорчился, но вида не показал — решил промолчать. Какой смысл сейчас об этом говорить? Будь что будет, в конце концов.
Бесшумно ступая, мы стали подниматься по лестнице. Человек-Овца в старых кроссовках, я вообще босиком. Он шел впереди, освещая себе дорогу фонариком, а я тащился следом в полной темноте, то и дело утыкаясь ему в зад. Шажки у него были маленькие, и мне никак не удавалось приспособиться к его походке.
Над холодной и скользкой лестницей тянулся обшарпанный каменный свод. Можно подумать, этим ступенькам несколько тысяч лет. Я не чувствовал никаких запахов, но местами воздух напоминал слоеный пирог, причем каждый слой — со своими плотностью и температурой. Спускаясь в подземелье, я этого не заметил. Скорее всего, просто не обратил внимания. Время от времени я на что-то наступал. Мягкое, вроде слизняка, и жесткое — оно с хрустом лопалось под ногами. Не иначе, какие-нибудь насекомые. Впрочем, в темноте все равно не разберешь. В любом случае ощущение было отвратительное. И зачем я только ботинки скинул… Наконец подъем, казавшийся бесконечным, закончился, и мы перевели дух. Ноги совершенно одеревенели.
— Ничего себе лестница! — сказал я. — Когда мы спускались, мне она такой длинной не показалась.
— В давние времена здесь был колодец, — объяснил Человек-Овца. — Но он высох — вода ушла, и его стали использовать для другого.
— Вот так?
— Хотя точно не знаю, просто такой разговор слышал.
Передохнув немного, мы вступили в лабиринт. На первой развилке Человек-Овца повернул было направо, но, подумав, вернулся и двинулся в левую сторону.
— Ты уверен? — забеспокоился я.
— Угу. Все так. Нам сюда.
Его слона меня не убедили. Коварство лабиринта в том, что, пока не зайдешь в него поглубже, не поймешь, на правильном ли ты пути. А когда сообразишь, что идешь не туда, уже поздно. В этом вся штука.
Несколько раз Человек-Овца сбивался и поворачивал обратно. Останавливался и, проведя пальцем по стене, облизывал его, прикладывал к полу ухо бурчал что-то паукам, раскинувшим сети на потолке, принюхивался, с шумом втягивая в себя воздух. Словно осваивал новые, непривычные для него контуры памяти.
Время летело — похоже, уже приближался рассвет. Человек-Овца то и дело доставал фонарик, чтобы посмотреть, который час.
— Без десяти три, — сказал он. — Новолуние слабеет, теперь надо быть осторожнее.
Он был прав: окутывавшая нас тьма вроде и в самом деле меняла плотность. Острая резь в глазах немного отпустила.
Мы торопились. Нужно добраться к последней двери до рассвета. Не успеем — старик проснется, увидит, что нас нет, и тут же бросится в погоню. Тогда нам конец.
— Ну как? Успеваем? — спросил я.
— Угу. Все в порядке. Дальше я дорогу знаю. Вспомнил. Не беспокойся. Я тебя выведу. Положись на меня.
Он действительно вспомнил. Поворот, еще один, еще… Лабиринт заканчивался, наконец мы оказались в прямом коридоре. Человек-Овца повел лучом фонарика, и впереди замаячила та самая дверь. Из щелей в дверном проеме пробивался зыбкий бледный свет.
— Гляди! Я же говорил! — торжествовал Человек-Овца. — Дальше уже ерунда. Откроем дверь и все.
— Спасибо вам.
Человек-Овца снова полез в карман за ключами и открыл дверь. Перед нами был подвал библиотеки. С потолка свисала лампочка, под ней стоял стол, за которым сидел старик и в упор смотрел на нас. Рядом пристроился большой черный пес. С зелеными глазами, в кожаном ошейнике с драгоценным камнем. Лапы толстенные и на каждой по шесть когтей. Кончики ушей раздвоенные, коричневый нос. Та же самая псина, которая меня тогда тяпнула! В окровавленной пасти она держала скворца.
Не помня себя, я закричал. Протянув руку, Человек-Овца поддержал меня.
— А я уж вас заждался, — проговорил старик. — Что вы так долго-то?
— Сэнсэй, тут много причин.
— Заткнись! — заорал на него старик. Выхватив ивовый прут, он со свистом хлестнул им по столу. Псина навострила уши. Человек-Овца умолк. В подвале повисла мертвая тишина.
— Итак, как же ты сюда дотащился?
— А вы разве не спали? — спросил я.
— Хе-хе-хе! — гнусно захихикал старикашка. — Ну ты нахал! Уж не знаю, кто тебе это сказал. Думаешь, я так прост? Я же вас насквозь вижу.
Я вздохнул. Вот как получилось… Еще и скворец пропал ни за что.
— Ты! — старик ткнул прутом в Человека-Овцу. — Я тебя на куски порежу и брошу в яму на корм сороконожкам.
Человека-Овцу у меня за спиной колотила дрожь.
— А тебя… — Старик обратился ко мне. — Тебя я скорммлю псу. Только сердце и мозг оставлю, остальное он сожрет. Весь пол кишками и кровью вымажет.
Он с чувством рассмеялся. Зеленые глаза псины сверкнули.
И тут вдруг скворец в зубах пса стал расти на глазах Вот он уже раздулся с курицу, распирая как домкратом собачью пасть. Собака взвыла, но было уже поздно — пасть порвалась, захрустели кости. Старик в панике хлестнул скворца прутом. Никакого толку. Птица надувалась все больше, пока не прижала старика к стене. Теперь она уже была размером со льва.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26