Ничего себе охрана, подумал я.
— Здесь живут тонгарские вороны, — просветил меня управляющий. — Особая порода. Издавна питается только тонгарияки и ничем другим.
Других объяснений не требовалось. В помещении, куда мы вошли, находилось больше сотни птиц. Что-то вроде пустого склада с пятиметровыми потолками и несколькими перекладинами, на которых рядами сидели тонгарские вороны. Они оказались гораздо крупнее своих обычных собратьев: самые большие — с метр, те, что поменьше, — сантиметров шестьдесят. Приглядевшись, я понял, что вороны слепые. Вместо глаз у них были какие-то белые жировые комочки. Вдобавок они раздулись, как шары, — казалось, того и гляди лопнут.
Услышав наши шаги, вороны захлопали крыльями и загалдели все разом. Их гвалт поначалу оглушил, но, немного привыкнув, я понял, что они кричат: «Тонгарияки! Тонгарияки!» Омерзительные твари. На вид, во всяком случае.
Управляющий достал из коробки тонгарияки и рассыпал их по полу. Тут же вся стоголовая стая сорвалась с насестов и с жадностью накинулась на угощение. Сражаясь за каждую крошку, вороны хватали друг друга за лапы, целили клювами в глаза. Ага! Ясно теперь, почему они тут слепые.
Дальше управляющий взял другую коробку и тоже высыпал ее содержимое — на первый взгляд, такие же тонгарияки — на пол.
— А вот — то, что не прошло по конкурсу. Вороны опять бросились к еде, но, поняв, с чем имеют дело, жрать не стали и подняли сердитый гвалт.
— Тонгарияки! Тонгарияки! Тонгарияки! — орали они во все горло. Звук раскатывался под потолком, нещадно терзая мои уши.
— Смотрите! Они едят только настоящие тонгарияки, — торжествовал управляющий. — Их не проведешь.
— Тонгарияки! Тонгарияки! Тонгарияки!
— А теперь предложим им ваши новые тонгарияки. Станут есть — прошли по конкурсу, не станут — значит, не судьба.
Мне стало не по себе. Предчувствие подсказывало: ничего хорошего из этого не получится. Разве можно решать такое дело, пытаясь скормить что-то этой дикой банде! Неправильно это. Но управляющий плевать хотел на мое мнение и бодренько разметал по полу мою «конкурсную продукцию». Вороны немедленно метнулись к ней, и тут началось что-то невообразимое. Некоторым птицам мои тонгарияки пришлись по вкусу, и они принялись их пожирать. Другие, схватив кусок, отхаркивали его и поднимали крик: «Тонгарияки! » Ворон, которому ничего не досталось, пришел в дикое возбуждение и долбанул клювом в горло того, кто успел что-то урвать. Брызнула кровь. Еше одна птица налетела на брошенный кусок, но огромный ворон, издав боевой клич: «Тонгарияки! », напал на нее и распорол брюхо. Вспыхнула потасовка. Кровь вызывала новую кровь, ненависть рождала новую ненависть. Было бы из-за чего… Из-за какого-то сладкого кусочка. Но для воронов этот кусочек означал все. Те тонгарияки или не те… Вопрос жизни и смерти.
— Глядите, что творится! — посетовал управляющий. — Я бросил, а они, видно, не ожидали. Прямо бешеными стали.
Я покинул поле боя в одиночку, спустился на лифте и вышел из здания, где размещалась фирма. Жаль, конечно, что сорвалось с двумя миллионами, но прожить долгую жизнь, имея дело с этим вороньем… нет уж, увольте. Я решил дальше готовить только то, что мне захочется, — и только для себя. А вороны пусть хоть до смерти друг друга заклюют.
Бедность в форме чизкейка
Мы называли это место «треугольником». А как иначе? Не представляю. Этот клочок земли действительно имел форму идеального, будто нарисованного, треугольника. Мы жили там вдвоем. Было это году в семьдесят третьем или семьдесят четвертом.
Если треугольник представляется вам в форме эдакого дельтовидного крыла, то наш был совсем другой — вытянутый и узкий, как клин. Можно объяснить более наглядно: перед вами круглый чизкейк. Берете нож и разрезаете его на двенадцать частей. Получается что-то вроде расчерченного циферблата или окружности, поделенной на двенадцать тридцатиградусных сегментов — кусков торта. Кладете один на тарелку и, прихлебывая чай, спокойно его разглядываете. По форме этот кусок — точь-в-точь наш треугольник.
Быть может, вы спросите, как же получился участок такой неестественной формы. А может, и не спросите. Хотя какая разница — я все равно не знаю ответа. И из местных никто не знает. Известно только, что таким он был с незапамятных времен, таким остается сейчас и, скорее всего, еще долго-долго таким будет. У меня сложилось впечатление, что соседи, во всяком случае, были не очень расположены говорить о треугольнике или ломать себе из-за него голову. Почему они относились к нему с такой прохладцей — как к бородавке за ухом — непонятно. Не иначе, из-за нелепой формы.
С двух сторон треугольник стиснули железнодорожные пути. Одна ветка была государственная, другая — частная. Вообще-то линии шли параллельно, но, наткнувшись на острие торчащего посреди дороги клина, под неестественным утлом расходились в разные стороны — на север и юг. Впечатляющая картина. Стоя в вершине треугольника и гладя на проходящие электрички, я чувствовал себя стоящим на мостике эсминца, рассекающего носом волны.
Хотя в плане удобств жизнь в этом треугольнике была совершенно сумасшедшая. Во-первых, страшный шум. Участок, что ни говори, буквально зажат между двумя ветками, и грохот поездов нас, конечно, доставал. Открываешь дверь передней — проносится состав, в заднее окно выглянешь — то же самое. Без преувеличения — под самым носом. Так близко, что можно с пассажирами переглядываться и раскланиваться. Сейчас, когда вспоминаешь, все это кажется важным.
Но разве не становилось тихо, когда проходил последний поезд, скажете вы. Хм-м… Обычно люди так думают. И я тоже так считал — до того, как туда переехал. Дело в том, что там последних поездов не было. Пассажирские прекращали ходить в час ночи и тут же начиналось движение товарных. Они грохотали до самого рассвета, а потом возобновлялось пассажирское сообщение. И так день заднем, день за днем.
Эхе-хе.
Почему мы поселились в таком месте? По одной простой причине — там было дешево. За домик с тремя комнатами, ванной и даже крохотным садиком мы платили столько же, сколько с нас запросили бы за малогабаритную квартиру. В отдельном доме можно и кошку держать. Его будто специально для нас приготовили. Мы только что поженились и были такими бедными, что, скажу без ложной скромности, вполне могли бы попасть по этой категории в книгу рекордов Гиннеса. О доме мы узнали из объявления, наклеенного у станции. Поглядев на условия, арендную плату и планировку, мы поняли, что нам сильно повезло.
— Очень-очень дешево, — говорил нам в агентстве недвижимости лысый клерк. — Ну, понятное дело, там шумновато, но это ведь дело привычки. А вообще такое жилье — большая удача.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Здесь живут тонгарские вороны, — просветил меня управляющий. — Особая порода. Издавна питается только тонгарияки и ничем другим.
Других объяснений не требовалось. В помещении, куда мы вошли, находилось больше сотни птиц. Что-то вроде пустого склада с пятиметровыми потолками и несколькими перекладинами, на которых рядами сидели тонгарские вороны. Они оказались гораздо крупнее своих обычных собратьев: самые большие — с метр, те, что поменьше, — сантиметров шестьдесят. Приглядевшись, я понял, что вороны слепые. Вместо глаз у них были какие-то белые жировые комочки. Вдобавок они раздулись, как шары, — казалось, того и гляди лопнут.
Услышав наши шаги, вороны захлопали крыльями и загалдели все разом. Их гвалт поначалу оглушил, но, немного привыкнув, я понял, что они кричат: «Тонгарияки! Тонгарияки!» Омерзительные твари. На вид, во всяком случае.
Управляющий достал из коробки тонгарияки и рассыпал их по полу. Тут же вся стоголовая стая сорвалась с насестов и с жадностью накинулась на угощение. Сражаясь за каждую крошку, вороны хватали друг друга за лапы, целили клювами в глаза. Ага! Ясно теперь, почему они тут слепые.
Дальше управляющий взял другую коробку и тоже высыпал ее содержимое — на первый взгляд, такие же тонгарияки — на пол.
— А вот — то, что не прошло по конкурсу. Вороны опять бросились к еде, но, поняв, с чем имеют дело, жрать не стали и подняли сердитый гвалт.
— Тонгарияки! Тонгарияки! Тонгарияки! — орали они во все горло. Звук раскатывался под потолком, нещадно терзая мои уши.
— Смотрите! Они едят только настоящие тонгарияки, — торжествовал управляющий. — Их не проведешь.
— Тонгарияки! Тонгарияки! Тонгарияки!
— А теперь предложим им ваши новые тонгарияки. Станут есть — прошли по конкурсу, не станут — значит, не судьба.
Мне стало не по себе. Предчувствие подсказывало: ничего хорошего из этого не получится. Разве можно решать такое дело, пытаясь скормить что-то этой дикой банде! Неправильно это. Но управляющий плевать хотел на мое мнение и бодренько разметал по полу мою «конкурсную продукцию». Вороны немедленно метнулись к ней, и тут началось что-то невообразимое. Некоторым птицам мои тонгарияки пришлись по вкусу, и они принялись их пожирать. Другие, схватив кусок, отхаркивали его и поднимали крик: «Тонгарияки! » Ворон, которому ничего не досталось, пришел в дикое возбуждение и долбанул клювом в горло того, кто успел что-то урвать. Брызнула кровь. Еше одна птица налетела на брошенный кусок, но огромный ворон, издав боевой клич: «Тонгарияки! », напал на нее и распорол брюхо. Вспыхнула потасовка. Кровь вызывала новую кровь, ненависть рождала новую ненависть. Было бы из-за чего… Из-за какого-то сладкого кусочка. Но для воронов этот кусочек означал все. Те тонгарияки или не те… Вопрос жизни и смерти.
— Глядите, что творится! — посетовал управляющий. — Я бросил, а они, видно, не ожидали. Прямо бешеными стали.
Я покинул поле боя в одиночку, спустился на лифте и вышел из здания, где размещалась фирма. Жаль, конечно, что сорвалось с двумя миллионами, но прожить долгую жизнь, имея дело с этим вороньем… нет уж, увольте. Я решил дальше готовить только то, что мне захочется, — и только для себя. А вороны пусть хоть до смерти друг друга заклюют.
Бедность в форме чизкейка
Мы называли это место «треугольником». А как иначе? Не представляю. Этот клочок земли действительно имел форму идеального, будто нарисованного, треугольника. Мы жили там вдвоем. Было это году в семьдесят третьем или семьдесят четвертом.
Если треугольник представляется вам в форме эдакого дельтовидного крыла, то наш был совсем другой — вытянутый и узкий, как клин. Можно объяснить более наглядно: перед вами круглый чизкейк. Берете нож и разрезаете его на двенадцать частей. Получается что-то вроде расчерченного циферблата или окружности, поделенной на двенадцать тридцатиградусных сегментов — кусков торта. Кладете один на тарелку и, прихлебывая чай, спокойно его разглядываете. По форме этот кусок — точь-в-точь наш треугольник.
Быть может, вы спросите, как же получился участок такой неестественной формы. А может, и не спросите. Хотя какая разница — я все равно не знаю ответа. И из местных никто не знает. Известно только, что таким он был с незапамятных времен, таким остается сейчас и, скорее всего, еще долго-долго таким будет. У меня сложилось впечатление, что соседи, во всяком случае, были не очень расположены говорить о треугольнике или ломать себе из-за него голову. Почему они относились к нему с такой прохладцей — как к бородавке за ухом — непонятно. Не иначе, из-за нелепой формы.
С двух сторон треугольник стиснули железнодорожные пути. Одна ветка была государственная, другая — частная. Вообще-то линии шли параллельно, но, наткнувшись на острие торчащего посреди дороги клина, под неестественным утлом расходились в разные стороны — на север и юг. Впечатляющая картина. Стоя в вершине треугольника и гладя на проходящие электрички, я чувствовал себя стоящим на мостике эсминца, рассекающего носом волны.
Хотя в плане удобств жизнь в этом треугольнике была совершенно сумасшедшая. Во-первых, страшный шум. Участок, что ни говори, буквально зажат между двумя ветками, и грохот поездов нас, конечно, доставал. Открываешь дверь передней — проносится состав, в заднее окно выглянешь — то же самое. Без преувеличения — под самым носом. Так близко, что можно с пассажирами переглядываться и раскланиваться. Сейчас, когда вспоминаешь, все это кажется важным.
Но разве не становилось тихо, когда проходил последний поезд, скажете вы. Хм-м… Обычно люди так думают. И я тоже так считал — до того, как туда переехал. Дело в том, что там последних поездов не было. Пассажирские прекращали ходить в час ночи и тут же начиналось движение товарных. Они грохотали до самого рассвета, а потом возобновлялось пассажирское сообщение. И так день заднем, день за днем.
Эхе-хе.
Почему мы поселились в таком месте? По одной простой причине — там было дешево. За домик с тремя комнатами, ванной и даже крохотным садиком мы платили столько же, сколько с нас запросили бы за малогабаритную квартиру. В отдельном доме можно и кошку держать. Его будто специально для нас приготовили. Мы только что поженились и были такими бедными, что, скажу без ложной скромности, вполне могли бы попасть по этой категории в книгу рекордов Гиннеса. О доме мы узнали из объявления, наклеенного у станции. Поглядев на условия, арендную плату и планировку, мы поняли, что нам сильно повезло.
— Очень-очень дешево, — говорил нам в агентстве недвижимости лысый клерк. — Ну, понятное дело, там шумновато, но это ведь дело привычки. А вообще такое жилье — большая удача.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26