Однако опасения мои не оправдались. Почти все гости были в штатском, благоухали духами, одеколоном. Вместо команд и рапортов звучали теплые приветствия, светились улыбки.
Я, как мне и было поручено начальством, прислуживал гостям. И это я, сами понимаете, делал с удовольствием и отлично. Успевал помочь поварам, готовящим угощения, разносить пузатые тяжелые чайники, раздуть огонь под самоваром, встретить, рассадить гостей, рассмешить их шуткой. Начало прибывать начальство, и тут оплошал я сам: вытянулся в струнку и поднес руку к виску.
— Отставить! — хлопнула меня по плечу Хашимова. — На свадьбе чинов нет, а значит — и субординации.
— Слушаюсь отставить, келинойи! — ответил я и все-таки отдал честь. Капитан весело рассмеялась, и я опять ее не узнал.
Ну, а свадьбу мы обставили — просто на загляденье! Кругом понавесили гирлянды из разноцветных лампочек, столы украсили божественными розами, которые привез Салимджан-ака. Их мы поставили в корзиночки, что искусно вырезал один милиционер из полосатых арбузных корок..
Даже мясо, которое у нас в кишлаке подают большими кусками, разрезали на мелкие кусочки, красиво разложили на тарелках да сверху еще присыпали не знаю чем. А еды было разной — столы ломились.
Наконец все гости собрались. Каромат-опа поздравила молодых и предложила поднять бокалы за их счастье. При этих словах мне тотчас вспомнились все беды, которые свалились на мою голову из-за проклятого алкоголя, и я выскочил на улицу, чтоб и не уговаривали. Лучше подальше быть от этой проклятой штуки. В потемках налетел на какого-то человека. Приглядевшись, я узнал — кого б вы думали?! — того самого человека, который спал в психлечебнице на кровати у двери и ночами напролет ржал, изображая скакуна.
— Здравствуйте, Ариф-ака, — протянул я ему руку. — Добро пожаловать, входите.
— Молодой человек, я где-то вроде видел вас… Уж не вы ли это, Наполеон Бонапарт?
— Нет, я просто несмышленый жеребенок. Хотите заржу? — засмеялся я.
Ариф-ака тоже захохотал. Я ввел его во двор, посадил за стол к гостям, равным ему по возрасту. Не успел я устроить его, появились еще гости. Навстречу им выбежали родители жениха и все родственники… Кто это, думаю, явился? Оказалось, Салимджан-ака и тот генерал, которого я брил еще в милицейской школе и который сказал мне: «Не знаю, какой из тебя выйдет милиционер, но парикмахер будет отличный». Здороваясь на ходу со знакомыми, они проследовали к месту, где сидели молодые, и сели рядом с женихом.
Я жутко взволновался. Мне захотелось во что бы то ни стало показать генералу, что я все-таки работаю в милиции, а не в парикмахерской. Как подойти к ним? О, догадался! Наложу в блюдо угощения — жареного там, пареного, вареного и поднесу им, а дальше видно будет.
Так и сделал. Поставил ляган перед генералом и скромно пожелал:
— Приятного аппетита, кушайте на здоровье!
— О-о, да это ты, курсант?! — воскликнул генерал, прервав беседу с полковником. — Ну, как живешь, закончил учебу?
— Закончил, товарищ генерал.
— В парикмахерской обитаешь?
— Нет, у меня служит, — вмешался в разговор Салимджан-ака.
— Но зелен он еще очень…
— Зелен-то зелен, конечно, но верю, когда-нибудь и созреет.
— Вот за это-то и люблю тебя, тезка, всегда живешь с надеждой на лучшее…
Именно в этот момент взяла микрофон капитан Хашимова и прервала нашу приятную беседу.
— Теперь очередь за музыкантами! — провозгласила она.
На двух широких деревянных помостах - сури сидели участники художественной самодеятельности Городского управления милиции — двадцать два человека. Они то настраивали свои инструменты, то слегка промачивали горло, ожидая команды. Не успел стихнуть голос Хашимовой, как они грянули марш. И пошло, и пошло: песни, танцы — все гости повернулись к ним.
Когда музыканты устали, Каромат-опа снова встала и объявила:
— А теперь, с вашего разрешения, слово предоставляется сержанту Сурату Арипову! Наверно, мало кто знает, что Суратджан пишет стихи, поет, сочиняет песни. Суратджан, просим вас, песню о милиции.
Народу честно я служу, служу родному краю,
Вот почему меня, друзья, повсюду уважают.
Как дамба, сель остановлю
и, как вода, — пожары,
Вот почему меня, друзья, повсюду уважают.
Вот тебе и знакомец мой, Сурат-ака! Какие у нас, оказывается, таланты!
Голос Сурата-ака был приятным, очень задушевным, с легкой грустинкой, он сам наигрывал себе на танбуре. Слушая его, даже повара забыли о своих служебных обязанностях: побросали ложки-поварешки и стояли, боясь упустить хоть одно слово. Но больше всех песня-стихотворение Сурата-ака понравилась генералу. Он даже не замечал, что привстает с места, когда голос певца становится тише, и садится обратно, когда песня начинает звучать нормально. Сурат-ака умолк, раздался такой гром аплодисментов, что мне показалось: вместе с людьми захлопали в ладоши и гирлянды лампочек, и густая листва деревьев, свисавшая над столами.
— Молодец, братец, молодец! Спасибо тебе! — Генерал на зависть мне освободил рядом с собой место, усадил талантливого сержанта.
— Дорогие гости! — снова прокричала Каромат-опа в микрофон. — Где еще веселиться, петь и плясать, как не на свадьбе?! Мы и будем петь и плясать, и веселиться. Вот рядом с нами сидит наш товарищ Джамал Карабаев. Секрет раскрывать не стану, пусть-ка он сам покажет нам, на что способен. Просим!
Я уже давно приметил, что Джамал-ака сидит вместе с участниками художественной самодеятельности, но никак не предполагал, что он имеет к ним какое-либо отношение. Подумал, грешным делом, что, наверное, обслуживает музыкантов, носит им чай, угощенье. И жестоко, оказывается, ошибся. Капитан встал на ноги, похлопал руками по бокам и пронзительно закричал:
— Ку-ка-ре-ку-у!
Многие гости поначалу не поняли, откуда донесся этот голос. Одни посмотрели на крышу, другие на ветки деревьев, стараясь обнаружить пернатого певца, третьи украдкой взглянули на часы: вроде недавно сели за стол, и уже наступило утро, пора расходиться, а не хочется!..
Капитан закричал во второй раз, как бы желая успокоить введенных в заблуждение. Над столами грохнул смех, а Джамал-ака, с серьезной миной пояснил :
— Мать моя работала на птицеферме и я вырос среди птицы. Тогда и научился подражать голосам кур и петухов. Вот так, например, созывает бравый петушок своих подруг, обнаружив подходящий корм…
И в тот же миг Джамал-ака как бы превратился в настоящего петуха. Опять хохот.
— Завфермой захотелось куриного бульона и он решил изловить жирненькую курочку. Она не дается, убегает, вот так, переваливаясь, возмущенно кудахча…
Смех, восторженные вскрики, аплодисметы.
— На ферме у нас были два кеклика, которые беседовали между собой вот так…
Мне показалось, что внутри у Джамала-ака записаны, как на магнитофонной ленте, голоса всех птиц, и при желании он может проиграть любой из них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Я, как мне и было поручено начальством, прислуживал гостям. И это я, сами понимаете, делал с удовольствием и отлично. Успевал помочь поварам, готовящим угощения, разносить пузатые тяжелые чайники, раздуть огонь под самоваром, встретить, рассадить гостей, рассмешить их шуткой. Начало прибывать начальство, и тут оплошал я сам: вытянулся в струнку и поднес руку к виску.
— Отставить! — хлопнула меня по плечу Хашимова. — На свадьбе чинов нет, а значит — и субординации.
— Слушаюсь отставить, келинойи! — ответил я и все-таки отдал честь. Капитан весело рассмеялась, и я опять ее не узнал.
Ну, а свадьбу мы обставили — просто на загляденье! Кругом понавесили гирлянды из разноцветных лампочек, столы украсили божественными розами, которые привез Салимджан-ака. Их мы поставили в корзиночки, что искусно вырезал один милиционер из полосатых арбузных корок..
Даже мясо, которое у нас в кишлаке подают большими кусками, разрезали на мелкие кусочки, красиво разложили на тарелках да сверху еще присыпали не знаю чем. А еды было разной — столы ломились.
Наконец все гости собрались. Каромат-опа поздравила молодых и предложила поднять бокалы за их счастье. При этих словах мне тотчас вспомнились все беды, которые свалились на мою голову из-за проклятого алкоголя, и я выскочил на улицу, чтоб и не уговаривали. Лучше подальше быть от этой проклятой штуки. В потемках налетел на какого-то человека. Приглядевшись, я узнал — кого б вы думали?! — того самого человека, который спал в психлечебнице на кровати у двери и ночами напролет ржал, изображая скакуна.
— Здравствуйте, Ариф-ака, — протянул я ему руку. — Добро пожаловать, входите.
— Молодой человек, я где-то вроде видел вас… Уж не вы ли это, Наполеон Бонапарт?
— Нет, я просто несмышленый жеребенок. Хотите заржу? — засмеялся я.
Ариф-ака тоже захохотал. Я ввел его во двор, посадил за стол к гостям, равным ему по возрасту. Не успел я устроить его, появились еще гости. Навстречу им выбежали родители жениха и все родственники… Кто это, думаю, явился? Оказалось, Салимджан-ака и тот генерал, которого я брил еще в милицейской школе и который сказал мне: «Не знаю, какой из тебя выйдет милиционер, но парикмахер будет отличный». Здороваясь на ходу со знакомыми, они проследовали к месту, где сидели молодые, и сели рядом с женихом.
Я жутко взволновался. Мне захотелось во что бы то ни стало показать генералу, что я все-таки работаю в милиции, а не в парикмахерской. Как подойти к ним? О, догадался! Наложу в блюдо угощения — жареного там, пареного, вареного и поднесу им, а дальше видно будет.
Так и сделал. Поставил ляган перед генералом и скромно пожелал:
— Приятного аппетита, кушайте на здоровье!
— О-о, да это ты, курсант?! — воскликнул генерал, прервав беседу с полковником. — Ну, как живешь, закончил учебу?
— Закончил, товарищ генерал.
— В парикмахерской обитаешь?
— Нет, у меня служит, — вмешался в разговор Салимджан-ака.
— Но зелен он еще очень…
— Зелен-то зелен, конечно, но верю, когда-нибудь и созреет.
— Вот за это-то и люблю тебя, тезка, всегда живешь с надеждой на лучшее…
Именно в этот момент взяла микрофон капитан Хашимова и прервала нашу приятную беседу.
— Теперь очередь за музыкантами! — провозгласила она.
На двух широких деревянных помостах - сури сидели участники художественной самодеятельности Городского управления милиции — двадцать два человека. Они то настраивали свои инструменты, то слегка промачивали горло, ожидая команды. Не успел стихнуть голос Хашимовой, как они грянули марш. И пошло, и пошло: песни, танцы — все гости повернулись к ним.
Когда музыканты устали, Каромат-опа снова встала и объявила:
— А теперь, с вашего разрешения, слово предоставляется сержанту Сурату Арипову! Наверно, мало кто знает, что Суратджан пишет стихи, поет, сочиняет песни. Суратджан, просим вас, песню о милиции.
Народу честно я служу, служу родному краю,
Вот почему меня, друзья, повсюду уважают.
Как дамба, сель остановлю
и, как вода, — пожары,
Вот почему меня, друзья, повсюду уважают.
Вот тебе и знакомец мой, Сурат-ака! Какие у нас, оказывается, таланты!
Голос Сурата-ака был приятным, очень задушевным, с легкой грустинкой, он сам наигрывал себе на танбуре. Слушая его, даже повара забыли о своих служебных обязанностях: побросали ложки-поварешки и стояли, боясь упустить хоть одно слово. Но больше всех песня-стихотворение Сурата-ака понравилась генералу. Он даже не замечал, что привстает с места, когда голос певца становится тише, и садится обратно, когда песня начинает звучать нормально. Сурат-ака умолк, раздался такой гром аплодисментов, что мне показалось: вместе с людьми захлопали в ладоши и гирлянды лампочек, и густая листва деревьев, свисавшая над столами.
— Молодец, братец, молодец! Спасибо тебе! — Генерал на зависть мне освободил рядом с собой место, усадил талантливого сержанта.
— Дорогие гости! — снова прокричала Каромат-опа в микрофон. — Где еще веселиться, петь и плясать, как не на свадьбе?! Мы и будем петь и плясать, и веселиться. Вот рядом с нами сидит наш товарищ Джамал Карабаев. Секрет раскрывать не стану, пусть-ка он сам покажет нам, на что способен. Просим!
Я уже давно приметил, что Джамал-ака сидит вместе с участниками художественной самодеятельности, но никак не предполагал, что он имеет к ним какое-либо отношение. Подумал, грешным делом, что, наверное, обслуживает музыкантов, носит им чай, угощенье. И жестоко, оказывается, ошибся. Капитан встал на ноги, похлопал руками по бокам и пронзительно закричал:
— Ку-ка-ре-ку-у!
Многие гости поначалу не поняли, откуда донесся этот голос. Одни посмотрели на крышу, другие на ветки деревьев, стараясь обнаружить пернатого певца, третьи украдкой взглянули на часы: вроде недавно сели за стол, и уже наступило утро, пора расходиться, а не хочется!..
Капитан закричал во второй раз, как бы желая успокоить введенных в заблуждение. Над столами грохнул смех, а Джамал-ака, с серьезной миной пояснил :
— Мать моя работала на птицеферме и я вырос среди птицы. Тогда и научился подражать голосам кур и петухов. Вот так, например, созывает бравый петушок своих подруг, обнаружив подходящий корм…
И в тот же миг Джамал-ака как бы превратился в настоящего петуха. Опять хохот.
— Завфермой захотелось куриного бульона и он решил изловить жирненькую курочку. Она не дается, убегает, вот так, переваливаясь, возмущенно кудахча…
Смех, восторженные вскрики, аплодисметы.
— На ферме у нас были два кеклика, которые беседовали между собой вот так…
Мне показалось, что внутри у Джамала-ака записаны, как на магнитофонной ленте, голоса всех птиц, и при желании он может проиграть любой из них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69