И я не люблю вас, что бы вы там ни утверждали.
– Почему же ты не смотришь мне в глаза, когда говоришь это? – Он держал ее на расстоянии вытянутой руки. – Почему ты боишься меня, Катарина? Дело тут, похоже, не только во Франческе? Почему ты так упорно борешься со мной и с собой?
Она ничего не ответила.
– Хорошо, – сказал он. – Ты не хочешь отвечать? Очень хорошо. – Он отпустил ее и отвернулся, глядя на великолепный пейзаж. – Тогда поговорим сначала о Франческе. О моей женитьбе и о том, почему между нами сложились такие отношения.
– Я ничего не хочу слышать, – помедлив, отказалась Катарина. – И ничего не хочу знать.
– Потому что ты намеренно закрываешь глаза на правду, – сказал он. – Но я открою тебе глаза. Ты выслушаешь все, что я скажу тебе о Франческе. Обязана выслушать. – Она взглянула на него; на его лице было какое-то странное, незнакомое ей выражение. – Пожалуйста, выслушай меня, а потом суди. – Она не смогла ничего выговорить, только кивнула. Она никогда даже не думала, что человек, столь неукротимо гордый от рождения, может снизойти до смиренной просьбы. – Я уже говорил тебе, что мы сильно обеднели после войны. Я говорил, что женился на Франческе, потому что она была богата. Это оскорбляет твой слух, потому что ты американка, браки у вас, как известно, заключаются на небесах, что не мешает им распасться через несколько лет. Мы не сентиментальный народ, моя дорогая. Я знал свой долг перед семьей, и я выбрал девушку хорошего происхождения и с достаточно большим состоянием, чтобы с его помощью поправить наши дела. И я любил ее. Сейчас мне очень трудно сделать это признание, но я в самом деле ее любил. Она была очень хороша собой, хотя я знавал женщин более элегантных, более сексуальных. Но меня привлекало в ней это холодное спокойствие, сдержанность. Замкнутая и недоступная, она напоминала мне картину Джотто. Я очень хотел ее. И я мечтал быть счастливым и перестроить свою жизнь рядом с ней. Мне было тридцать пять, когда я на ней женился, и у меня было до этого множество женщин. Я был уверен, что смогу заставить ее полюбить меня.
Повеял легкий ветерок, и на уступчатых склонах нежно затрепетали пушистые листья олив. Катарина смотрела вниз, держась за парапет.
– Она была девственницей, – продолжал Алессандро, – и я не спешил. Был очень терпелив. Когда я сжимал ее в своих объятиях, она вся трепетала; первые дни нашего медового месяца она непрерывно плакала. Когда мы поехали в Америку, на пароходе она притворилась, будто больна, чтобы держать меня на расстоянии. Что-то было не так, но что именно – я не знал. Я считал себя очень умудренным человеком, с большим опытом, но, оглядываясь назад, я вижу, что был просто глупцом. Я полагал, что ее отпугивает секс как таковой. Я не сознавал, что она ненавидит мужчин, всех мужчин.
Он остановился, бросил сигарету на землю и медленно растоптал ее ногой.
– Мы поселились в доме у кинозвезды Джона Джулиуса, я уже говорил тебе об этом. Это было таким приятным облегчением – оказаться на людях. Я думал, что это развлечет Франческу, поможет ей расслабиться. Но это не помогло. Она избегала меня еще упорнее. В нашу честь устраивали приемы, нам показывали много интересного. Я все надеялся, что она переменится. В то же время я раздумывал, не слишком ли мягко обхожусь с ней, не глупо ли поступаю, но когда я видел в ее глазах ненависть, видел, как она вся напрягается, стоит мне подойти ближе или попытаться к ней притронуться... Тебе никогда не понять, как может действовать подобное поведение на мужчину. – Он смотрел на Катарину, и она читала в его лице глубокое омерзение. – Я застал ее с женой Джулиуса. Зашел в спальню и увидел их вдвоем. Нагишом. Они целовались, как влюбленные.
– О Боже! – воскликнула Катарина. Ветер стал крепчать, деревья внизу тревожно раскачивались; ее душило какое-то холодное тошнотворное чувство.
– Я отвез ее домой, – сказал он. – Оставил во Флоренции, у моей матери, которой я, разумеется, не мог рассказать о случившемся, и поехал в Маласпига. Моя жизнь была погублена. Я был женат на лесбиянке; развод в то время был запрещен в Италии, и даже если бы я попытался расторгнуть наш брак, скандал, который неизбежно возник бы при этом, убил бы мою мать. Я был совершенно беспомощен. Пробовал я и найти какие-то оправдания для Франчески: американка была, несомненно, очень опытная и развращенная женщина. Такая вполне может совратить неопытную девушку. Это не ее вина. Я приводил себе все возможные оправдания, но мое сердце отказывалось их принять. Несколько дней я прожил в Замке. Там было совершенно пусто. Дядя Альфредо был изгнан в монастырь; не осталось ни мебели, ни слуг; вся деревня думала, что мы покинули Замок и живем во Флоренции. Казалось, все было кончено. Судьба или Бог – словом, та сила, которая управляет нашими жизнями, нанесла семье Маласпига, казалось бы, смертельный удар. Но после долгих раздумий я решил, что не смирюсь с этим.
Взглянув на него, Катарина увидела лицо его предка, беспощадного вельможи эпохи Возрождения, бросающего вызов и Богу и людям, гордеца, изваянного гением Беллини.
– Я вернулся во Флоренцию, – сказал Маласпига, – приняв два решения. Во-первых, я решил, что все равно буду иметь ребенка от этой женщины, само собой, сына; и во-вторых, я восстановлю прежнее положение семьи. Неважно как, но я должен был сделать этой любой ценой.
Неожиданно он обвил Катарину рукой и так тесно прижал к себе, что у нее не было сил сопротивляться. И все же, закрыв глаза, она попробовала высвободиться. Неважно как, но я должен был сделать это любой ценой!
– Я взял ее силой, – сказал он. – Я был безжалостен. Из всех естественных причин, которые побудили меня жениться, осталась лишь одна. Я хотел сына. Целый год мы жили как животные. Я спал с ней, ненавидя самого себя. И однажды ночью с ней вдруг случилась перемена. – Он посмотрел на Катарину и отвернулся. Около его рта дергалась какая-то жилка. – Однажды он? проявила желание, даже страсть. Не знаю, поймешь ли ты меня, но я испытал отвращение и ужас. Моя любовь не тронула ее, нежность и уважение ничего для нее не значили. Ее возбуждали насилие и унижение; если уж она не могла спать с женщиной, она предпочитала спать с грубым животным. Я не могу к ней прикоснуться. Она просила и умоляла, клялась, что любит меня и готова исполнить любое мое желание.
Я отверг ее. Это был подходящий случай простить ее, прийти к какому-нибудь компромиссу, чтобы внести хоть какой-то смысл в наш брак. Я не смог этого сделать. Ко всему еще выяснилось, что у нее не может быть детей. Оказалось, что все унижение, которое мне пришлось вынести, ни к чему.
– Вот почему она ненавидит меня так сильно, – сказала Катарина. – Потому что любит вас.
– Нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74