Малышка Джилли и весом была как птичка.
Лаура с улыбкой поглядывала на добрейшего доктора Ратли, чем-то напоминавшего ей дядю Бевила.
С ними была и Джулия Адаме, дочь графа Чесвира. Она уставала быстрее других, возможно, потому что недавно переболела корью, которой заразилась здесь же. Самой неутомимой из них была Мадлен Хоберт, происходившая не из благородного сословия, однако столь же богатая, как и Мэтью Петтигрю, виконт.
Работали почти без отдыха; лишь когда за окнами темнело, все понимали, что день прошел. Расходились же, когда все дети засыпали.
С каждым днем Лаура все больше сочувствовала несчастным детям и все больше возмущалась существовавшими в сиротских приютах порядками. Особенно ее возмущал закон об опекунах — ведь было очевидно, что многие опекуны избивают детей и всячески издеваются над беззащитными малютками.
Лаура любила петь для самых маленьких, и те смотрели на нее так, будто видели ангела. Она со счастливой улыбкой слушала, как некоторые из выздоравливающих детей учатся читать под руководством лорда Хоули. Ее постоянно тянуло к малышам, и она даже сама не замечала, что проводит в больнице не два дня в неделю, как было оговорено, а все шесть. Не замечала Лаура и того, что улыбка стала все чаще появляться на ее лице. Не замечала и тех взглядов, что бросали на нее единомышленники, когда она, появившись утром в больнице, снимала бархатное платье, чтобы облачиться в простой и практичный хлопок. Волосы ее рассыпались по плечам, и влажные пряди прилипали к щекам, но Лаура этого не замечала — она с улыбкой смотрела на детей, тянувшихся к ее волосам своими грязными ручонками.
Когда Лаура раздавала детям одежду, она безошибочно угадывала, какой девочке придется по вкусу розовое платье, а какой — желтое. Когда слышался веселый детский смех, все взрослые, не сговариваясь, кивали в ее сторону и переглядывались. И даже герцогиня Бат стала все чаще обращаться к ней за советом.
Неделя проходила за неделей, и в один из дней Лаура твердо решила: она должна во что бы то ни стало убедить облеченных властью людей в необходимости изменить ужасные законы, должна заставить их позаботиться о несчастных детях; если придется обойти каждого из членов парламента — она сделает и это, но добьется своего.
— Лорд Карнахан, — говорила Лаура, — вы можете послужить Англии, если измените эти законы.
— Не могу представить, — отвечал дородный лорд, — каким образом можно изменить существующие законы. Ведь всем не угодишь — любые законы кому-то непременно покажутся плохими.
Глядя в покрасневшие, заплывшие жиром глазки лорда, Лаура думала о том, что с тем же успехом могла бы обращаться к бульдогу. Какой смысл говорить с таким человеком? Впрочем, реакция лорда Карнахана немногим отличалась от реакции других членов парламента. Они смотрели на нее с недоумением и отчасти с вожделением, как будто губы женщин предназначались лишь для поцелуев и для улыбок, но никак не для членораздельной и связной речи. Вероятно, эти мужчины полагали, что женские головки предназначаются исключительно для ношения затейливых шляпок и ни одна мысль не может посетить их. Что ж, Лаура предпочитала не раздражать облеченных властью людей; она делала то, что от нее ожидали, — кивала и улыбалась. Не следовало восстанавливать против себя тех, от кого зависел успех ее миссии, это было бы непростительной глупостью. Ведь она действовала от имени несчастных детей, которых видела ежедневно. Даже если бы она решила никогда не возвращаться в приют или больницу, все равно постоянно видела бы перед собой их исхудавшие лица.
К сожалению, лишь немногие из влиятельных членов парламента соглашались принять Лауру. Чаще всего ее визитную карточку возвращали со словами: «Хозяина нет дома». Лаура вздыхала, надевала шляпку и шла дальше.
Вот и сейчас она вышла из дома Карнахана с тяжким вздохом — от лорда разило виски уже с утра.
Лаура и Долли постоянно устраивали балы и благотворительные вечера — только бы собрать побольше денег на приюты и больницы. Хотя обе были весьма состоятельными, их денег не хватило бы на то, чтобы помочь всем несчастным. Выход был один — заставить правительство выделить средства на приюты. И разумеется, следовало упразднить закон, согласно которому бедняков загоняли сначала в приюты, а потом — в работныедома.
Как— то раз Лауре пришло в голову, что неплохо бы вернуть Питта из отставки. Этот деятельный человек сумел бы ей помочь. В конце концов, он у нее в долгу. В неоплатном долгу.
Чем больше Лаура об этом думала, тем больше склонялась к мысли, что именно так и следует действовать. Да, надо привлечь Питта на свою сторону. Уильям Питт — ее должник, и она заставит его заплатить по счету.
Просматривая утреннюю почту, Хестер Питт с удивлением взглянула на письмо, написанное явно женской рукой. Она поднесла конверт к носу, но аромата духов не почувствовала. Печать самая обычная. В том, что ее муж получил письмо, не было ничего особенного; удивление вызывало другое: прибыло оно не с дипломатической почтой, как обычно, и не из парламента.
Заинтригованная, Хестер пошла с письмом наверх, в кабинет мужа, и положила странное письмо ему на стол, поверх всех прочих бумаг. Питт, однако, лишь бросил на него взгляд и отвернулся. Хестер вздохнула. Она знала, что очередь до этого письма может не дойти и через месяц, а ей ужасно хотелось узнать, что за женщина написала мужу.
Лондонский свет тщательно избегал его, Англия про него забыла. За долгие годы счастливого брака Хестер впервые получила возможность ежедневно наслаждаться обществом мужа, ей не приходилось делить его ни с кем. И никаких битв, никакой борьбы с парламентом, никаких сумасшедших королей.
Услышав вздох жены, Питт поднял на нее глаза и улыбнулся. Прочитав во взгляде Хестер с трудом скрываемое любопытство, спросил:
— Хочешь прочесть его, дорогая?
Питт заметил, что письмо написано женской рукой, однако не собирался браться за него в первую очередь.
Хестер тоже улыбнулась: муж слишком хорошо ее знал и сразу обо всем догадался. Она взяла письмо и, вскрыв конверт, начала читать. Сначала Хестер просто пробежала глазами строчки и улыбнулась, увидев подпись. Потом, при более внимательном чтении, выражение ее лица изменилось, и она прижала ладонь к губам…
Питт с удивлением посмотрел на жену. Что могло так ошеломить Хестер?
— Ну?… — Он не скрывал своего любопытства. — У меня появилась поклонница, а ты не желаешь мне об этом сообщать? Что ж, время летит, нельзя упускать такую возможность… Или ты ревнуешь?
Хестер засмеялась и протянула письмо мужу.
Он бросил на жену быстрый взгляд и начал читать.
«Дорогой сэр,
я уверена, что вы не помните нашей встречи, но все же хочу напомнить вам о своем муже в надежде, что вы, покопавшись в памяти, припомните этого человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Лаура с улыбкой поглядывала на добрейшего доктора Ратли, чем-то напоминавшего ей дядю Бевила.
С ними была и Джулия Адаме, дочь графа Чесвира. Она уставала быстрее других, возможно, потому что недавно переболела корью, которой заразилась здесь же. Самой неутомимой из них была Мадлен Хоберт, происходившая не из благородного сословия, однако столь же богатая, как и Мэтью Петтигрю, виконт.
Работали почти без отдыха; лишь когда за окнами темнело, все понимали, что день прошел. Расходились же, когда все дети засыпали.
С каждым днем Лаура все больше сочувствовала несчастным детям и все больше возмущалась существовавшими в сиротских приютах порядками. Особенно ее возмущал закон об опекунах — ведь было очевидно, что многие опекуны избивают детей и всячески издеваются над беззащитными малютками.
Лаура любила петь для самых маленьких, и те смотрели на нее так, будто видели ангела. Она со счастливой улыбкой слушала, как некоторые из выздоравливающих детей учатся читать под руководством лорда Хоули. Ее постоянно тянуло к малышам, и она даже сама не замечала, что проводит в больнице не два дня в неделю, как было оговорено, а все шесть. Не замечала Лаура и того, что улыбка стала все чаще появляться на ее лице. Не замечала и тех взглядов, что бросали на нее единомышленники, когда она, появившись утром в больнице, снимала бархатное платье, чтобы облачиться в простой и практичный хлопок. Волосы ее рассыпались по плечам, и влажные пряди прилипали к щекам, но Лаура этого не замечала — она с улыбкой смотрела на детей, тянувшихся к ее волосам своими грязными ручонками.
Когда Лаура раздавала детям одежду, она безошибочно угадывала, какой девочке придется по вкусу розовое платье, а какой — желтое. Когда слышался веселый детский смех, все взрослые, не сговариваясь, кивали в ее сторону и переглядывались. И даже герцогиня Бат стала все чаще обращаться к ней за советом.
Неделя проходила за неделей, и в один из дней Лаура твердо решила: она должна во что бы то ни стало убедить облеченных властью людей в необходимости изменить ужасные законы, должна заставить их позаботиться о несчастных детях; если придется обойти каждого из членов парламента — она сделает и это, но добьется своего.
— Лорд Карнахан, — говорила Лаура, — вы можете послужить Англии, если измените эти законы.
— Не могу представить, — отвечал дородный лорд, — каким образом можно изменить существующие законы. Ведь всем не угодишь — любые законы кому-то непременно покажутся плохими.
Глядя в покрасневшие, заплывшие жиром глазки лорда, Лаура думала о том, что с тем же успехом могла бы обращаться к бульдогу. Какой смысл говорить с таким человеком? Впрочем, реакция лорда Карнахана немногим отличалась от реакции других членов парламента. Они смотрели на нее с недоумением и отчасти с вожделением, как будто губы женщин предназначались лишь для поцелуев и для улыбок, но никак не для членораздельной и связной речи. Вероятно, эти мужчины полагали, что женские головки предназначаются исключительно для ношения затейливых шляпок и ни одна мысль не может посетить их. Что ж, Лаура предпочитала не раздражать облеченных властью людей; она делала то, что от нее ожидали, — кивала и улыбалась. Не следовало восстанавливать против себя тех, от кого зависел успех ее миссии, это было бы непростительной глупостью. Ведь она действовала от имени несчастных детей, которых видела ежедневно. Даже если бы она решила никогда не возвращаться в приют или больницу, все равно постоянно видела бы перед собой их исхудавшие лица.
К сожалению, лишь немногие из влиятельных членов парламента соглашались принять Лауру. Чаще всего ее визитную карточку возвращали со словами: «Хозяина нет дома». Лаура вздыхала, надевала шляпку и шла дальше.
Вот и сейчас она вышла из дома Карнахана с тяжким вздохом — от лорда разило виски уже с утра.
Лаура и Долли постоянно устраивали балы и благотворительные вечера — только бы собрать побольше денег на приюты и больницы. Хотя обе были весьма состоятельными, их денег не хватило бы на то, чтобы помочь всем несчастным. Выход был один — заставить правительство выделить средства на приюты. И разумеется, следовало упразднить закон, согласно которому бедняков загоняли сначала в приюты, а потом — в работныедома.
Как— то раз Лауре пришло в голову, что неплохо бы вернуть Питта из отставки. Этот деятельный человек сумел бы ей помочь. В конце концов, он у нее в долгу. В неоплатном долгу.
Чем больше Лаура об этом думала, тем больше склонялась к мысли, что именно так и следует действовать. Да, надо привлечь Питта на свою сторону. Уильям Питт — ее должник, и она заставит его заплатить по счету.
Просматривая утреннюю почту, Хестер Питт с удивлением взглянула на письмо, написанное явно женской рукой. Она поднесла конверт к носу, но аромата духов не почувствовала. Печать самая обычная. В том, что ее муж получил письмо, не было ничего особенного; удивление вызывало другое: прибыло оно не с дипломатической почтой, как обычно, и не из парламента.
Заинтригованная, Хестер пошла с письмом наверх, в кабинет мужа, и положила странное письмо ему на стол, поверх всех прочих бумаг. Питт, однако, лишь бросил на него взгляд и отвернулся. Хестер вздохнула. Она знала, что очередь до этого письма может не дойти и через месяц, а ей ужасно хотелось узнать, что за женщина написала мужу.
Лондонский свет тщательно избегал его, Англия про него забыла. За долгие годы счастливого брака Хестер впервые получила возможность ежедневно наслаждаться обществом мужа, ей не приходилось делить его ни с кем. И никаких битв, никакой борьбы с парламентом, никаких сумасшедших королей.
Услышав вздох жены, Питт поднял на нее глаза и улыбнулся. Прочитав во взгляде Хестер с трудом скрываемое любопытство, спросил:
— Хочешь прочесть его, дорогая?
Питт заметил, что письмо написано женской рукой, однако не собирался браться за него в первую очередь.
Хестер тоже улыбнулась: муж слишком хорошо ее знал и сразу обо всем догадался. Она взяла письмо и, вскрыв конверт, начала читать. Сначала Хестер просто пробежала глазами строчки и улыбнулась, увидев подпись. Потом, при более внимательном чтении, выражение ее лица изменилось, и она прижала ладонь к губам…
Питт с удивлением посмотрел на жену. Что могло так ошеломить Хестер?
— Ну?… — Он не скрывал своего любопытства. — У меня появилась поклонница, а ты не желаешь мне об этом сообщать? Что ж, время летит, нельзя упускать такую возможность… Или ты ревнуешь?
Хестер засмеялась и протянула письмо мужу.
Он бросил на жену быстрый взгляд и начал читать.
«Дорогой сэр,
я уверена, что вы не помните нашей встречи, но все же хочу напомнить вам о своем муже в надежде, что вы, покопавшись в памяти, припомните этого человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71