— Лаура, ты что, не слышишь? Я говорю про конюха, которого нанял твой дядя, — сказала герцогиня.
Лаура молча кивнула и вновь склонилась над книгой.
— Лаура, сколько можно корпеть над цифрами? Ты стала белая как полотно.
Однако Лаура подозревала, что дело вовсе не в цифрах. Просто она слишком мало спала в последние дни — ее мучила бессонница. Лаура все еще не свыклась с новой жизненной ситуацией, хотя прошла уже неделя с тех пор, как она узнала, что муж жив.
Ночь за ночью она простаивала у окна, спрашивая себя: где он сейчас, что делает и, главное, что думает и чувствует?
Поймет ли он ее?
Простит ли за смерть сына?
И — самый трудный из вопросов — сможет ли он полюбить новую Лауру? Предпочтет ли ее прежней Лауре?
За эти семь дней произошло одно событие, достойное упоминания: Симонс специально приехал из Хеддон-Холла, чтобы вручить ей письмо — торжественно и церемонно, что вполне в духе Симонса. Когда она вернула ему конверт, не вскрывая, он тяжко вздохнул и спросил:
— Вы уверены, что это все, миледи?
У дворецкого был такой грустный вид, что ей захотелось погладить его по щеке, словно ребенка. Если бы были такие слова, которыми она могла бы объяснить ему свои поступки, Лаура с радостью бы произнесла их, но, увы, таких слов не существует.
Она не хотела читать то, что написано почерком Алекса. Не хотела видеть его витиеватую подпись. Не хотела ничего чувствовать.
Она не знала, когда будет готова к встрече с ним и будет ли готова вообще.
Прошла всего неделя. Неделя, наполненная мучительно-сладкими воспоминаниями.
Она вспоминала его голос, его смех, вспоминала многие их разговоры и ночи любви…
Прошла всего неделя.
И она испытывала жуткий страх, думая о предстоящей встрече с ним.
Каждую ночь, едва забывшись во сне, она вдруг просыпалась в полной уверенности, что Алекс где-то рядом, поблизости, что он ищет ее, зовет, умоляет вернуться.
Прошедшей ночью ей приснился душераздирающий сон.
Они были вдвоем в их спальне в Хеддон-Холле. Она — в простенькой ночной рубашке, в одной из тех, в которых спала последние два года. Он же, нагой, стоял на мраморном полу, залитый лунным светом. Лицо его не было покрыто шрамами — оно было прежним.
Он подхватил ее на руки и осторожно уложил на плед, который расстелил на мраморном полу. От пола веяло приятной прохладой. Она, приподнявшись на локте, смотрела, как он ложится рядом. Одним быстрым движением он стащил с нее рубашку.
И тут началось самое странное.
Он оросил ее слезами. И осушал слезы, касаясь ее тела губами.
— Что ты делаешь? — проговорила она с дрожью в голосе.
Он осторожно приподнял ее и обнял.
— Я благословляю тебя, любовь моя, — сказал Алекс, целуя ее в приоткрытые губы. Его губы были чуть солеными от слез и сладкими. — Люби меня, дорогая, — прошептал он, и слова его проникли в ее душу.
Она обхватила руками его шею и привлекла к себе. Прикосновение его рук было нежным и страстным. Он коснулся губами ее груди, и она застонала. Он целовал ее губы, груди, соски — целовал так, будто они могли напоить его соком забвения.
Она шептала ему слова любви, и вот уже он был в ней, и счастью ее не было предела.
Она проснулась со щемящим чувством одиночества. Словно вернулось то время, когда он покинул ее и она считала — навсегда.
Лаура подошла к окну, выходящему в сторону Хеддон-Холла.
Господи, как давно это было! И все же не так давно, чтобы она могла его забыть.
Она всей кожей ощущала его присутствие, его нетерпеливое ожидание.
Она страдала, она ощущала почти физическую боль.
Пойти к нему сейчас — значит рискнуть всем, что у нее осталось. В глубине души она знала, что если еще раз его потеряет, то просто не сможет этого пережить. Она умрет.
Умрет, но уже не воскреснет в ином качестве.
Пойти к нему — значит проявить великое мужество, но она не знала, под силу ли это простой смертной.
— Оставь свои цифры, — снова раздался голос Долли. — Довольно трудиться, пора отдохнуть, подышать воздухом. Пойди надень костюм для верховой езды, а я распоряжусь, чтобы подали лошадей.
Герцогиня взяла у нее из рук книгу, и Лаура со вздохом пошла одеваться. По глазам Долли было понятно: она что-то затевает. Но Лаура слишком устала, чтобы строить догадки.
Спустившись в холл, Лаура с удивлением обнаружила, что Долли вовсе не одета для прогулки верхом.
— Нет, дитя мое, я полагаю, тебе лучше прокатиться в одиночестве, — сказала герцогиня и буквально вытолкнула Лауру за дверь.
Лаура улыбнулась. Какое уж тут одиночество? Ведь вокруг столько детей… Дети с любопытством смотрели, как к дому подводят лошадь.
Конюх был в темных штанах и в хлопковой рубахе, некогда белой, но теперь покрытой пятнами, о происхождении которых Лаура предпочла не думать. Он низко ей поклонился.
В его черных как смоль волосах поблескивало серебро.
Он сложил вместе ладони. Сложил не без труда, ибо одна его рука была изувечена.
Сердце ее замерло.
— Прошу вас, миледи, — почтительно проговорил он, подставляя руки под ее ступню.
Она не двигалась.
Не могла пошевелиться.
— Алекс? — спросила она и не узнала собственный голос.
Страх в груди ее стремительно таял, как тает лед под жарким солнцем. Как просто было испытывать страх, не видя любимого.
Господи, Алекс.
Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. Он никогда не снимал маску на людях. До этого дня. Он обнажил лицо перед Долли, перед детьми и перед слугами, приехавшими из Лондона. Должно быть, они насмехались над новым конюхом, но он со смирением принял их насмешки.
Человек, ужасно боявшийся быть осмеянным и оскорбленным, человек, гулявший по собственному саду лишь в темноте, он теперь стоял перед ней коленопреклоненный, как слуга.
Он смотрел на нее и думал о том, что никогда прежде не видел более прелестной женщины. Он хотел обнять ее, прижать к себе, но по-прежнему лишь молча смотрел на нее.
Лицо ее чуть округлилось, губы стали полнее, а волосы сверкали, словно солнечные лучи. Глаза были огромные и зеленые, как изумруды, и они излучали свет.
Он улыбался, но Лаура смотрела на него в немом ужасе, словно увидела привидение.
— Алекс? — повторила она, и он молча кивнул.
Да, это был он, ее Алекс. Постаревший, с новыми шрамами на лице и новым взглядом, от которого ей становилось больно.
Она не заметила, как одинокая слеза скатилась по ее щеке.
Но он заметил слезинку и вспомнил слова Персиваля.
«Ты знаешь, она никогда не плакала. Ни разу. Держала скорбь в себе, будто боялась, что стоит появиться одной слезинке — и тогда поток горя не остановить»…
— Почему? — выдохнула она. И он, глядя в зеленые глаза, увидеть которые мечтал долгих два года, проговорил:
— Ты однажды пришла ко мне под видом служанки. Пришла, чтобы достучаться до меня и убедить меня в твоей любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71