Если ты не слишком устал...
– С удовольствием. Еще один мне не повредит.
– Не очень повредит. – Она повеселела. – Мы выпьем всего по стаканчику. Мне обязательно нужно хоть капельку поспать.
Мы вошли внутрь. Комната была маленькой, но со вкусом обставленной. Пушистый голубой ковер на полу, светло-голубые шторы на окнах, низкий диван цвета морской волны, на стенах какие-то картины, достаточно яркие. Массивный торшер около дивана ненавязчиво освещал уютное гнездышко.
Справа размещалась небольшая кухонька и стойка с двумя стульями, а через полуоткрытую дверь слева я заметил тускло освещенную спальню. Горничная уже сняла покрывало и отбросила одеяло, и постель поджидала свою хозяйку.
«Поджидает свою хозяйку... гм...» – мечтательно подумал я, а Мисти крикнула из кухни:
– Здесь только бурбон с водой. И мой херес.
– Бурбон с водой как раз то, что нужно.
Через минуту она вернулась с коктейлями и села рядом со мной на низкий диван. Должно быть, пока Мисти хлопотала на кухне, она включила магнитофон, потому что комнату заполнила музыка. Струнные и духовые инструменты наигрывали приятную, расслабляющую мелодию.
Мисти сбросила свои остроносые туфли и облегченно вздохнула:
– О боже, как хорошо. Ты не возражаешь?
– Ты шутишь? Даже отсюда я чувствую, как тебе хорошо.
Я сидел в футе от нее. Она рассмеялась и сделала глоток хереса.
– Только не говори мне, что у тебя есть телепатические способности.
– У меня есть кое-что получше.
Она опять засмеялась, вытянула свои роскошные ноги и положила их на антикварный кофейный столик с зеркальной крышкой, а я наклонился к ней, обнял ее за плечи и поцеловал.
Я удивился не меньше, чем она.
Я поцеловал ее совершенно непроизвольно, это не было заранее обдуманным действием. Не могу, конечно, утверждать, что такая мыслишка не закрадывалась мне в голову, – просто я вообще не думал о том, что делаю. Я смотрел, как она двигается с какой-то мягкой, животной грацией, и слушал ее тихий, гортанный смех, – и в следующее мгновение я оказался около нее, а мои губы прильнули к ее.
Она напряглась и попыталась высвободиться. Но только попыталась. Через секунду ее тело расслабилось, а губы стали жаркими, влажными и податливыми. Я обхватил ее за талию и прижал к себе, она прильнула ко мне всем телом и обняла за шею.
Когда наши губы разомкнулись, я выдохнул:
– Мисти...
А она широко открыла глаза и прошептала:
– Не говори ничего, Шелл. Ничего не говори.
Ее огромные, чудесные глаза были прямо передо мной. Я смотрел и смотрел в них, в самую их глубину, а потом их таинственная темнота скрылась под гладкими веками. И наши губы снова встретились.
Всего один стаканчик, сказала она. Мы так его и не допили...
* * *
Утром я наскоро проглотил кофе на завтрак – я всегда начинаю день с чашки кофе – и выехал по Дезерт-Вью-Драйв. Верх моего «кадиллака» я опустил, и солнце пока не обжигало мою многострадальную голову, все еще облаченную в тюрбан.
Да, в тюрбан, потому что почти все участники вчерашнего приема и сегодня будут присутствовать в «Кублай-хане» – на волнующей церемонии перерезания ленточки – и до этого момента должны были оставаться в маскарадных одеяниях. Поэтому я все еще был в своем костюме магараджи. Кроме того, мне нравилось его носить. В нем я чувствовал себя... ну, как бы пожарником.
Старые мудрые доктора говорят, что алкоголь выходит из пьяницы – или, скорее, принявшего алкоголь человека – где-то двадцать четыре часа спустя. После моего последнего Укуса Гремучей Змеи – или как там называлась та штука, которая жгла меня вчера вечером, – прошло гораздо меньше времени. Так что у меня в желудке еще полыхали кое-какие маленькие огненные змейки.
Что бы там ни было, чувствовал я себя великолепно.
Стояло прекрасное утро. Даже если бы шел дождь и гремел гром, оно все равно было бы прекрасным. Потому что, несмотря на пробитый череп, после Мисти, несвязных слов и нежных губ я чувствовал прилив энергии и пребывал в состоянии благодушной эйфории.
Я двинулся по тому же маршруту, что и вчера днем, и по дороге размышлял, зачем Джин Джакс ездила к Монако и кто мчался за ней со скоростью девяносто миль в час. И за ней ли гнался водитель той, другой машины.
Совершенно очевидно, что кто-то либо следил за ней, либо заранее знал, что она наведается к Монако. Убийцы не имеют обыкновения прятаться у дороги и расстреливать всех, кто проедет мимо. Я сбавил скорость и свернул с Дезерт-Драйв на Юкка-роуд, доехал до того места, где вчерашняя машина свернула с дороги, и у знака «РАНЧО ХАРДИНГА» взял влево.
По узкой дороге я поднялся на вершину Мшистой горы и осмотрелся. Отсюда все было видно как на ладони. Я сразу заметил ранчо – больше здесь просто некуда было ехать. В двух милях от горы расположился низенький серый домик – видимо, это и было ранчо Хардинга, – огороженный белым забором, а рядом с домом виднелась, как мне показалось, конюшня. Во всяком случае, рядом паслись две явно скучающие лошади.
У подножия горы пролегли две неглубоких борозды, по которым изредка проезжали машины. Наверное, охотники. Мальчишки, стреляющие по кроликам, жизнерадостные парни с ружьями. А вчера еще и мужчина с крупнокалиберным пистолетом. Он проехал полмили направо, поднялся на гору и спустился с нее – и вот, пожалуйста, он готов встретить любого, кто проедет по Юкка-роуд.
Я не поехал по этому маршруту – полиция наверняка прочесала там каждый клочок земли, – а направился прямо к ранчо. Прочный низенький домик был построен из серых цементных блоков, внутренний дворик тоже залит цементом.
Я вышел из машины и направился к дому, но не успел я постучать в дверь, как она открылась и на пороге возникла высокая, стройная женщина средних лет.
– Здравствуйте. – Она удивленно смотрела на меня.
– Доброе утро. Это ранчо Хардинга?
– Да. Я – миссис Хардинг.
– Ваш муж дома?
– Нет, он в Лос-Анджелесе. Уже четыре дня.
– К вам приходили помощники шерифа?
– Да, вчера вечером. С ними был сержант Торгесен.
Я поморщился. Я вдруг вспомнил, что так и не заехал к сержанту. Он просил меня обязательно это сделать и в конце добавил что-то угрожающее, типа: «Мне не понравится, если вы забудете».
Мне не понадобилось много времени, чтобы получить ответы на интересующие меня вопросы, так как миссис Хардинг уже прошла эту процедуру с Торгесеном. Вчера она весь день провела в одиночестве, и к ней никто не заезжал; ее мужа, естественно, здесь не было, потому что он в Лос-Анджелесе. В любом случае у него не темно-синий седан, а черный «империал».
Я спросил:
– Вы слышали выстрелы?
– Мне показалось, что да. Я решила, что кто-то, видимо, охотится. Я выглянула из дома, но ничего не увидела. И никого.
Ну, вроде все. Мне нужно было удостовериться, что никто не мчался на ранчо Хардинга со скоростью девяносто миль в час и что мой друг в синем седане здесь не появлялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– С удовольствием. Еще один мне не повредит.
– Не очень повредит. – Она повеселела. – Мы выпьем всего по стаканчику. Мне обязательно нужно хоть капельку поспать.
Мы вошли внутрь. Комната была маленькой, но со вкусом обставленной. Пушистый голубой ковер на полу, светло-голубые шторы на окнах, низкий диван цвета морской волны, на стенах какие-то картины, достаточно яркие. Массивный торшер около дивана ненавязчиво освещал уютное гнездышко.
Справа размещалась небольшая кухонька и стойка с двумя стульями, а через полуоткрытую дверь слева я заметил тускло освещенную спальню. Горничная уже сняла покрывало и отбросила одеяло, и постель поджидала свою хозяйку.
«Поджидает свою хозяйку... гм...» – мечтательно подумал я, а Мисти крикнула из кухни:
– Здесь только бурбон с водой. И мой херес.
– Бурбон с водой как раз то, что нужно.
Через минуту она вернулась с коктейлями и села рядом со мной на низкий диван. Должно быть, пока Мисти хлопотала на кухне, она включила магнитофон, потому что комнату заполнила музыка. Струнные и духовые инструменты наигрывали приятную, расслабляющую мелодию.
Мисти сбросила свои остроносые туфли и облегченно вздохнула:
– О боже, как хорошо. Ты не возражаешь?
– Ты шутишь? Даже отсюда я чувствую, как тебе хорошо.
Я сидел в футе от нее. Она рассмеялась и сделала глоток хереса.
– Только не говори мне, что у тебя есть телепатические способности.
– У меня есть кое-что получше.
Она опять засмеялась, вытянула свои роскошные ноги и положила их на антикварный кофейный столик с зеркальной крышкой, а я наклонился к ней, обнял ее за плечи и поцеловал.
Я удивился не меньше, чем она.
Я поцеловал ее совершенно непроизвольно, это не было заранее обдуманным действием. Не могу, конечно, утверждать, что такая мыслишка не закрадывалась мне в голову, – просто я вообще не думал о том, что делаю. Я смотрел, как она двигается с какой-то мягкой, животной грацией, и слушал ее тихий, гортанный смех, – и в следующее мгновение я оказался около нее, а мои губы прильнули к ее.
Она напряглась и попыталась высвободиться. Но только попыталась. Через секунду ее тело расслабилось, а губы стали жаркими, влажными и податливыми. Я обхватил ее за талию и прижал к себе, она прильнула ко мне всем телом и обняла за шею.
Когда наши губы разомкнулись, я выдохнул:
– Мисти...
А она широко открыла глаза и прошептала:
– Не говори ничего, Шелл. Ничего не говори.
Ее огромные, чудесные глаза были прямо передо мной. Я смотрел и смотрел в них, в самую их глубину, а потом их таинственная темнота скрылась под гладкими веками. И наши губы снова встретились.
Всего один стаканчик, сказала она. Мы так его и не допили...
* * *
Утром я наскоро проглотил кофе на завтрак – я всегда начинаю день с чашки кофе – и выехал по Дезерт-Вью-Драйв. Верх моего «кадиллака» я опустил, и солнце пока не обжигало мою многострадальную голову, все еще облаченную в тюрбан.
Да, в тюрбан, потому что почти все участники вчерашнего приема и сегодня будут присутствовать в «Кублай-хане» – на волнующей церемонии перерезания ленточки – и до этого момента должны были оставаться в маскарадных одеяниях. Поэтому я все еще был в своем костюме магараджи. Кроме того, мне нравилось его носить. В нем я чувствовал себя... ну, как бы пожарником.
Старые мудрые доктора говорят, что алкоголь выходит из пьяницы – или, скорее, принявшего алкоголь человека – где-то двадцать четыре часа спустя. После моего последнего Укуса Гремучей Змеи – или как там называлась та штука, которая жгла меня вчера вечером, – прошло гораздо меньше времени. Так что у меня в желудке еще полыхали кое-какие маленькие огненные змейки.
Что бы там ни было, чувствовал я себя великолепно.
Стояло прекрасное утро. Даже если бы шел дождь и гремел гром, оно все равно было бы прекрасным. Потому что, несмотря на пробитый череп, после Мисти, несвязных слов и нежных губ я чувствовал прилив энергии и пребывал в состоянии благодушной эйфории.
Я двинулся по тому же маршруту, что и вчера днем, и по дороге размышлял, зачем Джин Джакс ездила к Монако и кто мчался за ней со скоростью девяносто миль в час. И за ней ли гнался водитель той, другой машины.
Совершенно очевидно, что кто-то либо следил за ней, либо заранее знал, что она наведается к Монако. Убийцы не имеют обыкновения прятаться у дороги и расстреливать всех, кто проедет мимо. Я сбавил скорость и свернул с Дезерт-Драйв на Юкка-роуд, доехал до того места, где вчерашняя машина свернула с дороги, и у знака «РАНЧО ХАРДИНГА» взял влево.
По узкой дороге я поднялся на вершину Мшистой горы и осмотрелся. Отсюда все было видно как на ладони. Я сразу заметил ранчо – больше здесь просто некуда было ехать. В двух милях от горы расположился низенький серый домик – видимо, это и было ранчо Хардинга, – огороженный белым забором, а рядом с домом виднелась, как мне показалось, конюшня. Во всяком случае, рядом паслись две явно скучающие лошади.
У подножия горы пролегли две неглубоких борозды, по которым изредка проезжали машины. Наверное, охотники. Мальчишки, стреляющие по кроликам, жизнерадостные парни с ружьями. А вчера еще и мужчина с крупнокалиберным пистолетом. Он проехал полмили направо, поднялся на гору и спустился с нее – и вот, пожалуйста, он готов встретить любого, кто проедет по Юкка-роуд.
Я не поехал по этому маршруту – полиция наверняка прочесала там каждый клочок земли, – а направился прямо к ранчо. Прочный низенький домик был построен из серых цементных блоков, внутренний дворик тоже залит цементом.
Я вышел из машины и направился к дому, но не успел я постучать в дверь, как она открылась и на пороге возникла высокая, стройная женщина средних лет.
– Здравствуйте. – Она удивленно смотрела на меня.
– Доброе утро. Это ранчо Хардинга?
– Да. Я – миссис Хардинг.
– Ваш муж дома?
– Нет, он в Лос-Анджелесе. Уже четыре дня.
– К вам приходили помощники шерифа?
– Да, вчера вечером. С ними был сержант Торгесен.
Я поморщился. Я вдруг вспомнил, что так и не заехал к сержанту. Он просил меня обязательно это сделать и в конце добавил что-то угрожающее, типа: «Мне не понравится, если вы забудете».
Мне не понадобилось много времени, чтобы получить ответы на интересующие меня вопросы, так как миссис Хардинг уже прошла эту процедуру с Торгесеном. Вчера она весь день провела в одиночестве, и к ней никто не заезжал; ее мужа, естественно, здесь не было, потому что он в Лос-Анджелесе. В любом случае у него не темно-синий седан, а черный «империал».
Я спросил:
– Вы слышали выстрелы?
– Мне показалось, что да. Я решила, что кто-то, видимо, охотится. Я выглянула из дома, но ничего не увидела. И никого.
Ну, вроде все. Мне нужно было удостовериться, что никто не мчался на ранчо Хардинга со скоростью девяносто миль в час и что мой друг в синем седане здесь не появлялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45