От отблеска свечей на веках внутреннее зрение озарялось неверным красноватым отсветом.
Затем он открыл глаза, поднялся и сделал несколько глубоких вдохов, все еще наслаждаясь ощущением мира и покоя, которое принес ему час медитации. Подошел к двери и немного постоял, любуясь зелеными кронами виргинских дубов и манзанита, растущих на склонах Биг-Сур, и ниже — широко раскинувшейся голубой гладью океана. Ветерок с воды тронул его одежды и наполнил их прохладой.
Вернон оставался в ашраме больше года и на тридцать пятом году жизни уверовал, что это именно то место, где он хотел находиться. Он прошел долгий путь исканий: два года в Индии, испытал трансцендентную медитацию, теософию, восточные культы, «Источник жизни» и даже не избегнул налета христианства. Отринул от себя материализм детства и стремился отыскать глубинную истину существования. Что же до других — особенно его братьев, — они напрасно прожигали жизни, погрязая в богатстве и тратя себя на ненужные усилия. Каков иной смысл существования, если не поиски того, зачем дана тебе жизнь?
И вот теперь, с отцовским наследством, у него появился шанс сделать что-то поистине хорошее. На этот раз не только для себя, но и для других. Шанс как-то помочь миру. Но как поступить? Начать поиски коллекции самому? Или пригласить с собой Тома? Филипп — полная задница и отвернет нос. А Том, возможно, захочет объединить с ним усилия. Следовало принимать решение. И быстро.
Вернон подобрал полы свободной полотняной туники и направился вниз по тропинке к хижине Учителя — вольно раскинувшемуся в ласковой долине строению из красного дерева. Хижину окружали дубы, и от нее открывался вид на Тихий океан. Навстречу попался Чао — парнишка-азиат. Он, подпрыгивая, бежал по тропинке. В руках у него была пачка писем, значит, спешил по поручению Учителя. Вот жизнь, к которой стремился Вернон, — мирная и спокойная. Беда лишь в том, что она так дорого стоит.
Вернон обогнул холм, и перед ним открылась хижина. Он на мгновение задержался — все-таки немного робел перед Учителем, — но тут же собрался и решительно продолжил путь. И вскоре уже стучал в дверь. Изнутри послышался низкий, раскатистый голос:
— Добро пожаловать, войдите.
Вернон оставил сандалии на террасе и переступил порог. Учитель предпочитал японский стиль — хижина была простой и аскетичной: с раздвижными экранами из рисовой бумаги, бежевыми циновками на полу и полированными панелями стен. Внутри пахло воском и благовониями. Где-то тихо журчала вода. Сквозь анфиладу проемов Вернон видел насквозь весь дом, а за ним японский садик с замшелыми камнями среди гальки и прудик с цветущими лотосами. А Учителя не замечал.
Он заглянул налево, в другой коридор. В его конце, на кухне, босоногая девочка-подросток с длинной светлой косой, в которую были вплетены увядающие цветы, резала овощи.
— Учитель, вы здесь? — позвал Вернон. Девочка продолжала работу.
— Сюда, — послышался низкий голос.
Вернон пошел на звук и обнаружил Учителя сидящим в позе лотоса, с закрытыми глазами, на циновке в комнате для медитации. Учитель открыл глаза, но остался сидеть. Вернон почтительно ждал. Ладную, поджарую фигуру наставника прикрывала туника из некрашеного полотна. Седая челка была зачесана прямо на лоб, а над ней виднелась небольшая лысинка, отчего Учитель становился похож на Леонардо да Винчи. Из-под резко изогнутых на широком куполе лба надбровных дуг поблескивали проницательные голубые глаза. Картину завершала подстриженная борода с проседью. Голос был гулким, переливчатым, с легким бруклинским акцентом, который оставлял на человеке отпечаток скромного происхождения. Учителю было около шестидесяти, но сколько точно, никто не знал. В прошлом он работал профессором в Беркли, который прозвали Пивоварней искусств, но отказался от должности ради ухода в жизнь духа. И здесь, в ашраме, нашел стремившихся к молитве, медитации и духовному росту единомышленников. Община была неопределенного толка, с уклоном в буддизм, но без омрачающих традицию этого религиозного учения чрезмерной дисциплины, интеллектуализма, безбрачия и фатализма. Ашрам скорее стал красивым убежищем в приятном месте, где каждый под ненавязчивым руководством Учителя предавался поклонению духу на свой собственный манер. Все удовольствие по цене семь сотен долларов за неделю, включая проживание и питание.
— Садись, — пригласил Учитель. Вернон сел.
— Чем могу помочь?
— Речь идет о моем отце. — Учитель приготовился слушать.
Вернон собрался с мыслями и набрал и легкие воздуха. Он рассказал об отцовском раке, о наследстве, о том, какую задачку задал Максвелл своим сыновьям. Последовало долгое молчание. Вернон ожидал, что Учитель посоветует отказаться от наследства. Он много раз негативно отзывался о пагубном влиянии денег. Но тот нежнейшим голосом предложил:
— Давай выпьем чаю. — И при этом положил мягкую ладонь на плечо ученику.
Учитель крикнул, чтобы принесли чай, и в комнате появилась девочка с косой. Оба пригубили напиток.
— Во сколько точно оценивается наследство? — спросил Учитель.
— Полагаю, что после уплаты налогов моя доля составит около ста миллионов.
Учитель сделал большой глоток, потом еще и еще. Если сумма и поразила его, он этого ничем не показал.
— Предадимся медитации.
Вернон тоже закрыл глаза, но никак не мог сосредоточиться на мантре — так сильно его тревожили стоявшие перед ним вопросы, которые, чем больше он о них думал, казались только сложнее. Сто миллионов долларов. Сто миллионов долларов. Даже мантра не имела силы рассеять в воздухе эти слова. Слова путались с мантрой и не давали достигнуть покоя и внутренней тишины. Сто миллионов долларов. Ом мани падме хум. Сто миллионов долларов.
Вернон обрадовался, когда Учитель поднял голову. Взял его руку и зажал между своими ладонями. Его голубые глаза светились необычайным блеском.
— Не многим, Вернон, выпадает такая возможность. Ты не должен ее упускать.
— Но каким образом?
Учитель встал и заговорил звучно, с напором:
— Мы должны найти наследство. И найти немедленно.
8
К тому времени когда Том кончил заниматься с больным конем, солнце успело закатиться за столовую гору Тох-Атин и теперь отбрасывало дли иные золотистые тени на заросли полыни и сухие кустики кроличьей травы. Выше по склону в отблесках увядающего дня розовела тысячефутовая стена из песчаника с вырезанными на ней барельефами. Том еще раз бегло осмотрел животное, похлопал по шее и повернулся к хозяйке, юной девушке из племени навахо.
— Он выкарабкается. Это обыкновенные колики. — Девушка облегченно улыбнулась.
— Теперь он голоден. Поводи его немного по коралю, а затем возьми совочек овса, смешай с этим лекарством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Затем он открыл глаза, поднялся и сделал несколько глубоких вдохов, все еще наслаждаясь ощущением мира и покоя, которое принес ему час медитации. Подошел к двери и немного постоял, любуясь зелеными кронами виргинских дубов и манзанита, растущих на склонах Биг-Сур, и ниже — широко раскинувшейся голубой гладью океана. Ветерок с воды тронул его одежды и наполнил их прохладой.
Вернон оставался в ашраме больше года и на тридцать пятом году жизни уверовал, что это именно то место, где он хотел находиться. Он прошел долгий путь исканий: два года в Индии, испытал трансцендентную медитацию, теософию, восточные культы, «Источник жизни» и даже не избегнул налета христианства. Отринул от себя материализм детства и стремился отыскать глубинную истину существования. Что же до других — особенно его братьев, — они напрасно прожигали жизни, погрязая в богатстве и тратя себя на ненужные усилия. Каков иной смысл существования, если не поиски того, зачем дана тебе жизнь?
И вот теперь, с отцовским наследством, у него появился шанс сделать что-то поистине хорошее. На этот раз не только для себя, но и для других. Шанс как-то помочь миру. Но как поступить? Начать поиски коллекции самому? Или пригласить с собой Тома? Филипп — полная задница и отвернет нос. А Том, возможно, захочет объединить с ним усилия. Следовало принимать решение. И быстро.
Вернон подобрал полы свободной полотняной туники и направился вниз по тропинке к хижине Учителя — вольно раскинувшемуся в ласковой долине строению из красного дерева. Хижину окружали дубы, и от нее открывался вид на Тихий океан. Навстречу попался Чао — парнишка-азиат. Он, подпрыгивая, бежал по тропинке. В руках у него была пачка писем, значит, спешил по поручению Учителя. Вот жизнь, к которой стремился Вернон, — мирная и спокойная. Беда лишь в том, что она так дорого стоит.
Вернон обогнул холм, и перед ним открылась хижина. Он на мгновение задержался — все-таки немного робел перед Учителем, — но тут же собрался и решительно продолжил путь. И вскоре уже стучал в дверь. Изнутри послышался низкий, раскатистый голос:
— Добро пожаловать, войдите.
Вернон оставил сандалии на террасе и переступил порог. Учитель предпочитал японский стиль — хижина была простой и аскетичной: с раздвижными экранами из рисовой бумаги, бежевыми циновками на полу и полированными панелями стен. Внутри пахло воском и благовониями. Где-то тихо журчала вода. Сквозь анфиладу проемов Вернон видел насквозь весь дом, а за ним японский садик с замшелыми камнями среди гальки и прудик с цветущими лотосами. А Учителя не замечал.
Он заглянул налево, в другой коридор. В его конце, на кухне, босоногая девочка-подросток с длинной светлой косой, в которую были вплетены увядающие цветы, резала овощи.
— Учитель, вы здесь? — позвал Вернон. Девочка продолжала работу.
— Сюда, — послышался низкий голос.
Вернон пошел на звук и обнаружил Учителя сидящим в позе лотоса, с закрытыми глазами, на циновке в комнате для медитации. Учитель открыл глаза, но остался сидеть. Вернон почтительно ждал. Ладную, поджарую фигуру наставника прикрывала туника из некрашеного полотна. Седая челка была зачесана прямо на лоб, а над ней виднелась небольшая лысинка, отчего Учитель становился похож на Леонардо да Винчи. Из-под резко изогнутых на широком куполе лба надбровных дуг поблескивали проницательные голубые глаза. Картину завершала подстриженная борода с проседью. Голос был гулким, переливчатым, с легким бруклинским акцентом, который оставлял на человеке отпечаток скромного происхождения. Учителю было около шестидесяти, но сколько точно, никто не знал. В прошлом он работал профессором в Беркли, который прозвали Пивоварней искусств, но отказался от должности ради ухода в жизнь духа. И здесь, в ашраме, нашел стремившихся к молитве, медитации и духовному росту единомышленников. Община была неопределенного толка, с уклоном в буддизм, но без омрачающих традицию этого религиозного учения чрезмерной дисциплины, интеллектуализма, безбрачия и фатализма. Ашрам скорее стал красивым убежищем в приятном месте, где каждый под ненавязчивым руководством Учителя предавался поклонению духу на свой собственный манер. Все удовольствие по цене семь сотен долларов за неделю, включая проживание и питание.
— Садись, — пригласил Учитель. Вернон сел.
— Чем могу помочь?
— Речь идет о моем отце. — Учитель приготовился слушать.
Вернон собрался с мыслями и набрал и легкие воздуха. Он рассказал об отцовском раке, о наследстве, о том, какую задачку задал Максвелл своим сыновьям. Последовало долгое молчание. Вернон ожидал, что Учитель посоветует отказаться от наследства. Он много раз негативно отзывался о пагубном влиянии денег. Но тот нежнейшим голосом предложил:
— Давай выпьем чаю. — И при этом положил мягкую ладонь на плечо ученику.
Учитель крикнул, чтобы принесли чай, и в комнате появилась девочка с косой. Оба пригубили напиток.
— Во сколько точно оценивается наследство? — спросил Учитель.
— Полагаю, что после уплаты налогов моя доля составит около ста миллионов.
Учитель сделал большой глоток, потом еще и еще. Если сумма и поразила его, он этого ничем не показал.
— Предадимся медитации.
Вернон тоже закрыл глаза, но никак не мог сосредоточиться на мантре — так сильно его тревожили стоявшие перед ним вопросы, которые, чем больше он о них думал, казались только сложнее. Сто миллионов долларов. Сто миллионов долларов. Даже мантра не имела силы рассеять в воздухе эти слова. Слова путались с мантрой и не давали достигнуть покоя и внутренней тишины. Сто миллионов долларов. Ом мани падме хум. Сто миллионов долларов.
Вернон обрадовался, когда Учитель поднял голову. Взял его руку и зажал между своими ладонями. Его голубые глаза светились необычайным блеском.
— Не многим, Вернон, выпадает такая возможность. Ты не должен ее упускать.
— Но каким образом?
Учитель встал и заговорил звучно, с напором:
— Мы должны найти наследство. И найти немедленно.
8
К тому времени когда Том кончил заниматься с больным конем, солнце успело закатиться за столовую гору Тох-Атин и теперь отбрасывало дли иные золотистые тени на заросли полыни и сухие кустики кроличьей травы. Выше по склону в отблесках увядающего дня розовела тысячефутовая стена из песчаника с вырезанными на ней барельефами. Том еще раз бегло осмотрел животное, похлопал по шее и повернулся к хозяйке, юной девушке из племени навахо.
— Он выкарабкается. Это обыкновенные колики. — Девушка облегченно улыбнулась.
— Теперь он голоден. Поводи его немного по коралю, а затем возьми совочек овса, смешай с этим лекарством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92