Я бы протянул еще день-два, но не более. Вы дали мне новый шанс. Я его не заслужил, но собираюсь воспользоваться. В гробнице я передумал очень о многом…
Максвелл обвел глазами окрашенную в алое россыпь вершин, развернул плечи и вдохнул полной грудью.
— Ты в порядке? — спросил Вернон.
— Если ты о раке, не сомневаюсь, он по-прежнему со мной, но пока не нанес удара. Пара месяцев у меня есть. Я вам не успел сказать: проходимец забрался ко мне в мозги. Но пока все нормально. Я чувствую себя превосходно. — Он обвел глазами горы. — Ну, давайте выбираться отсюда.
— К сожалению, это не так просто, — заметил Том.
— То есть?
Том посмотрел на братьев.
— У нас проблема. И имя этой проблемы — Хаузер.
— Хаузер? — изумился Максвелл.
Том кивнул и рассказал, какие каждому из них пришлось пережить приключения.
— Хаузер… — повторил старик и взглянул на Филиппа. — Ты связался с этим проходимцем?
— Извини… Я подумал…
— Ты подумал, он может знать, куда я отправился? Что ж, я сам виноват: не предусмотрел такую возможность. Хаузер — безжалостный садист. Однажды на моих глазах он чуть не убил девочку. Взять его в компаньоны было самой главной ошибкой моей жизни. — Бродбент опустился на камень и покачал косматой головой. — Невероятно, насколько вы рисковали. Какую же я совершил оплошность! Последнюю из многих!
— Ты наш отец, — сказал Бораби.
— Тоже мне отец, — фыркнул Максвелл. — Подверг вас такому глупому испытанию. А совсем недавно эта идея казалась мне отличной. Каким же я был идиотом!
— Но мы тоже не оправдали твоих надежд: не стали тремя папочкиными сыночками, каких ты хотел видеть, — заметил Филипп.
— Четырьмя, — поправил его Бораби.
— Четырьмя. Или есть еще? — усмехнулся Верном.
— Насколько мне известно, нет, — покачал головой Максвелл. — Четырех хороших сыновей вполне довольно. Если бы я вовремя понял, какие вы хорошие… — Он поднял глаза на Вернона. — Вот только мне не нравится твоя борода. Когда ты ее наконец сбреешь? Ты с ней похож на муллу.
— Ты сейчас тоже не слишком чисто выбрит, — парировал Верном.
— Извини. — Максвелл махнул рукой и рассмеялся. — Со старыми привычками тяжело расставаться. Можешь растить свою бороду дальше.
Наступило неловкое молчание. Солнце еще выше поднялось над горами и заливало округу уже не золотистым, а белым светом. Пролетела, дружно взмывая, ныряя к земле и бросаясь из стороны в сторону, стайка галдящих птиц. Том посмотрел на Бораби:
— Нам надо продумать план отступления.
— Я уже думать, брат. Будем ждать, пока темно. — Индеец посмотрел на небо. — Вечером пойдет дождь. Он нас укрыть.
— А как насчет Хаузера? — поинтересовался Максвелл.
— Он ищет гробницу в Белом городе и пока не додумался добраться до скал. Он не знает, что мы здесь.
Бродбент обвел глазами сыновей.
— Вы, случайно, не принесли ничего поесть? А то после той чепухи, которую мне оставили в гробнице, не очень-то побегаешь.
Бораби развязал мешок и начал выкладывать еду. Бродбент сделал шаг и покачнулся.
— Господи, свежие фрукты! — Он впился зубами в манго. Сок брызнул изо рта и потек на рубашку. — Рай, да и только.
Старик покончил с одним манго и взялся за второе. Заел папайей и филе копченой ящерицы.
— Бораби, ты вполне можешь открывать ресторан.
Том наблюдал, как отец ест. Он никак не мог поверить, что старик жив. В этом было нечто нереальное. Изменилось все и ничего.
Бродбент закончил трапезу, прислонился спиной к каменной стене и обвел глазами горы.
— Отец, — попросил Филипп, — если ты не против, расскажи, что произошло с тобой в гробнице.
— Расскажу, — согласился старик. — Мы устроили большое празднество. Не сомневаюсь, Бораби вам говорил. Я выпил смертельное снадобье Каха. А следующее, что я помню — как проснулся в кромешной тьме. Будучи добросовестным атеистом, я никогда не сомневался, что смерть обрывает сознание. Таково было мое убеждение. Но теперь находился в сознании, однако не сомневался, что умер. Никогда в жизни я так не пугался. Я метался по гробнице, и тут мне пришло в голову: я не только умер, но попал в ад!!!
— Не может быть, — удивился Филипп.
— Ей-ей, — покачал головой Максвелл. — Ты не представляешь, какой я испытал ужас. Я стенал и завывал, как погибшая душа. Призывал Господа. Молился, каялся и обещал, что исправлюсь, если получу шанс. Ощущал себя совсем как содомит на картине Микеланджело «Страшный суд», который умоляет о прощении, а демоны в это время увлекают его в огненное озеро.
А когда от воя и жалости к себе потерял последние силы, ко мне стали возвращаться крохи здравомыслия. Я облазал на четвереньках всю темницу, и до меня стало доходить, что я все-таки не умер, что нахожусь в гробнице и что Ках похоронил меня заживо. Он так и не простил мне нанесенную отцу обиду. Я должен был это предвидеть. Ках всегда мне казался хитрющей старой лисой. А когда я нашел рядом с собой еду и воду, понял, что испытание предстоит долгое. Хотел устроить вам веселое приключение, но повернулось так, что моя жизнь зависела теперь от вашего успеха.
— Веселое приключение? — недоверчиво переспросил Филипп.
— Намеревался подвигнуть вас совершить нечто важное. Не понимал, что каждый из вас и без того занимается важным делом — живет, как ему угодно. Кто я такой, чтобы судить? — Бродбент помолчал, кашлянул и покачал головой. — Я был заключен в гробницу с тем, что считал сокровищем, итогом всей своей жизни. А оказалось, что моя коллекция — барахло, от которого нет никакого толка. Мое достояние внезапно потеряло всякий смысл. В темноте я даже не имел возможности смотреть на картины. Погребение заживо потрясло меня до глубины души. Я оглянулся на прошлую жизнь и остался недоволен собой. Понял, что был плохим отцом, плохим мужем, алчным, самовлюбленным человеком. И вскоре открыл, что молюсь.
— Никогда не поверю! — воскликнул Филипп.
— Но так оно и было, — возразил ему Бродбент. — А что еще мне оставалось делать? И вот я услышал голоса, стук, скрежет. В гробницу пролился свет, и явились вы. Мои молитвы были услышаны.
— Хочешь сказать, что обрел веру? — спросил Филипп. — Стал верующим?
— Попал в самую точку. — Максвелл замолчал и стал смотреть на бесконечные горы и джунгли. Наконец пошевелился и кашлянул. — Забавно, но у меня такое ощущение, словно я умер и заново воскрес.
69
Из своего укрытия Хаузер слышал приглушенный шум голосов, которые доносил к нему ветер. Слов он не разбирал, но догадывался, что происходило внизу: братья наконец дорвались и чистили гробницу отца. И в данный момент прикидывали, что из небольших вещей взять в первую очередь. В их число непременно входил кодекс. Женщина, что была с ними, эта самая Колорадо, знала ему цену.
Мысленно Хаузер пробежал по списку остальных сокровищ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Максвелл обвел глазами окрашенную в алое россыпь вершин, развернул плечи и вдохнул полной грудью.
— Ты в порядке? — спросил Вернон.
— Если ты о раке, не сомневаюсь, он по-прежнему со мной, но пока не нанес удара. Пара месяцев у меня есть. Я вам не успел сказать: проходимец забрался ко мне в мозги. Но пока все нормально. Я чувствую себя превосходно. — Он обвел глазами горы. — Ну, давайте выбираться отсюда.
— К сожалению, это не так просто, — заметил Том.
— То есть?
Том посмотрел на братьев.
— У нас проблема. И имя этой проблемы — Хаузер.
— Хаузер? — изумился Максвелл.
Том кивнул и рассказал, какие каждому из них пришлось пережить приключения.
— Хаузер… — повторил старик и взглянул на Филиппа. — Ты связался с этим проходимцем?
— Извини… Я подумал…
— Ты подумал, он может знать, куда я отправился? Что ж, я сам виноват: не предусмотрел такую возможность. Хаузер — безжалостный садист. Однажды на моих глазах он чуть не убил девочку. Взять его в компаньоны было самой главной ошибкой моей жизни. — Бродбент опустился на камень и покачал косматой головой. — Невероятно, насколько вы рисковали. Какую же я совершил оплошность! Последнюю из многих!
— Ты наш отец, — сказал Бораби.
— Тоже мне отец, — фыркнул Максвелл. — Подверг вас такому глупому испытанию. А совсем недавно эта идея казалась мне отличной. Каким же я был идиотом!
— Но мы тоже не оправдали твоих надежд: не стали тремя папочкиными сыночками, каких ты хотел видеть, — заметил Филипп.
— Четырьмя, — поправил его Бораби.
— Четырьмя. Или есть еще? — усмехнулся Верном.
— Насколько мне известно, нет, — покачал головой Максвелл. — Четырех хороших сыновей вполне довольно. Если бы я вовремя понял, какие вы хорошие… — Он поднял глаза на Вернона. — Вот только мне не нравится твоя борода. Когда ты ее наконец сбреешь? Ты с ней похож на муллу.
— Ты сейчас тоже не слишком чисто выбрит, — парировал Верном.
— Извини. — Максвелл махнул рукой и рассмеялся. — Со старыми привычками тяжело расставаться. Можешь растить свою бороду дальше.
Наступило неловкое молчание. Солнце еще выше поднялось над горами и заливало округу уже не золотистым, а белым светом. Пролетела, дружно взмывая, ныряя к земле и бросаясь из стороны в сторону, стайка галдящих птиц. Том посмотрел на Бораби:
— Нам надо продумать план отступления.
— Я уже думать, брат. Будем ждать, пока темно. — Индеец посмотрел на небо. — Вечером пойдет дождь. Он нас укрыть.
— А как насчет Хаузера? — поинтересовался Максвелл.
— Он ищет гробницу в Белом городе и пока не додумался добраться до скал. Он не знает, что мы здесь.
Бродбент обвел глазами сыновей.
— Вы, случайно, не принесли ничего поесть? А то после той чепухи, которую мне оставили в гробнице, не очень-то побегаешь.
Бораби развязал мешок и начал выкладывать еду. Бродбент сделал шаг и покачнулся.
— Господи, свежие фрукты! — Он впился зубами в манго. Сок брызнул изо рта и потек на рубашку. — Рай, да и только.
Старик покончил с одним манго и взялся за второе. Заел папайей и филе копченой ящерицы.
— Бораби, ты вполне можешь открывать ресторан.
Том наблюдал, как отец ест. Он никак не мог поверить, что старик жив. В этом было нечто нереальное. Изменилось все и ничего.
Бродбент закончил трапезу, прислонился спиной к каменной стене и обвел глазами горы.
— Отец, — попросил Филипп, — если ты не против, расскажи, что произошло с тобой в гробнице.
— Расскажу, — согласился старик. — Мы устроили большое празднество. Не сомневаюсь, Бораби вам говорил. Я выпил смертельное снадобье Каха. А следующее, что я помню — как проснулся в кромешной тьме. Будучи добросовестным атеистом, я никогда не сомневался, что смерть обрывает сознание. Таково было мое убеждение. Но теперь находился в сознании, однако не сомневался, что умер. Никогда в жизни я так не пугался. Я метался по гробнице, и тут мне пришло в голову: я не только умер, но попал в ад!!!
— Не может быть, — удивился Филипп.
— Ей-ей, — покачал головой Максвелл. — Ты не представляешь, какой я испытал ужас. Я стенал и завывал, как погибшая душа. Призывал Господа. Молился, каялся и обещал, что исправлюсь, если получу шанс. Ощущал себя совсем как содомит на картине Микеланджело «Страшный суд», который умоляет о прощении, а демоны в это время увлекают его в огненное озеро.
А когда от воя и жалости к себе потерял последние силы, ко мне стали возвращаться крохи здравомыслия. Я облазал на четвереньках всю темницу, и до меня стало доходить, что я все-таки не умер, что нахожусь в гробнице и что Ках похоронил меня заживо. Он так и не простил мне нанесенную отцу обиду. Я должен был это предвидеть. Ках всегда мне казался хитрющей старой лисой. А когда я нашел рядом с собой еду и воду, понял, что испытание предстоит долгое. Хотел устроить вам веселое приключение, но повернулось так, что моя жизнь зависела теперь от вашего успеха.
— Веселое приключение? — недоверчиво переспросил Филипп.
— Намеревался подвигнуть вас совершить нечто важное. Не понимал, что каждый из вас и без того занимается важным делом — живет, как ему угодно. Кто я такой, чтобы судить? — Бродбент помолчал, кашлянул и покачал головой. — Я был заключен в гробницу с тем, что считал сокровищем, итогом всей своей жизни. А оказалось, что моя коллекция — барахло, от которого нет никакого толка. Мое достояние внезапно потеряло всякий смысл. В темноте я даже не имел возможности смотреть на картины. Погребение заживо потрясло меня до глубины души. Я оглянулся на прошлую жизнь и остался недоволен собой. Понял, что был плохим отцом, плохим мужем, алчным, самовлюбленным человеком. И вскоре открыл, что молюсь.
— Никогда не поверю! — воскликнул Филипп.
— Но так оно и было, — возразил ему Бродбент. — А что еще мне оставалось делать? И вот я услышал голоса, стук, скрежет. В гробницу пролился свет, и явились вы. Мои молитвы были услышаны.
— Хочешь сказать, что обрел веру? — спросил Филипп. — Стал верующим?
— Попал в самую точку. — Максвелл замолчал и стал смотреть на бесконечные горы и джунгли. Наконец пошевелился и кашлянул. — Забавно, но у меня такое ощущение, словно я умер и заново воскрес.
69
Из своего укрытия Хаузер слышал приглушенный шум голосов, которые доносил к нему ветер. Слов он не разбирал, но догадывался, что происходило внизу: братья наконец дорвались и чистили гробницу отца. И в данный момент прикидывали, что из небольших вещей взять в первую очередь. В их число непременно входил кодекс. Женщина, что была с ними, эта самая Колорадо, знала ему цену.
Мысленно Хаузер пробежал по списку остальных сокровищ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92