Кэйб помолчал немного.
– Неужели вы так ненавидите свой народ, Циллер? Это грустно.
– Да, грустно, – согласился композитор, глядя куда-то за Великую Реку. – Зато очень весело, что ненависть так вдохновляет меня на работу.
– Я знаю, что вы никогда не вернетесь, Циллер, но увидеться с эмиссаром, наверное, все-таки нужно.
– Да неужели?
– Ваше нежелание будет расценено как страх перед их аргументами.
– Ах вот как? Перед какими же это аргументами?
– Я думаю, он просто-напросто заявит вам, что вы необходимы для них, – тихо пояснил Кэйб.
– Чтобы стать трофеем не Цивилизации, а их собственным.
– Полагаю, что трофей – неверное слово. Лучше сказать – символ. Символы важны, они работают эффективно. А если символ воплощен в личности, то он становится… подвластным управлению. Символическая личность до определенной степени может изменить все направление жизни, влияя не только на частные судьбы, но и на судьбу всего общества. В любом случае, мне кажется, они будут доказывать, что ваше общество, вся ваша цивилизация нуждаются в мире с наиболее известными диссидентами, ибо только так они смогут жить в мире с самими собой и самовосстановиться.
Циллер лениво посмотрел на него:
– Они удачно тебя выбрали, а, посол?
– Но совсем не в том смысле, как вы подумали. Я не сторонник, но и не противник подобных аргументов. Просто я думаю, что они непременно скажут нечто в таком духе. Даже если вы действительно об этом не думали и не пытались высчитать их возможные предложения, то все равно должны знать, что им нужно, и решить для себя.
Циллер посмотрел на него в упор, и Кэйб вдруг понял, что выдержать тяжелый взгляд этих больших черных глаз не так уж и трудно, как он думал сначала. И все-таки за удовольствие счесть такой взгляд было нельзя.
– Неужели ты считаешь, что я диссидент? – наконец спросил Циллер. – Я, скорее, привык думать о себе как о культурном беженце или личности, ищущей политического убежища. Это совершенно разные вещи.
– Но ваши предыдущие замечания начисто опровергают это утверждение, Циллер. Как и все ваши действия, начиная с того, что вы вообще прибыли сюда; а потом вы остались уже после того, как стали известны последствия войны.
– Последствия войны, мой милый хомомданский студиозус, – это три тысячи лет бесправия, угнетения, подавления культуры, экономической эксплуатации, систематических пыток, сексуальной тирании и культа жадности, возведенных в ранг необходимой генетической наследственности.
– Это ужасно, мой дорогой Циллер. Никакому стороннему наблюдателю, конечно, не дано с такой горечью и безжалостностью перечислить болезни вашей недавней истории.
– Ты называешь три тысячи лет недавней историей?
– Вы уходите от разговора.
– Да, я считаю смешным, что три тысячи лет для тебя – это недавно. И, согласись, поговорить на эту тему куда интересней, чем спорить о степени вины моих соотечественников, которые пришли к восхитительной идее кастовой системы.
Кэйб вздохнул.
– Мы долгожители, Циллер, и составляем часть галактического сообщества уже много тысячелетий. Три тысячи – это солидный срок, с нашей точки зрения, но с точки зрения разума и жизни разумных существ вообще, согласитесь, это немного.
– Неужели тебя так волнуют все эти вещи, Кэйб?
– Какие вещи, Циллер?
Чубуком трубки челгрианец указал куда-то в сторону:
– Ты переживаешь за эту человеческую женщину, ты боишься, что она готова врезаться в землю и разбрызгать по долине свои мозги. Ты чувствуешь себя неуютно из-за того, что, как ты заметил, я ненавижу собственный народ.
– Увы, это так.
– Неужели твое существование настолько зависит от твоих переживаний за других?
Кэйб откинулся на сиденье и задумался:
– Думаю, что так.
– Следовательно, ты идентифицируешь себя с Цивилизацией.
– Наверное.
– И, значит, ты испытываешь, скажем так, замешательство и из-за Кастовой войны?
– Даже имея в виду массу из тридцати одного триллиона населения Цивилизации, можно сказать, что да, я испытываю.
Циллер тонко улыбнулся и посмотрел на зависшую в небе Орбиту. Далеко впереди разворачивалась яркая лента, уходящая в небо. Где-то там плескались океаны и возносили свои вершины снежные горы; поверхность вспыхивала зеленым и коричневым, голубым и белым на разбросанных островах Крайних морей. А здесь впереди тянулась Великая река, видимая на многие сотни километров. Над головами же дальняя сторона Орбиты казалась просто яркой линией, чьи географические подробности терялись в пылающем накале.
Порой, если вы обладали прекрасным зрением и смотрели прямо на дальнюю сторону, можно было различить крошечное черное пятно Хаба, зависшее в открытом космосе на расстоянии в полмиллиона километров отсюда, в пустом центре браслета мировой бесконечности.
– Да, населения действительно много, – вздохнул Циллер.
– А запросто могло бы быть и еще больше. Просто выбрали стабильность, а не увеличение.
– А ты знаешь, что есть люди, которые плавали по Великой реке еще до того, как была завершена Орбита?
– И некоторые из них плывут сейчас по второму кругу. Они называют себя Путешественниками-во-Времени, потому что двигаются немного быстрей, чем остальные на Орбите и, таким образом, снижают относительное расширение времени, как бы ни были отрицательны последствия всего этого.
Циллер кивнул, и его темные глаза заплыли, словно у пьяного:
– Кто же рискнул пойти против течения?
– Их немного. Но они есть всегда. Хотя ни один из них еще не совершил круга по всей Орбите – для этого нужно жить слишком долго. Их путь сложнее.
Циллер наконец распрямил свою среднюю конечность и убрал трубку:
– Вот так. – Он сделал движение ртом, желая изобразить улыбку. – Возвращаемся в Акьюм? Пора работать.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ВЫЖЖЕННАЯ ЗЕМЛЯ
– Неужели наши суда не настолько хороши?
– У них суда быстрее.
– До сих пор?
– Боюсь, что да.
– А я так ненавижу все эти пересадки и перескакивания. Сначала одно судно, потом другое, третье, четвертое… Я начинаю чувствовать себя багажом.
– Но надо все же понимать, что это отнюдь не скрытая форма оскорбления или попытка задержать нас.
– Это по поводу того, что нам не разрешают путешествовать на собственном корабле?
– Да.
– А я не думаю. Во всяком случае, это завуалированная попытка произвести на нас впечатление. Они говорят, что так заботятся об исправлении сделанных ошибок, что не хотят вырывать из привычного расписания никаких кораблей.
– А четыре судна, которые надо состыковать во времени?
– Я думаю, они таким образом собирают силы – первый корабль очень смахивал на военный – и держат их поближе к Челу на случай, если война снова разгорится. Конечно, определенную дистанцию держать надо, хотя бы для того, чтобы перевезти нас, но не больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91