Вспомнил, что жители севера называют Полярную звезду кол-звездой. Красиво объясняют, что это кол, к которому привязаны все звездные стада. Еще думал, что, конечно, ближе к югу, на экваторе особенно, земля кружится быстрее, мы медленнее, от того меньше суетимся. Ручка ковша Медведицы ощутимо шла по звездному циферблату как стрелка. Только шла вправо, против часовой стрелки. Когда вышел следующий раз, ковш вовсе повернулся, только Полярная звезда спокойно стояла в зените. Увидел слабые белесые взмывания света в небе, это были предвестники северного сияния.
Под утро, снова поднятый жарой, снова вышел охладиться и подышать, и увидел воистину дивное зрелище - на моих глазах на траве, на кочках, на дровах возникал иней. Да, сколько ни живи, а всегда что-то видишь в первый раз. Иней возникал из ничего, казалось изнутри предметов, кочки будто седели от горя или старости, нижние еловые ветки, наоборот, прихорашивались, будто под венец, трава по краям тропинки выбелилась и по тропинке захотелось идти. А поднял голову - ощутимо ощутил движение неба. Показалось, что именно оно, а не звезды кружило нас под звездами.
Выполз из вагончика Слава. Красный, мокрый. Расшевелил костер. Вдруг решительно схватил спиннинг и прямо-таки убежал к реке.
Я еще немного повалялся в духоте вагончика. Вскоре встали все. Юра звал к чаю. Галина Васильевна резала стельки из картонных коробок. Стас заметно нервничал.
- Ну, - говорил он, - торопливо отхлебывая из кружки и обжигаясь крепчайшим чаем, - Ну, пошел. Проверь меня через два, нет, через три. Навестишь. Ну! Тихо, ни слова! - Он рывком стал, проверил заправку карманов, вооружился спиннингом и тоже ушел.
Пошли и мы с Галиной Васильевной. Юра не дал нам участвовать в уборке стола и вагончика.
Иней еще оставался в лесочке и под обрывом. Река как запотевшее лезвие лежала в белых берегах. Вдруг мы услышали, кто-то поет. Конечно, Слава. Пошли быстрее. Да. Он. Слава пел во всё горло:
- Кончен сезон без единого труп-па...
- Галина Васильевна, он поймал. Поймал! - уверенно сказал я, убыстряя шаг.
- Как же он поймал? - нервно спрашивала Галина Васильевна, - он так кричит. Хариус - рыба очень чуткая, осторожная.
- А может, и любопытная? Думает, кто это так кричит?
Мы подошли к рыбаку. Да. Да, у его ног в прозрачном пакете, наполненном водой, билась темная рыба. Галина Васильевна посоветовала не продлевать ей жизнь, вылить воду.
- Нет, этот плеск...
- Тебя вдохновляет.
- Да.
Галина Васильевна пошла вниз по течению, я же обнаружил, что явился на свидание с Макарихой безоружный, пришел без спиннинга.
- Вот это рыбак, - восхитился я собой, - еще одно подтверждение приближения старости. Конечно, рассеянность - признак людей углубленных, охваченных одной идеей...
- И это хорошо, дорогие товарища, и все Политбюро вас поддержит, - сказал Слава точь-в-точь голосом Брежнева.
- Хорошо-то, хорошо, но не для рыбалки. Да, Слава, если Станислав не поймает, тебе не жить. В журнале.
- Я скажу, что вы поймали.
- Мне же тоже где-то надо печататься.
- Станислав Юрьевич до такой степени мщения не опустится.
- Да, как редактор, а как рыбак? Слава, ты чего так рано вскочил, миллионерша приснилась?
- Это легенда. Позвала удача.
- Слав, - попросил я, видеть счастливого человека радостно, и хочется идти по его следам. Дай я побросаю. Здесь же. Хариус твой не сирота, может, и мой тут пасется.
Слава уступил спиннинг, отошел повыше, взяв с собой пакет с хариусом. Предсмертные всплески хариуса подвигали на песни Славу.
- Оп-па, да оп-па, жареные раки!
Приходите, девки, к нам в старые бараки.
А также и другие из его неиссякаемого репертуара. Вчерашнюю, о тундре, он тоже спел, но уже строчку "нехорошо зимой в тундре", он пел: "Мне хорошо всегда в тундре".
Нет, Макариха оказалась хозяйкой скупой, седых рыбаков не любящей. Побросал я, побросал, потаскал придонной травки, замерз, конечно, забредая в воду и позвал Славу. Слава с присвистом запузыривал блесну, волок ее обратно, когда зацепляло и в этих случаях кричал:
- Ат-ты! Вот она, лапочка, пошла, пошла, пошла!
Галину Васильевну эти крики явно не радовали, она отошла подальше. У нее, вдобавок ко всему, сломалась окончательно катушка и она, отмотав метров пятнадцать лески, стала бросать блесну прямо из рук.
Подошел Юра и, нагоняя страху, и оправдывая свои функции нашей охраны, сообщил, что снова видел свежую медвежью лежку, свежий помет и следы песца.
- Вначале думал - росомаха, тут они тоже есть, нет, медведь. Рыбу лапой ловит на перекате, на берег выбрасывает, песец за ним подъедает.
- Может, мне на перекат встать, руками ловить? - спросил я.
Вдруг, прямо при нас, Галина Васильевна поймала. Да такого крепенького хариуса, такого большенького. Прямо у ног клюнул. Видно было, она очень рада. Самое интересное, она вскоре снова вытащила.
- Прямо согрелась, - сказала она. - А вы что? Давайте, я вам привяжу блесну к леске.
Стал ловить и я. Раскручивал, как в детстве пращу, блесну за леску, кидал ее подальше по течению, потом подтягивал. Думаю, что если бы хариуса поймал только Слава, я бы переживал меньше то, что я не поймал. Но женщина поймала, вот в чем штука. Женщина, понимаешь, облавливает. Тут в мужчине просыпается первобытное чувство реванша. Я бросал и бросал. Руки раскраснелись, заколодели, ноги окоченели. Я пытался внутри шевелить пальцами, но не знаю, шевелились ли они. Уж как только я не умолял рыбу. "Я не браконьер, - говорил я рыбе, - ни сетями, ни наметом не промышляю, химией не травлю, в порочащих связях не замечен, дети крещеные, с женой венчан, родину люблю, с врагами ее борюсь". Плохо, значит, борюсь, раз мне родина даже рыбки единственной не выделит из недр.
Изредка я слышал песни Морозова, его подбадривающие крики о том, что сорвался килограмма на три, что щука морду высунула, но и эти крики, уже окоченев, не стал слышать. Так же упорно бросала Галина Васильевна. Вот она вытащила еще одного, забурлившего на всю округу хариуса.
Но как клюнул мой хариус, как я его потащил, я совершенно не понимаю. Он тюкнул, я потащил, подтащил поближе и даже замер от восхищения, такой он был прекрасный. Хариус, дав мне на себя полюбоваться секунды полторы, сорвался и ушел. Но все равно то, что он был, он клюнул, то, что рыба все-таки меня за человека считает, это придало мне силы ловить еще и еще. Уже ноги мои были сплошными ледышками, когда леску рвануло, и рвануло серьезно. Я думал, за камень зацепило и не стал сильно дергать, чтоб блесну не сорвать, а потянул, но потянул сильно и неостановимо, ибо вода метрах в пяти закипела и оледеневшие ладони судорожно сжались и волокли леску. Я побежал даже от рыбы, будто пугаясь ее, но тем самым ее тащил на берег.
Да, это был хариус! Меньше, чем у Славы и Галины Васильевна, но это был мой хариус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Под утро, снова поднятый жарой, снова вышел охладиться и подышать, и увидел воистину дивное зрелище - на моих глазах на траве, на кочках, на дровах возникал иней. Да, сколько ни живи, а всегда что-то видишь в первый раз. Иней возникал из ничего, казалось изнутри предметов, кочки будто седели от горя или старости, нижние еловые ветки, наоборот, прихорашивались, будто под венец, трава по краям тропинки выбелилась и по тропинке захотелось идти. А поднял голову - ощутимо ощутил движение неба. Показалось, что именно оно, а не звезды кружило нас под звездами.
Выполз из вагончика Слава. Красный, мокрый. Расшевелил костер. Вдруг решительно схватил спиннинг и прямо-таки убежал к реке.
Я еще немного повалялся в духоте вагончика. Вскоре встали все. Юра звал к чаю. Галина Васильевна резала стельки из картонных коробок. Стас заметно нервничал.
- Ну, - говорил он, - торопливо отхлебывая из кружки и обжигаясь крепчайшим чаем, - Ну, пошел. Проверь меня через два, нет, через три. Навестишь. Ну! Тихо, ни слова! - Он рывком стал, проверил заправку карманов, вооружился спиннингом и тоже ушел.
Пошли и мы с Галиной Васильевной. Юра не дал нам участвовать в уборке стола и вагончика.
Иней еще оставался в лесочке и под обрывом. Река как запотевшее лезвие лежала в белых берегах. Вдруг мы услышали, кто-то поет. Конечно, Слава. Пошли быстрее. Да. Он. Слава пел во всё горло:
- Кончен сезон без единого труп-па...
- Галина Васильевна, он поймал. Поймал! - уверенно сказал я, убыстряя шаг.
- Как же он поймал? - нервно спрашивала Галина Васильевна, - он так кричит. Хариус - рыба очень чуткая, осторожная.
- А может, и любопытная? Думает, кто это так кричит?
Мы подошли к рыбаку. Да. Да, у его ног в прозрачном пакете, наполненном водой, билась темная рыба. Галина Васильевна посоветовала не продлевать ей жизнь, вылить воду.
- Нет, этот плеск...
- Тебя вдохновляет.
- Да.
Галина Васильевна пошла вниз по течению, я же обнаружил, что явился на свидание с Макарихой безоружный, пришел без спиннинга.
- Вот это рыбак, - восхитился я собой, - еще одно подтверждение приближения старости. Конечно, рассеянность - признак людей углубленных, охваченных одной идеей...
- И это хорошо, дорогие товарища, и все Политбюро вас поддержит, - сказал Слава точь-в-точь голосом Брежнева.
- Хорошо-то, хорошо, но не для рыбалки. Да, Слава, если Станислав не поймает, тебе не жить. В журнале.
- Я скажу, что вы поймали.
- Мне же тоже где-то надо печататься.
- Станислав Юрьевич до такой степени мщения не опустится.
- Да, как редактор, а как рыбак? Слава, ты чего так рано вскочил, миллионерша приснилась?
- Это легенда. Позвала удача.
- Слав, - попросил я, видеть счастливого человека радостно, и хочется идти по его следам. Дай я побросаю. Здесь же. Хариус твой не сирота, может, и мой тут пасется.
Слава уступил спиннинг, отошел повыше, взяв с собой пакет с хариусом. Предсмертные всплески хариуса подвигали на песни Славу.
- Оп-па, да оп-па, жареные раки!
Приходите, девки, к нам в старые бараки.
А также и другие из его неиссякаемого репертуара. Вчерашнюю, о тундре, он тоже спел, но уже строчку "нехорошо зимой в тундре", он пел: "Мне хорошо всегда в тундре".
Нет, Макариха оказалась хозяйкой скупой, седых рыбаков не любящей. Побросал я, побросал, потаскал придонной травки, замерз, конечно, забредая в воду и позвал Славу. Слава с присвистом запузыривал блесну, волок ее обратно, когда зацепляло и в этих случаях кричал:
- Ат-ты! Вот она, лапочка, пошла, пошла, пошла!
Галину Васильевну эти крики явно не радовали, она отошла подальше. У нее, вдобавок ко всему, сломалась окончательно катушка и она, отмотав метров пятнадцать лески, стала бросать блесну прямо из рук.
Подошел Юра и, нагоняя страху, и оправдывая свои функции нашей охраны, сообщил, что снова видел свежую медвежью лежку, свежий помет и следы песца.
- Вначале думал - росомаха, тут они тоже есть, нет, медведь. Рыбу лапой ловит на перекате, на берег выбрасывает, песец за ним подъедает.
- Может, мне на перекат встать, руками ловить? - спросил я.
Вдруг, прямо при нас, Галина Васильевна поймала. Да такого крепенького хариуса, такого большенького. Прямо у ног клюнул. Видно было, она очень рада. Самое интересное, она вскоре снова вытащила.
- Прямо согрелась, - сказала она. - А вы что? Давайте, я вам привяжу блесну к леске.
Стал ловить и я. Раскручивал, как в детстве пращу, блесну за леску, кидал ее подальше по течению, потом подтягивал. Думаю, что если бы хариуса поймал только Слава, я бы переживал меньше то, что я не поймал. Но женщина поймала, вот в чем штука. Женщина, понимаешь, облавливает. Тут в мужчине просыпается первобытное чувство реванша. Я бросал и бросал. Руки раскраснелись, заколодели, ноги окоченели. Я пытался внутри шевелить пальцами, но не знаю, шевелились ли они. Уж как только я не умолял рыбу. "Я не браконьер, - говорил я рыбе, - ни сетями, ни наметом не промышляю, химией не травлю, в порочащих связях не замечен, дети крещеные, с женой венчан, родину люблю, с врагами ее борюсь". Плохо, значит, борюсь, раз мне родина даже рыбки единственной не выделит из недр.
Изредка я слышал песни Морозова, его подбадривающие крики о том, что сорвался килограмма на три, что щука морду высунула, но и эти крики, уже окоченев, не стал слышать. Так же упорно бросала Галина Васильевна. Вот она вытащила еще одного, забурлившего на всю округу хариуса.
Но как клюнул мой хариус, как я его потащил, я совершенно не понимаю. Он тюкнул, я потащил, подтащил поближе и даже замер от восхищения, такой он был прекрасный. Хариус, дав мне на себя полюбоваться секунды полторы, сорвался и ушел. Но все равно то, что он был, он клюнул, то, что рыба все-таки меня за человека считает, это придало мне силы ловить еще и еще. Уже ноги мои были сплошными ледышками, когда леску рвануло, и рвануло серьезно. Я думал, за камень зацепило и не стал сильно дергать, чтоб блесну не сорвать, а потянул, но потянул сильно и неостановимо, ибо вода метрах в пяти закипела и оледеневшие ладони судорожно сжались и волокли леску. Я побежал даже от рыбы, будто пугаясь ее, но тем самым ее тащил на берег.
Да, это был хариус! Меньше, чем у Славы и Галины Васильевна, но это был мой хариус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14