Сертанежо были отомщены.
Ведь именно из-за этих неблагодарных сертанежо ему пришлось поспешно бежать из Баии. Застарелая антипатия полицейских агентов к Мартину возросла пропорционально щедрым подношениям потерпевших сертанежо, его повсюду разыскивали, чтобы схватить любой ценой и на время задержать. Мартину оставалось только срочно уехать, даже не взяв с собой вещей и покинув безутешную Далву, которая была в то время его возлюбленной.
А все потому, что Мартин не привык придавать значение иногда возникающим претензиям некоторых своих партнеров по карточной игре. Впрочем, претензии эти почти всегда излагались весьма невнятно, и очень редко какой-нибудь нахал осмеливался поднять голос. Но если это случалось, компания Мартина получала лишний повод для веселья.
Капрал не скрывал своей точки зрения на игру и неоднократно провозглашал кратко и недвусмысленно сформулированные концепции. Их было две: «Кто не умеет играть, тому и не везет» и «Если ты ставишь, ты либо выиграешь, либо проиграешь». И когда возникали сомнения и споры, он мягко и спокойно излагал свои принципы. Мартин был не из тех, кто выходит из себя по малейшему поводу, он был человеком воспитанным, воспитанным настолько, что его обходительность нередко претила его друзьям, не привыкшим к разным церемониям. Он не любил ссориться, и, чтобы разозлить его, нужно было оскорбить его воинскую честь. Когда-то Мартин действительно был капралом и с тех пор свято соблюдал свой долг по отношению к «славной армии» — впрочем, он сводился лишь к соблюдению чести мундира, которую Мартин ревниво оберегал. Так, он не терпел некоторых оскорблений, потому что, по его мнению, они затрагивали не только его лично, но и всю воинскую, корпорацию, от солдат до генералов. Он был убежден, что тот, кто оскорбляет его, оскорбляет армию. Впрочем, подобная точка зрения, как известно, характерна для генералов и полковников, а это роднит Капрала Мартина со столь избранным обществом.
Компания Капрала особенно веселилась, если вдруг появлялся какой-нибудь вспыльчивый субъект, новичок в этих краях, не представлявший, с кем имеет дело, и не знакомый с военным прошлым Мартина. Капрал долго сохранял выдержку, не выходил из рамок, предписанных хорошим тоном. И новичок, обманутый его мягким голосом, его вежливостью, принимал воспитанность Мартина за трусость, начинал горячиться и переходил к оскорблениям:
— Правду говорят, свяжешься с мошенником, так…
Капрал отвечал спокойно:
— Знаешь что, братец? Катись-ка ты к такой-то матери…
Мартин не давал партнеру опомниться, делал короткий жест, и новичок растягивался на земле. Мартин был признанным мастером капоэйры, мало чем уступающим прославленным Керидо до Деусу, Жувеналу, Траире, Пастинье. Глаз радовался, когда воскресными вечерами он выступал на площади Позорного Столба или на Дороге Свободы, уступив просьбам поклонников или желая повеселить какую-нибудь смуглянку. На одном из таких представлений знатная дама из Сан-Паулу, приехавшая в Баию, влюбилась в Капрала и наделала глупостей. Мартин в совершенстве владел ангольской игрушкой.
Без дыхания, с вытаращенными глазами падал партнер, возмущавшийся игрой Капрала, и многим из них доводилось любоваться, как блестит на солнце его знаменитый нож, прозванный «Раймундой» в честь ревнивой негритянки, которая попыталась отомстить сопернице, отбившей у нее Мартина.
Эта самая Раймунда, чье имя теперь носил принадлежавший ей прежде острый, как бритва, нож, была воинственной почитательницей Янсан. Получив неопровержимые доказательства близких отношений между Капралом и горничной Котиньей, она заявила как-то на гафиэйре, что терпеть не может рогов, что такой женщине, как она, не идет это ветвистое украшение, от которого у нее болит голова, да и ее покровительница Янсан не одобряет подобное. Она выпила несколько бокалов пива и несколько рюмок кашасы и встала у входной двери в ожидании Капрала. Не будь тот так ловок, ходить бы ему с изуродованным лицом. Бедная Котинья оказалась менее ловкой; впрочем, шрам, оставшийся после того, как затянулась рана, выглядел даже пикантно — уголок губ был приподнят, будто девушка все время улыбалась. Пока Котинью отвозила скорая помощь, Капрал дал Раймунде несколько затрещин, этого лучшего лекарства для успокоения нервов, и отобрал у нее нож. Но когда он уводил Раймунду от места происшествия, ему пришлось удерживать ее, крепко сжимая в объятиях, и Мартин в конце концов позабыл бедную Котинью, ожидавшую его в больнице с тремя швами на губе. Негритянка Раймунда, почитательница богини Янсан, была красоткой, однако больше всего она напоминала молодую кобылку, которая только и ждет, когда ее укротят и оседлают.
Впрочем, история с Раймундой не имеет никакого отношения к женитьбе Капрала, и, пожалуй, не было необходимости излагать ее Оталии. Но так уж получается: начнешь рассказывать что-нибудь да незаметно для себя и приплетешь совсем другую историю, а когда спохватишься, оказывается, что говоришь вовсе не о том, о чем хотел рассказать, — новая история увела тебя далеко в сторону, нить рассказа потеряна.
А вот история, связанная с тремя сертанежо, имеет прямое отношение к женитьбе Капрала. Мартин, как известно, не выносил оскорблений, и именно поэтому партнеры его постоянно менялись. Как это ни странно, слухи насчет подозрительных карт, которыми он играл, и ловкости его рук увеличивали число его партнеров и его авторитет. Капрал честно зарабатывал себе на жизнь и в тот момент, когда его вовлекли в ссору эти трое сертанежо.
По всей вероятности, эти типы появились на Агуа-дос-Менинос совершенно случайно. Они, наверно, прогуливались по городу, бродили по улицам, заходили в церкви — в церковь св. Бонфима, чтобы выполнить обет, в церковь св. Франциска, чтобы полюбоваться золотой росписью, словом, посещая разные достопримечательные места, они забрели на рынок Агуа-дос-Менинос. На них были широкополые шляпы, точно на ковбоях в кино, и они курили сигары.
Капрал, как обычно, спокойно и уверенно сдавал карты торговцам, своим старым партнерам, с которыми играл каждый день по маленькой, скорее для интереса. У этих добрых приятелей он, как правило, выигрывал лишь несколько крузадо на вечернюю выпивку, демонстрируя свою ловкость, которая встречала скорее одобрение, чем порицание. Это не было серьезной игрой, партнеры шутили, смеялись, обстановка была дружеской, едва ли не семейная. Шоферы и грузчики из остановившихся неподалеку машин наблюдали за игрой, а мальчишки, толпившиеся тут же, учились у Капрала. Они уважали и высоко чтили Мартина, перенимали его манеры, пили из источника его разнообразных знаний, не отрывая глаз от ловких его рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Ведь именно из-за этих неблагодарных сертанежо ему пришлось поспешно бежать из Баии. Застарелая антипатия полицейских агентов к Мартину возросла пропорционально щедрым подношениям потерпевших сертанежо, его повсюду разыскивали, чтобы схватить любой ценой и на время задержать. Мартину оставалось только срочно уехать, даже не взяв с собой вещей и покинув безутешную Далву, которая была в то время его возлюбленной.
А все потому, что Мартин не привык придавать значение иногда возникающим претензиям некоторых своих партнеров по карточной игре. Впрочем, претензии эти почти всегда излагались весьма невнятно, и очень редко какой-нибудь нахал осмеливался поднять голос. Но если это случалось, компания Мартина получала лишний повод для веселья.
Капрал не скрывал своей точки зрения на игру и неоднократно провозглашал кратко и недвусмысленно сформулированные концепции. Их было две: «Кто не умеет играть, тому и не везет» и «Если ты ставишь, ты либо выиграешь, либо проиграешь». И когда возникали сомнения и споры, он мягко и спокойно излагал свои принципы. Мартин был не из тех, кто выходит из себя по малейшему поводу, он был человеком воспитанным, воспитанным настолько, что его обходительность нередко претила его друзьям, не привыкшим к разным церемониям. Он не любил ссориться, и, чтобы разозлить его, нужно было оскорбить его воинскую честь. Когда-то Мартин действительно был капралом и с тех пор свято соблюдал свой долг по отношению к «славной армии» — впрочем, он сводился лишь к соблюдению чести мундира, которую Мартин ревниво оберегал. Так, он не терпел некоторых оскорблений, потому что, по его мнению, они затрагивали не только его лично, но и всю воинскую, корпорацию, от солдат до генералов. Он был убежден, что тот, кто оскорбляет его, оскорбляет армию. Впрочем, подобная точка зрения, как известно, характерна для генералов и полковников, а это роднит Капрала Мартина со столь избранным обществом.
Компания Капрала особенно веселилась, если вдруг появлялся какой-нибудь вспыльчивый субъект, новичок в этих краях, не представлявший, с кем имеет дело, и не знакомый с военным прошлым Мартина. Капрал долго сохранял выдержку, не выходил из рамок, предписанных хорошим тоном. И новичок, обманутый его мягким голосом, его вежливостью, принимал воспитанность Мартина за трусость, начинал горячиться и переходил к оскорблениям:
— Правду говорят, свяжешься с мошенником, так…
Капрал отвечал спокойно:
— Знаешь что, братец? Катись-ка ты к такой-то матери…
Мартин не давал партнеру опомниться, делал короткий жест, и новичок растягивался на земле. Мартин был признанным мастером капоэйры, мало чем уступающим прославленным Керидо до Деусу, Жувеналу, Траире, Пастинье. Глаз радовался, когда воскресными вечерами он выступал на площади Позорного Столба или на Дороге Свободы, уступив просьбам поклонников или желая повеселить какую-нибудь смуглянку. На одном из таких представлений знатная дама из Сан-Паулу, приехавшая в Баию, влюбилась в Капрала и наделала глупостей. Мартин в совершенстве владел ангольской игрушкой.
Без дыхания, с вытаращенными глазами падал партнер, возмущавшийся игрой Капрала, и многим из них доводилось любоваться, как блестит на солнце его знаменитый нож, прозванный «Раймундой» в честь ревнивой негритянки, которая попыталась отомстить сопернице, отбившей у нее Мартина.
Эта самая Раймунда, чье имя теперь носил принадлежавший ей прежде острый, как бритва, нож, была воинственной почитательницей Янсан. Получив неопровержимые доказательства близких отношений между Капралом и горничной Котиньей, она заявила как-то на гафиэйре, что терпеть не может рогов, что такой женщине, как она, не идет это ветвистое украшение, от которого у нее болит голова, да и ее покровительница Янсан не одобряет подобное. Она выпила несколько бокалов пива и несколько рюмок кашасы и встала у входной двери в ожидании Капрала. Не будь тот так ловок, ходить бы ему с изуродованным лицом. Бедная Котинья оказалась менее ловкой; впрочем, шрам, оставшийся после того, как затянулась рана, выглядел даже пикантно — уголок губ был приподнят, будто девушка все время улыбалась. Пока Котинью отвозила скорая помощь, Капрал дал Раймунде несколько затрещин, этого лучшего лекарства для успокоения нервов, и отобрал у нее нож. Но когда он уводил Раймунду от места происшествия, ему пришлось удерживать ее, крепко сжимая в объятиях, и Мартин в конце концов позабыл бедную Котинью, ожидавшую его в больнице с тремя швами на губе. Негритянка Раймунда, почитательница богини Янсан, была красоткой, однако больше всего она напоминала молодую кобылку, которая только и ждет, когда ее укротят и оседлают.
Впрочем, история с Раймундой не имеет никакого отношения к женитьбе Капрала, и, пожалуй, не было необходимости излагать ее Оталии. Но так уж получается: начнешь рассказывать что-нибудь да незаметно для себя и приплетешь совсем другую историю, а когда спохватишься, оказывается, что говоришь вовсе не о том, о чем хотел рассказать, — новая история увела тебя далеко в сторону, нить рассказа потеряна.
А вот история, связанная с тремя сертанежо, имеет прямое отношение к женитьбе Капрала. Мартин, как известно, не выносил оскорблений, и именно поэтому партнеры его постоянно менялись. Как это ни странно, слухи насчет подозрительных карт, которыми он играл, и ловкости его рук увеличивали число его партнеров и его авторитет. Капрал честно зарабатывал себе на жизнь и в тот момент, когда его вовлекли в ссору эти трое сертанежо.
По всей вероятности, эти типы появились на Агуа-дос-Менинос совершенно случайно. Они, наверно, прогуливались по городу, бродили по улицам, заходили в церкви — в церковь св. Бонфима, чтобы выполнить обет, в церковь св. Франциска, чтобы полюбоваться золотой росписью, словом, посещая разные достопримечательные места, они забрели на рынок Агуа-дос-Менинос. На них были широкополые шляпы, точно на ковбоях в кино, и они курили сигары.
Капрал, как обычно, спокойно и уверенно сдавал карты торговцам, своим старым партнерам, с которыми играл каждый день по маленькой, скорее для интереса. У этих добрых приятелей он, как правило, выигрывал лишь несколько крузадо на вечернюю выпивку, демонстрируя свою ловкость, которая встречала скорее одобрение, чем порицание. Это не было серьезной игрой, партнеры шутили, смеялись, обстановка была дружеской, едва ли не семейная. Шоферы и грузчики из остановившихся неподалеку машин наблюдали за игрой, а мальчишки, толпившиеся тут же, учились у Капрала. Они уважали и высоко чтили Мартина, перенимали его манеры, пили из источника его разнообразных знаний, не отрывая глаз от ловких его рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97