В семь лет Ионка поступил в церковный хор, где явно выделялся его звонкий, очень красивый дискант, со временем превратившийся в могучий бас.
В четырнадцать лет в судьбе мальчика случилась перемена: родной брат матери взял к себе Ионку, дабы приучить его к делу. Константин Саввич Петров был тяжел на руку; мальчику приходилось оплачивать дядин хлеб напряженной работой, часто даже в ночные часы. К тому же дядя смотрел на его музыкальные увлечения как на что-то ненужное, на баловство. Помог случай: в доме расположился на постой полковой капельмейстер. Обратив внимание на музыкальные способности мальчика, он и стал его первым наставником.
Константин Саввич категорически запрещал эти занятия; он жестоко избивал племянника, когда заставал его за упражнениями на инструменте. Но упорный Ионка не сдавался.
Вскоре дядя уехал на два года по торговым делам, оставив за себя племянника. Осипа отличала душевная доброта — явная помеха торговому делу. Константин Саввич успел вернуться вовремя, не дав окончательно разорить себя незадачливому торговцу, а Осипа изгнал и из «дела» и из дома.
"Скандал с дядей разыгрался как раз в то время, когда в Елисаветграде гастролировала труппа Жураховского, — пишет М.Л. Львов. — По одной версии, Жураховский случайно услышал, как мастерски Петров играл на гитаре, и пригласил его в труппу. Другая версия говорит, что Петров по чьей-то протекции попал на сцену статистом. Зоркий глаз опытного антрепренера разглядел прирожденную сценичность Петрова, сразу же почувствовавшего себя на сцене свободно. После этого Петров будто бы остался в труппе.
В 1826 году Петров дебютировал на елисаветградской сцене в пьесе А. Шаховского «Казак-стихотворец». Он говорил в ней текст и пел куплеты. Успех был большой не только потому, что играл на сцене «свой Ионка», но главным образом потому, что Петров «точно на сцене родился».
До 1830 года продолжался провинциальный этап творческой деятельности Петрова. Он выступал в Николаеве, Харькове, Одессе, Курске, Полтаве и других городах. Талант молодого певца привлекал к себе все большее внимание слушателей и специалистов.
Летом 1830 года в Курске на Петрова обратил внимание М.С. Лебедев, режиссер петербургской оперы. Достоинства молодого артиста несомненны — голос, игра, эффектная внешность. Итак, впереди столица. «В пути, — рассказывал Петров, — мы остановились на несколько дней в Москве, отыскали М.С. Щепкина, с которым я уже знаком… Он очень похвалил решимость на трудный подвиг и вместе с тем ободрил, сказав, что заметил во мне большие способности быть артистом. Как мне было отрадно слышать эти слова от такого великого артиста! Они придали мне столько бодрости и силы, что я не знал, какими словами выразить ему благодарность за его доброту к неизвестному заезжему человеку. Кроме того, он водил меня в Большой театр, в конверт г-жи Зонтаг. Я пришел в полный восторг от ее пения; до тех пор я ничего подобного не слыхал и даже не понимал, до какого совершенства может дойти человеческий голос».
В Петербурге Петров продолжал совершенствовать свой талант. Начинал же он в столице с партии Зарастро в «Волшебной флейте» Моцарта, и этот дебют вызвал благожелательный отклик. В газете «Северная пчела» можно прочесть: «Нынешний раз в опере „Волшебная флейта“ явился впервые на нашей сцене г-н Петров, молодой артист, обещающий нам хорошего певца-актера».
«Итак, в молодой русский оперный театр пришел певец из народа — Петров и обогатил его сокровищами народного пения, — пишет М.Л. Львов. — В то время от оперного певца требовались такие высокие звуки, которые были недоступны голосу без специальной подготовки. Трудность заключалась в том, что для образования высоких звуков требовался новый технический прием, иной, чем при образовании звуков, привычных данному голосу. Естественно, Петров за два месяца овладеть этой сложной техникой не смог, и критик был прав, когда отметил в его пении на дебюте „резкий переход оного в верхние ноты“. Именно мастерству сглаживания этого перехода и владения очень высокими звуками Петров настойчиво учился у Кавоса в последующие годы».
Затем последовали великолепные интерпретации крупных басовых партий в операх Россини, Мегюля, Беллини, Обера, Вебера, Мейербера и других композиторов.
«Вообще, моя служба проходила очень счастливо, — писал Петров, — но работать мне приходилось очень много, потому что я играл и в драме, и в опере, и какую бы оперу ни давали, я везде был занят… Хотя я радовался своему успеху на избранном поприще, но редко когда бывал собою доволен после спектакля. Бывало, от малейшей неудачи на сцене я мучился и проводил бессонные ночи, а на другой день придешь, бывало, на репетицию — так совестно взглянуть на Кавоса. Образ жизни моей был очень скромен. Знакомств у меня было немного… Большею частью я сидел дома, пел гаммы ежедневно, разучивал роли и ездил в театр».
Петров и в дальнейшем был первоклассным исполнителем западноевропейского оперного репертуара. Характерно, что он регулярно принимал участие в спектаклях итальянской оперы. Вместе со своими зарубежными коллегами он пел в операх Беллини, Россини, Доницетти и здесь обнаруживал свои широчайшие артистические возможности, актерское мастерство, чувство стиля.
Его свершения в зарубежном репертуаре вызывали искренние восторги современников. Стоит привести строки из романа Лажечникова «Басурман», где речь идет об опере Мейербера: «Помните ли вы Петрова в „Роберте-Дьяволе“? И как не помнить! Я видел его в этой роли только раз, и до сих пор, когда думаю о нем, меня преследуют звуки, будто отзывы из ада: „Да, покровитель“. И этот взгляд, от обаяния которого душа ваша не имеет силы освободиться, и это шафранное лицо, исковерканное беснованием страстей. И этот лес волос, из которого, кажется, выползти готово целое гнездо змей…»
А вот что писал А.Н. Серов: «Полюбуйтесь, с какой душой выполняет Петров свое ариозо в первом акте, в сцене с Робертом. Доброе чувство отеческой любви разноречит с характером адского выходца, поэтому придать естественность этому сердечному излиянию, не выходя из роли, — дело трудное. Петров здесь и во всей роли вполне победил это затруднение».
Серов особо отметил в игре русского актера то, что выгодно отличало Петрова от других выдающихся исполнителей этой роли, — умение найти человечность в душе злодея и подчеркнуть ею губительную силу зла. Серов утверждал, что Петров в роли Бертрама превзошел и Ферзинга, и Тамбурини, и Формеза, и Левассера.
За творческими успехами певца внимательно следил композитор Глинка. Ему импонировал богатый звуковыми оттенками голос Петрова, в котором сочеталась мощь густого баса с подвижностью легкого баритона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
В четырнадцать лет в судьбе мальчика случилась перемена: родной брат матери взял к себе Ионку, дабы приучить его к делу. Константин Саввич Петров был тяжел на руку; мальчику приходилось оплачивать дядин хлеб напряженной работой, часто даже в ночные часы. К тому же дядя смотрел на его музыкальные увлечения как на что-то ненужное, на баловство. Помог случай: в доме расположился на постой полковой капельмейстер. Обратив внимание на музыкальные способности мальчика, он и стал его первым наставником.
Константин Саввич категорически запрещал эти занятия; он жестоко избивал племянника, когда заставал его за упражнениями на инструменте. Но упорный Ионка не сдавался.
Вскоре дядя уехал на два года по торговым делам, оставив за себя племянника. Осипа отличала душевная доброта — явная помеха торговому делу. Константин Саввич успел вернуться вовремя, не дав окончательно разорить себя незадачливому торговцу, а Осипа изгнал и из «дела» и из дома.
"Скандал с дядей разыгрался как раз в то время, когда в Елисаветграде гастролировала труппа Жураховского, — пишет М.Л. Львов. — По одной версии, Жураховский случайно услышал, как мастерски Петров играл на гитаре, и пригласил его в труппу. Другая версия говорит, что Петров по чьей-то протекции попал на сцену статистом. Зоркий глаз опытного антрепренера разглядел прирожденную сценичность Петрова, сразу же почувствовавшего себя на сцене свободно. После этого Петров будто бы остался в труппе.
В 1826 году Петров дебютировал на елисаветградской сцене в пьесе А. Шаховского «Казак-стихотворец». Он говорил в ней текст и пел куплеты. Успех был большой не только потому, что играл на сцене «свой Ионка», но главным образом потому, что Петров «точно на сцене родился».
До 1830 года продолжался провинциальный этап творческой деятельности Петрова. Он выступал в Николаеве, Харькове, Одессе, Курске, Полтаве и других городах. Талант молодого певца привлекал к себе все большее внимание слушателей и специалистов.
Летом 1830 года в Курске на Петрова обратил внимание М.С. Лебедев, режиссер петербургской оперы. Достоинства молодого артиста несомненны — голос, игра, эффектная внешность. Итак, впереди столица. «В пути, — рассказывал Петров, — мы остановились на несколько дней в Москве, отыскали М.С. Щепкина, с которым я уже знаком… Он очень похвалил решимость на трудный подвиг и вместе с тем ободрил, сказав, что заметил во мне большие способности быть артистом. Как мне было отрадно слышать эти слова от такого великого артиста! Они придали мне столько бодрости и силы, что я не знал, какими словами выразить ему благодарность за его доброту к неизвестному заезжему человеку. Кроме того, он водил меня в Большой театр, в конверт г-жи Зонтаг. Я пришел в полный восторг от ее пения; до тех пор я ничего подобного не слыхал и даже не понимал, до какого совершенства может дойти человеческий голос».
В Петербурге Петров продолжал совершенствовать свой талант. Начинал же он в столице с партии Зарастро в «Волшебной флейте» Моцарта, и этот дебют вызвал благожелательный отклик. В газете «Северная пчела» можно прочесть: «Нынешний раз в опере „Волшебная флейта“ явился впервые на нашей сцене г-н Петров, молодой артист, обещающий нам хорошего певца-актера».
«Итак, в молодой русский оперный театр пришел певец из народа — Петров и обогатил его сокровищами народного пения, — пишет М.Л. Львов. — В то время от оперного певца требовались такие высокие звуки, которые были недоступны голосу без специальной подготовки. Трудность заключалась в том, что для образования высоких звуков требовался новый технический прием, иной, чем при образовании звуков, привычных данному голосу. Естественно, Петров за два месяца овладеть этой сложной техникой не смог, и критик был прав, когда отметил в его пении на дебюте „резкий переход оного в верхние ноты“. Именно мастерству сглаживания этого перехода и владения очень высокими звуками Петров настойчиво учился у Кавоса в последующие годы».
Затем последовали великолепные интерпретации крупных басовых партий в операх Россини, Мегюля, Беллини, Обера, Вебера, Мейербера и других композиторов.
«Вообще, моя служба проходила очень счастливо, — писал Петров, — но работать мне приходилось очень много, потому что я играл и в драме, и в опере, и какую бы оперу ни давали, я везде был занят… Хотя я радовался своему успеху на избранном поприще, но редко когда бывал собою доволен после спектакля. Бывало, от малейшей неудачи на сцене я мучился и проводил бессонные ночи, а на другой день придешь, бывало, на репетицию — так совестно взглянуть на Кавоса. Образ жизни моей был очень скромен. Знакомств у меня было немного… Большею частью я сидел дома, пел гаммы ежедневно, разучивал роли и ездил в театр».
Петров и в дальнейшем был первоклассным исполнителем западноевропейского оперного репертуара. Характерно, что он регулярно принимал участие в спектаклях итальянской оперы. Вместе со своими зарубежными коллегами он пел в операх Беллини, Россини, Доницетти и здесь обнаруживал свои широчайшие артистические возможности, актерское мастерство, чувство стиля.
Его свершения в зарубежном репертуаре вызывали искренние восторги современников. Стоит привести строки из романа Лажечникова «Басурман», где речь идет об опере Мейербера: «Помните ли вы Петрова в „Роберте-Дьяволе“? И как не помнить! Я видел его в этой роли только раз, и до сих пор, когда думаю о нем, меня преследуют звуки, будто отзывы из ада: „Да, покровитель“. И этот взгляд, от обаяния которого душа ваша не имеет силы освободиться, и это шафранное лицо, исковерканное беснованием страстей. И этот лес волос, из которого, кажется, выползти готово целое гнездо змей…»
А вот что писал А.Н. Серов: «Полюбуйтесь, с какой душой выполняет Петров свое ариозо в первом акте, в сцене с Робертом. Доброе чувство отеческой любви разноречит с характером адского выходца, поэтому придать естественность этому сердечному излиянию, не выходя из роли, — дело трудное. Петров здесь и во всей роли вполне победил это затруднение».
Серов особо отметил в игре русского актера то, что выгодно отличало Петрова от других выдающихся исполнителей этой роли, — умение найти человечность в душе злодея и подчеркнуть ею губительную силу зла. Серов утверждал, что Петров в роли Бертрама превзошел и Ферзинга, и Тамбурини, и Формеза, и Левассера.
За творческими успехами певца внимательно следил композитор Глинка. Ему импонировал богатый звуковыми оттенками голос Петрова, в котором сочеталась мощь густого баса с подвижностью легкого баритона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166