Бахчиев, Д. Сахаров, Г. Сирота, А. Егоров, А. Селивохин, Е. Новицкая, Л. Дедова, А. Севидов и многие другие известные музыканты.
Л. Дедова писала: «Мне довелось быть в числе последних учеников Льва Николаевича Оборина. Я поступила в его класс в 1969 году и училась почти пять лет — вплоть до его последних дней. Эти годы были в огромной степени счастливыми — я имела бесценную возможность общения с человеком редкого благородства, ума и таланта.
Чуждый какой-либо напыщенности, он был естествен и прост с людьми, располагая к себе доброжелательностью, мягким юмором.
При огромном уважении, почтении, которое я испытывала к Оборину, при всем умении Льва Николаевича соблюдать дистанцию, оставаясь профессором, мэтром, — с ним всегда было легко и свободно. Он держал себя с учениками довольно ровно и сдержанно, не слишком хвалил, но и ругал как-то необидно, никогда не унижая достоинства, и всегда находил ободряющие слова».
На шестом десятке лет Оборин переживал тяжелый приступ со сложными симптомами, определенный врачами как глубокий инфаркт. Однако музыкант не опустил руки и продолжал работать. Зимой 1963 года почти два месяца Оборин проводит в Японии.
Здесь он выступает в совместных концертах с Арамом Хачатуряном и Леонидом Коганом. Впервые за рубежом исполняется новая фортепианная соната Хачатуряна и с особенно большим успехом — фортепианный концерт.
«Я не стремлюсь обязательно ошеломлять слушателей чем-то новым, — говорил Оборин. — Нахожу радость в возобновлении классических, известных произведений в музыке XIX века, в романтике. Концерты — моя жизнь. Когда, играя, я замечаю на лице слушателя удовольствие, это доставляет мне самую большую радость и удовлетворение».
«Артистические и чисто личные особенности Оборина находятся в полном, на редкость гармоничном соответствии, — пишет Д.А. Рабинович. — Он и как человек сложился очень рано. Отмеченный печатью высокой интеллигентности, чуткий и восприимчивый ко всем видам искусств, а наряду с этим безупречно воспитанный (впрочем, без тени бравирования „хорошими манерами“, спокойный и сдержанный, доброжелательный к окружающим, далекий каким-либо эмоциональным эксцессам — таков Оборин в жизни.
Аналогично, и на эстраде он не философствует, не „прорицает“, не старается придумывать что-либо, во что бы ни стало отличающееся от общепринятых норм интерпретаций, так же как не стремится ошеломлять публику внешней бравурой. Особость Оборина в другом. Исполняет ли он балладу Шопена или пьесы из цикла „Времена года“ Чайковского, рахманиновскне концерты или „Охоту“ из этюдов Паганини-Листа, его игре всегда свойственна теплая и сдержанная приветливость — словно печать дружественно вежливой улыбки.
Образно говоря, Оборин-пианист ассоциируется с собеседником — тактично красноречивым, способным быстро и без труда откликнуться на предложенную тему, располагающим к себе не непременным желанием проникать в „тайники мироздания“ и не каскадом парадоксов, но обаятельным изяществом своих спокойно непринужденных речей. Хороший вкус и чувство меры присущи Оборину в высокой степени. В частности, поэтому его игра оставляет впечатление стройности, как здание с точными пропорциями.
Эмоциональность Оборина — прямая, открытая для каждого. Пианист наделен живым темпераментом, однако без необузданности, без шокирующих преувеличений. Оборину более свойственна взволнованность, чем горячность. Краски его не буйное масло и не хрупкая камерная акварель; скорее это пастели — теплые и мягкие по колориту.
Притягательная сила игры Оборина не во властности, а в обаянии. И в самой лирике элегичность ему роднее, нежели напряженная трагедийность».
СВЯТОСЛАВ НИКОЛАЕВИЧ КНУШЕВИЦКИЙ
/1908-1963/
Святослав Николаевич Кнушевицкий родился 6 января 1908 года. Одаренность его проявилась уже в раннем детстве. Возможно, сказалась царившая в доме музыкальная обстановка. Отец — Николай Николаевич Кнушевицкий, был по образованию юристом и любил играть на скрипке и альте. Он и стал первым учителем своих детей — дочери Нины, сыновей Виктора и Святослава.
Вскоре после Октябрьской революции по инициативе Николая Николаевича в городе Петровске открылась первая детская музыкальная школа, которую он и возглавил.
Мать будущего артиста пела в хоре, прекрасно разбиралась в музыке. «В детстве, — вспоминает сестра Кнушевицкого Нина Николаевна, — Святослав Николаевич очень любил пение, мог часами слушать в нашем доме в Петровске бесконечные репетиции певцов… Святослав очень многое из того, что слышал, знал на память и очень любил, когда кто-нибудь просил его спеть. Ради этого он готов был бросить любые детские забавы, делался серьезным, сосредоточенным, пел очень искренне, хотя и не всегда мог не только понять, но ч правильно выговорить произносимые им слова».
Игре на виолончели мальчик начал обучаться под руководством отца. С 1916 по 1920 год семья Кнушевицких жила в Саратове. Здесь Святослав стал заниматься у виолончелиста-профессионала Б. Верейского. Кроме того, мальчик выступал в любительском трио и квартете совместно с отцом, сестрой, братом и учениками отца.
Когда в 1920 году семья возвратилась в Петровск, счастливый случай свел юного музыканта с Семеном Матвеевичем Козолуповым. Маэстро мгновенно оценил многообещающий талант Кнушевицкого и зачислил его в свой класс Саратовской консерватории. А когда спустя год Козолупов переехал в Москву, то взял с собой и своего ученика. Так было положено начало дружбе двух музыкантов, продолжавшавщейся почти сорок лет.
Жизнь в те годы отнюдь не баловала Святослава. Вынужденный работать — часто из-за этого надолго прерывая учебу, — юноша играл в различных оркестрах.
«Прежде чем стать концертирующим виолончелистом, — вспоминал он, — я в мои юношеские годы играл в составе маленьких оркестров в ресторанчиках и кафе, и причем не самых лучших. В оркестрах я часто играл на трубе».
Однажды в ресторан «Москва» Кнушевицкого пришел послушать А.В. Луначарский. Он заказывал не характерные для ресторанного меню произведения: пьесы Глазунова и Чайковского.
«Я был несказанно удивлен, — вспоминал Святослав Николаевич, — кто из присутствующих так любит виолончель и, главное, знает ее репертуар? И вдруг меня вызывают к директору ресторана в кабинет. Войдя и увидев А.В. Луначарского, я был смущен и взволнован».
Луначарский, узнав о тяжелом материальном положении Кнушевицкого, выхлопотал ему именную стипендию, выдававшуюся в те годы лишь самым одаренным студентам.
В октябре 1928 года начинается работа Кнушевицкого в оркестре Всесоюзного радио.
Так навсегда было покончено с судьбой «странствующего подмастерья». А в начале следующего года музыкант, уверенно выдержав конкурс в оркестр Большого театра, занял должность помощникан концертмейстера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165
Л. Дедова писала: «Мне довелось быть в числе последних учеников Льва Николаевича Оборина. Я поступила в его класс в 1969 году и училась почти пять лет — вплоть до его последних дней. Эти годы были в огромной степени счастливыми — я имела бесценную возможность общения с человеком редкого благородства, ума и таланта.
Чуждый какой-либо напыщенности, он был естествен и прост с людьми, располагая к себе доброжелательностью, мягким юмором.
При огромном уважении, почтении, которое я испытывала к Оборину, при всем умении Льва Николаевича соблюдать дистанцию, оставаясь профессором, мэтром, — с ним всегда было легко и свободно. Он держал себя с учениками довольно ровно и сдержанно, не слишком хвалил, но и ругал как-то необидно, никогда не унижая достоинства, и всегда находил ободряющие слова».
На шестом десятке лет Оборин переживал тяжелый приступ со сложными симптомами, определенный врачами как глубокий инфаркт. Однако музыкант не опустил руки и продолжал работать. Зимой 1963 года почти два месяца Оборин проводит в Японии.
Здесь он выступает в совместных концертах с Арамом Хачатуряном и Леонидом Коганом. Впервые за рубежом исполняется новая фортепианная соната Хачатуряна и с особенно большим успехом — фортепианный концерт.
«Я не стремлюсь обязательно ошеломлять слушателей чем-то новым, — говорил Оборин. — Нахожу радость в возобновлении классических, известных произведений в музыке XIX века, в романтике. Концерты — моя жизнь. Когда, играя, я замечаю на лице слушателя удовольствие, это доставляет мне самую большую радость и удовлетворение».
«Артистические и чисто личные особенности Оборина находятся в полном, на редкость гармоничном соответствии, — пишет Д.А. Рабинович. — Он и как человек сложился очень рано. Отмеченный печатью высокой интеллигентности, чуткий и восприимчивый ко всем видам искусств, а наряду с этим безупречно воспитанный (впрочем, без тени бравирования „хорошими манерами“, спокойный и сдержанный, доброжелательный к окружающим, далекий каким-либо эмоциональным эксцессам — таков Оборин в жизни.
Аналогично, и на эстраде он не философствует, не „прорицает“, не старается придумывать что-либо, во что бы ни стало отличающееся от общепринятых норм интерпретаций, так же как не стремится ошеломлять публику внешней бравурой. Особость Оборина в другом. Исполняет ли он балладу Шопена или пьесы из цикла „Времена года“ Чайковского, рахманиновскне концерты или „Охоту“ из этюдов Паганини-Листа, его игре всегда свойственна теплая и сдержанная приветливость — словно печать дружественно вежливой улыбки.
Образно говоря, Оборин-пианист ассоциируется с собеседником — тактично красноречивым, способным быстро и без труда откликнуться на предложенную тему, располагающим к себе не непременным желанием проникать в „тайники мироздания“ и не каскадом парадоксов, но обаятельным изяществом своих спокойно непринужденных речей. Хороший вкус и чувство меры присущи Оборину в высокой степени. В частности, поэтому его игра оставляет впечатление стройности, как здание с точными пропорциями.
Эмоциональность Оборина — прямая, открытая для каждого. Пианист наделен живым темпераментом, однако без необузданности, без шокирующих преувеличений. Оборину более свойственна взволнованность, чем горячность. Краски его не буйное масло и не хрупкая камерная акварель; скорее это пастели — теплые и мягкие по колориту.
Притягательная сила игры Оборина не во властности, а в обаянии. И в самой лирике элегичность ему роднее, нежели напряженная трагедийность».
СВЯТОСЛАВ НИКОЛАЕВИЧ КНУШЕВИЦКИЙ
/1908-1963/
Святослав Николаевич Кнушевицкий родился 6 января 1908 года. Одаренность его проявилась уже в раннем детстве. Возможно, сказалась царившая в доме музыкальная обстановка. Отец — Николай Николаевич Кнушевицкий, был по образованию юристом и любил играть на скрипке и альте. Он и стал первым учителем своих детей — дочери Нины, сыновей Виктора и Святослава.
Вскоре после Октябрьской революции по инициативе Николая Николаевича в городе Петровске открылась первая детская музыкальная школа, которую он и возглавил.
Мать будущего артиста пела в хоре, прекрасно разбиралась в музыке. «В детстве, — вспоминает сестра Кнушевицкого Нина Николаевна, — Святослав Николаевич очень любил пение, мог часами слушать в нашем доме в Петровске бесконечные репетиции певцов… Святослав очень многое из того, что слышал, знал на память и очень любил, когда кто-нибудь просил его спеть. Ради этого он готов был бросить любые детские забавы, делался серьезным, сосредоточенным, пел очень искренне, хотя и не всегда мог не только понять, но ч правильно выговорить произносимые им слова».
Игре на виолончели мальчик начал обучаться под руководством отца. С 1916 по 1920 год семья Кнушевицких жила в Саратове. Здесь Святослав стал заниматься у виолончелиста-профессионала Б. Верейского. Кроме того, мальчик выступал в любительском трио и квартете совместно с отцом, сестрой, братом и учениками отца.
Когда в 1920 году семья возвратилась в Петровск, счастливый случай свел юного музыканта с Семеном Матвеевичем Козолуповым. Маэстро мгновенно оценил многообещающий талант Кнушевицкого и зачислил его в свой класс Саратовской консерватории. А когда спустя год Козолупов переехал в Москву, то взял с собой и своего ученика. Так было положено начало дружбе двух музыкантов, продолжавшавщейся почти сорок лет.
Жизнь в те годы отнюдь не баловала Святослава. Вынужденный работать — часто из-за этого надолго прерывая учебу, — юноша играл в различных оркестрах.
«Прежде чем стать концертирующим виолончелистом, — вспоминал он, — я в мои юношеские годы играл в составе маленьких оркестров в ресторанчиках и кафе, и причем не самых лучших. В оркестрах я часто играл на трубе».
Однажды в ресторан «Москва» Кнушевицкого пришел послушать А.В. Луначарский. Он заказывал не характерные для ресторанного меню произведения: пьесы Глазунова и Чайковского.
«Я был несказанно удивлен, — вспоминал Святослав Николаевич, — кто из присутствующих так любит виолончель и, главное, знает ее репертуар? И вдруг меня вызывают к директору ресторана в кабинет. Войдя и увидев А.В. Луначарского, я был смущен и взволнован».
Луначарский, узнав о тяжелом материальном положении Кнушевицкого, выхлопотал ему именную стипендию, выдававшуюся в те годы лишь самым одаренным студентам.
В октябре 1928 года начинается работа Кнушевицкого в оркестре Всесоюзного радио.
Так навсегда было покончено с судьбой «странствующего подмастерья». А в начале следующего года музыкант, уверенно выдержав конкурс в оркестр Большого театра, занял должность помощникан концертмейстера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165