Вчера вечером Харрисон всего лишь поцеловал меня. Но ведь поцелуй вполне допустим! Мы с ним жених и невеста!
– Поцелуи могут привести к более смелым ласкам! – воскликнула Беатрис, наконец забыв о рукоделии. – Ты не должна поддаваться искушению, Джесмонд. Если Харрисон позволит себе лишнее, следует вовремя остановить его. Ты понимаешь, о чем я говорю? Даже если тебе будут приятны его ласки. Необходимо ждать до тех пор, пока вы не вступите в брак.
Джесси нервно засмеялась и села на диван рядом с Беатрис.
– Мама, поверь, у тебя нет причин для беспокойства. Я не испытываю к Харрисону никакого влечения, ему не удастся соблазнить меня, даже если он очень захочет.
– Джесмонд, вчера вечером я поняла по выражению твоего лица, что между вами что-то произошло на веранде.
Сжав руки на коленях, Джесси стала пристально разглядывать их, не поднимая головы.
– Я уже сказала, что он поцеловал меня. Его поцелуй мне был неприятен, и мне не хотелось бы, чтобы подобное повторилось. Поэтому тебе нечего беспокоиться, мама, что я поддамся искушению и отвечу на его страсть.
В комнате повисла тишина, которую нарушали лишь тиканье каминных часов и доносившиеся из столовой голоса слуг, убиравших со стола после завтрака.
– Прости меня, дорогая, – промолвила наконец Беатрис. – Ты так сильно напоминаешь мне ее, у вас много общего, и я думала, что в отношениях с мужчинами ты тоже похожа на нее…
Джесси подняла глаза на мать.
– О ком ты говоришь?
– Не обращай внимания на мои слова! – Беатрис положила ладонь на руку Джесси. – Надеюсь, ты не дала понять Харрисону, что его ласки тебе неприятны?
Услышав слова матери, Джесси чуть не расхохоталась. Впрочем, ей совсем не смешно, она почувствовала какую-то странную грусть.
– Минуту назад ты предупреждала меня, чтобы я не допускала вольностей в своих отношениях с Харрисоном, а сейчас тебя беспокоит, что я своей сдержанностью отпугнула его. Ты непоследовательна, мама.
– Джесмонд… – обратилась к дочери Беатрис и замолчала, подыскивая слова. – Мне очень трудно говорить, но я должна тебя предупредить… Многим женщинам кажется отвратительной физическая близость с мужчинами, но они вынуждены делить со своими мужьями брачное ложе. Мы должны терпеть, скрывая, что нам неприятны их ласки. Такую цену мы платим за рождение детей, за уют в наших домах, за положение в обществе. Вот что ты должна знать и помнить.
Джесси смущенно отвела взгляд в сторону. Ей стало неловко, и она сожалела, что мать заговорила с ней на такую тему. Встав, она подошла к камину. Джесси знала, что брак ее родителей не относился к числу счастливых. Отец никогда не целовал мать в присутствии детей, они вообще избегали прикасаться друг к другу. Родители жили не вместе, а рядом, словно в двух параллельных мирах. В доме не ощущалось тепла, любви, радости. В глубине глаз Беатрис всегда таилась грусть. Теперь Джесси начала догадываться о причинах потухшего взгляда матери. Ее не устраивала интимная сторона брака, и отвращение к физической близости с мужем ожесточило ее.
– Ты мне все сказала, мама? – спросила Джесси, охваченная тягостным чувством.
Беатрис вновь склонилась над рукоделием.
– Да. Думаю, у нас не будет причин возвращаться к этому разговору.
Джесси направилась к двери, но мать остановила ее.
– Ты, наверное, хочешь покататься верхом сегодня утром? – неожиданно спросила она.
Джесси застыла на пороге, взявшись за ручку двери.
– Но ты же просила меня не ездить пока верхом, – бросила она на мать удивленный взгляд.
– Я передумала. Мне кажется, что прогулка верхом пойдет тебе на пользу. Поэтому можешь переодеться и пойти на конюшню. Я уже послала записку Уоррику, чтобы он распорядился седлать твою лошадь.
Джесси медленно поднялась в свою комнату. Ее одолевали чувства вины, стыда и смущения. Она не хотела обманывать свою мать. И Джесси действительно не лгала, когда говорила, что ей неприятен поцелуй Харрисона. И все же… все же она осознала, что не принадлежит к числу женщин, которым кажется отвратительной физическая близость с мужчинами. Беатрис ужаснулась бы, если бы узнала правду о своей дочери, если бы увидела ее в тот момент, когда Джесси любовалась обнаженным торсом ирландца, стоявшего на берегу реки на фоне закатного неба. С тех пор Джесси начали сниться странные сны, в которых ей являлся темноволосый каторжник с покрытой шрамами спиной.
Глава 8
Лукас сидел на верхней перекладине забора, которым был обнесен озаренный утренним солнцем загон, и наблюдал, как гнедой жеребец бегает по кругу, посверкивая подковами.
В довольно просторном загоне Ураган почувствовал себя на воле. Однако добежав до противоположной стороны забора, он остановился и захрапел, нервно раздувая ноздри и прядая ушами.
– Все правильно, – негромко промолвил Галлахер. – Ты можешь бегать, но не можешь убежать, приятель. Ты в загоне. Они окружили тебя надежным забором.
– Ты сядешь на него сегодня? – с любопытством спросил Чарли, подойдя к Лукасу.
Лукас улыбнулся:
– Нет, еще рано. Я хочу получше узнать его. Повернув голову, Лукас краем глаза заметил, что к ним направляется Уоррик Корбетт. Лукас еще не составил окончательного мнения о нем. С одной стороны, Уоррик казался ему неплохим хозяином. Во всяком случае, у него отсутствовали садистские наклонности, которые английская школа часто воспитывает в своих выпускниках наряду с любовью к крикету, Цицерону и поэзии Шекспира. Впрочем, Корбетт никогда не учился в Итоне или Винчестере, а значит, не мог относиться к истинным англичанам в понимании Галлахера. Уоррик родился и вырос в Австралии, что наложило на него свой отпечаток.
Однако у Лукаса вызывал беспокойство странный огонек, блестевший в глубине глаз Уоррика Корбетта, свидетельствовавший о его дерзком неукротимом нраве. Галлахер не доверял людям, способным на безрассудство.
– Эй, Чарли! – крикнул Уоррик. – Ступай на конюшню и оседлай Симмерию, лошадь моей сестры. Да, и еще чалого мерина для Галлахера.
Мальчик бросился выполнять поручение владельца усадьбы. Уоррик тем временем подошел к загону и со своей обычной ухмылкой обратился к Лукасу:
– У меня для тебя есть работка. Лукас повернулся к нему лицом.
– А я хотел сегодня продолжить занятия с Ураганом.
– Тебе придется отложить их. – Корбетт помолчал, глядя на жеребца, а затем задумчиво продолжал: – Моей сестре нужен грум.
Лукас ловко спрыгнул на землю. Отправляясь на прогулку верхом по Гайд-парку или по гемпширским холмам, молодая англичанка обязательно брала с собой грума, что считалось одним из признаков аристократизма. Прогулка в одиночестве, без сопровождения, нарушала правила приличия, принятые в светском обществе. Подобная традиция сохранялась и в колониях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
– Поцелуи могут привести к более смелым ласкам! – воскликнула Беатрис, наконец забыв о рукоделии. – Ты не должна поддаваться искушению, Джесмонд. Если Харрисон позволит себе лишнее, следует вовремя остановить его. Ты понимаешь, о чем я говорю? Даже если тебе будут приятны его ласки. Необходимо ждать до тех пор, пока вы не вступите в брак.
Джесси нервно засмеялась и села на диван рядом с Беатрис.
– Мама, поверь, у тебя нет причин для беспокойства. Я не испытываю к Харрисону никакого влечения, ему не удастся соблазнить меня, даже если он очень захочет.
– Джесмонд, вчера вечером я поняла по выражению твоего лица, что между вами что-то произошло на веранде.
Сжав руки на коленях, Джесси стала пристально разглядывать их, не поднимая головы.
– Я уже сказала, что он поцеловал меня. Его поцелуй мне был неприятен, и мне не хотелось бы, чтобы подобное повторилось. Поэтому тебе нечего беспокоиться, мама, что я поддамся искушению и отвечу на его страсть.
В комнате повисла тишина, которую нарушали лишь тиканье каминных часов и доносившиеся из столовой голоса слуг, убиравших со стола после завтрака.
– Прости меня, дорогая, – промолвила наконец Беатрис. – Ты так сильно напоминаешь мне ее, у вас много общего, и я думала, что в отношениях с мужчинами ты тоже похожа на нее…
Джесси подняла глаза на мать.
– О ком ты говоришь?
– Не обращай внимания на мои слова! – Беатрис положила ладонь на руку Джесси. – Надеюсь, ты не дала понять Харрисону, что его ласки тебе неприятны?
Услышав слова матери, Джесси чуть не расхохоталась. Впрочем, ей совсем не смешно, она почувствовала какую-то странную грусть.
– Минуту назад ты предупреждала меня, чтобы я не допускала вольностей в своих отношениях с Харрисоном, а сейчас тебя беспокоит, что я своей сдержанностью отпугнула его. Ты непоследовательна, мама.
– Джесмонд… – обратилась к дочери Беатрис и замолчала, подыскивая слова. – Мне очень трудно говорить, но я должна тебя предупредить… Многим женщинам кажется отвратительной физическая близость с мужчинами, но они вынуждены делить со своими мужьями брачное ложе. Мы должны терпеть, скрывая, что нам неприятны их ласки. Такую цену мы платим за рождение детей, за уют в наших домах, за положение в обществе. Вот что ты должна знать и помнить.
Джесси смущенно отвела взгляд в сторону. Ей стало неловко, и она сожалела, что мать заговорила с ней на такую тему. Встав, она подошла к камину. Джесси знала, что брак ее родителей не относился к числу счастливых. Отец никогда не целовал мать в присутствии детей, они вообще избегали прикасаться друг к другу. Родители жили не вместе, а рядом, словно в двух параллельных мирах. В доме не ощущалось тепла, любви, радости. В глубине глаз Беатрис всегда таилась грусть. Теперь Джесси начала догадываться о причинах потухшего взгляда матери. Ее не устраивала интимная сторона брака, и отвращение к физической близости с мужем ожесточило ее.
– Ты мне все сказала, мама? – спросила Джесси, охваченная тягостным чувством.
Беатрис вновь склонилась над рукоделием.
– Да. Думаю, у нас не будет причин возвращаться к этому разговору.
Джесси направилась к двери, но мать остановила ее.
– Ты, наверное, хочешь покататься верхом сегодня утром? – неожиданно спросила она.
Джесси застыла на пороге, взявшись за ручку двери.
– Но ты же просила меня не ездить пока верхом, – бросила она на мать удивленный взгляд.
– Я передумала. Мне кажется, что прогулка верхом пойдет тебе на пользу. Поэтому можешь переодеться и пойти на конюшню. Я уже послала записку Уоррику, чтобы он распорядился седлать твою лошадь.
Джесси медленно поднялась в свою комнату. Ее одолевали чувства вины, стыда и смущения. Она не хотела обманывать свою мать. И Джесси действительно не лгала, когда говорила, что ей неприятен поцелуй Харрисона. И все же… все же она осознала, что не принадлежит к числу женщин, которым кажется отвратительной физическая близость с мужчинами. Беатрис ужаснулась бы, если бы узнала правду о своей дочери, если бы увидела ее в тот момент, когда Джесси любовалась обнаженным торсом ирландца, стоявшего на берегу реки на фоне закатного неба. С тех пор Джесси начали сниться странные сны, в которых ей являлся темноволосый каторжник с покрытой шрамами спиной.
Глава 8
Лукас сидел на верхней перекладине забора, которым был обнесен озаренный утренним солнцем загон, и наблюдал, как гнедой жеребец бегает по кругу, посверкивая подковами.
В довольно просторном загоне Ураган почувствовал себя на воле. Однако добежав до противоположной стороны забора, он остановился и захрапел, нервно раздувая ноздри и прядая ушами.
– Все правильно, – негромко промолвил Галлахер. – Ты можешь бегать, но не можешь убежать, приятель. Ты в загоне. Они окружили тебя надежным забором.
– Ты сядешь на него сегодня? – с любопытством спросил Чарли, подойдя к Лукасу.
Лукас улыбнулся:
– Нет, еще рано. Я хочу получше узнать его. Повернув голову, Лукас краем глаза заметил, что к ним направляется Уоррик Корбетт. Лукас еще не составил окончательного мнения о нем. С одной стороны, Уоррик казался ему неплохим хозяином. Во всяком случае, у него отсутствовали садистские наклонности, которые английская школа часто воспитывает в своих выпускниках наряду с любовью к крикету, Цицерону и поэзии Шекспира. Впрочем, Корбетт никогда не учился в Итоне или Винчестере, а значит, не мог относиться к истинным англичанам в понимании Галлахера. Уоррик родился и вырос в Австралии, что наложило на него свой отпечаток.
Однако у Лукаса вызывал беспокойство странный огонек, блестевший в глубине глаз Уоррика Корбетта, свидетельствовавший о его дерзком неукротимом нраве. Галлахер не доверял людям, способным на безрассудство.
– Эй, Чарли! – крикнул Уоррик. – Ступай на конюшню и оседлай Симмерию, лошадь моей сестры. Да, и еще чалого мерина для Галлахера.
Мальчик бросился выполнять поручение владельца усадьбы. Уоррик тем временем подошел к загону и со своей обычной ухмылкой обратился к Лукасу:
– У меня для тебя есть работка. Лукас повернулся к нему лицом.
– А я хотел сегодня продолжить занятия с Ураганом.
– Тебе придется отложить их. – Корбетт помолчал, глядя на жеребца, а затем задумчиво продолжал: – Моей сестре нужен грум.
Лукас ловко спрыгнул на землю. Отправляясь на прогулку верхом по Гайд-парку или по гемпширским холмам, молодая англичанка обязательно брала с собой грума, что считалось одним из признаков аристократизма. Прогулка в одиночестве, без сопровождения, нарушала правила приличия, принятые в светском обществе. Подобная традиция сохранялась и в колониях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90