Сашеньке было не слышно, о чем говорят Адам и К. К. (как звали за глаза начальника госпиталя), а говорили они следующее:
– Константин Константинович, у тебя есть какой-нибудь бланк, какая-нибудь печать?
– А как же? Имеется. Зачем?
– Понимаешь, ты должен зарегистрировать наш брак с Сашей и дать нам бумажку. Можешь?
– Да хоть две бумажки! – Вдруг К. К. насупился и почесал лысину, что всегда служило признаком появления в его голове каких-то неожиданных соображений. – Слушай, Адам Семенович (К. К. не выговаривал «Сигизмундович» и наедине называл своего главного хирурга Семеновичем, на что тот не обижался), слушай, чего я соображаю: до райцентра отсюда всего четыре километра, и немец его еще не зацепил. А вдруг там и сейчас есть настоящий загс? Время всего час дня, давай мотнемся, вдруг словим кого-нибудь? В момент я велю из кухни десяток банок тушенки накатать да еще спиртику пару литров, и вас не только распишут, но и расцелуют со всей любовью. Боже ты мой, да мы дворец бракосочетаний с таким припасом возьмем, а не то что районный загс! А вон и Сашенькин шофер возле машины топчется, айда!
Снарядились в дорогу. К. К. вместе с припасами сел в кабину к Коле, а Сашенька и Адам залезли в обжитой ими кузов.
– Какие мы с тобой сумасшедшие! – обнимая Адама, то ли проговорила, то ли простонала Сашенька.
– Я всю жизнь мечтал стать таким сумасшедшим!
– И я! Всю жизнь!
Через двадцать минут благородный К. К. Грищук приостановил машину, вышел из кабинки и робко постучался в борт.
– Можно! – крикнул Адам.
К. К. откинул брезентовый полог:
– Ребята, выходи строиться. Загс на месте. Сейчас начнем искать нужного человечка.
Удивительно, но нужный человек тоже был при исполнении своих служебных обязанностей. Им оказалась женщина лет сорока пяти, дородная, яркая, с черной косой, уложенной короной вокруг головы, чернобровая, кареглазая, белолицая. Когда они зашли, женщина уже сидела за большим письменным, в меру обшарпанным столом, и во всей ее позе было сдержанное, официальное внимание, она не поднялась.
– Привет, землячка! – сразу распознав в ней украинку, сказал Грищук. – Как насчет свадьбы?
– У мени мужик такий же, як ты, дурный та лысый, для че мне другий? – неправильно поняла его хозяйка загса.
– На каком фронте? – спросил необидчивый Грищук.
– На Волховском.
– Это под Ленинградом. Тяжелый фронт, я знаю, у меня там братик погиб, младшой.
И тут Сашенька заговорила с ней на чистой украинской мове. Грищук, Адам и Коля аж рты пораскрывали. Никогда прежде никто из них не слышал от Сашеньки ни одного украинского слова, а тут она затарахтела, как из пулемета. Сашенька рассказала, что они встречаются с Адамом всю войну, что работают в одном госпитале и надо бы расписаться – мамка не поймет, если что…
– А як вас кличут?
– Хлахфира я, Хлаша, а кому-то и Глафира Петровна, – добавила она по-русски, с вызовом взглянув на Константина Константиновича Грищука. – Что ж, фактически все у меня закрыто, но дело нешуточное. Эй, Ванек! – кликнула она в смежную комнату.
Ковыряя в носу, оттуда вышел замурзанный мальчишка лет десяти и, что удивительно, натуральный альбинос – волосы белые, брови белые, глаза и то белесые, так, с легкой голубизной.
– Слётай в хату, там в хорошем шкафчике у меня коробочка с печатью. Мигом!
– Сынок? – спросил любопытный Грищук.
– Да ну! – зарделась Глафира Петровна. – Внучонок. Доченька в подоле принесла такое вот чудо!
– А сама она где?
– Где-где? На окопах. У нас все на окопах.
Грищук шепнул Коле, чтоб он тащил дары. Коля приволок тяжеленную прорезиненную сумку с веревочными ручками. Грищук стал вываливать на край стола жирные от солидола металлические банки с тушенкой, поставил бутыль спирта.
– А вот это добро убери! – сурово скомандовала Глафира Петровна. – Это лишнее. Я ничего не возьму, не надейся!
– Как же так? – оторопел Грищук. – Вон у тебя и пацан!
– Пацан пацаном, а взяток я не беру. Тем более не за что – дело святое. Каждый день под смертью ходим.
Мальчишка вернулся с красной коробочкой, в которой была печать. Глафира Петровна тем временем вытащила из ящика письменного стола толстую потрепанную книгу записей актов гражданского состояния, записала там все как следует, красивым круглым почерком с именами, отчествами и фамилиями жениха и невесты, свидетелей с номерами армейских книжек и только после этого, торжественно приосанившись, спросила:
– Невеста, берете ли вы фамилию мужа – Раевская?
– Да, – едва пролепетала Сашенька.
– Жених, остаетесь ли вы при своей фамилии – Раевский или берете фамилию жены?
– При своей! – засмеялся Адам.
– Ладно, так и запишем. – Глафира Петровна заполнила розоватый бланк свидетельства о регистрации, расписалась, дохнула на печать, шлепнула ее со смаком и звонко, молодо рассмеялась: – Эхма, давно никого не расписывала, аж на душе радостно! Так, теперь распишитесь вот тут у меня в книжке, где галочки, жених и невеста. Сначала невеста, – остановила она на лету руку Адама. В первый раз в жизни Сашенька расписалась, хоть и новой, но теперь ее законной фамилией. – Так, теперь жених! Теперь свидетели!
Грищук выступил свидетелем со стороны невесты, а маленький Коля со стороны жениха. С тех пор в дальнейшей Сашенькиной жизни эти двое так и звались – «свидетели». Они сопутствовали ей долгие годы, так уж сложилось – в жизни всегда есть события, едва ли не навеки соединяющие полузнакомых людей.
– Именем Российской Федерации объявляю вас мужем и женой!
Где-то совсем недалеко, наверное, километрах в двух, ухнула тяжелая бомба.
– А это – когда ему наши до Сталинграда не дают пробиться, тогда он их на обратном пути сбрасывает где попало, особенно тяжелые бомбы, боится, что, перегруженный, до своих не дотянет, или для отчетности. Кто же его зна-ет! – пояснил Грищук. – Осколочная, я их от фугасок отличаю…
– Гады, – сказала Глафира Петровна как-то буднично, даже без зла в голосе. – Гады проклятые… Эй, усатенький, ты забери, забери свои подаруночки, а то я их тебе сейчас в шею запущу!
– Напрасно! Напрасно вы так, Глафира Петровна, – обиженно сказал Константин Константинович, понимая, что с этой женщиной шутки плохи. – Ладно, собирай все, Коля, назад, в сумку.
– Навеки вам благодарны! – крепко держа в руках свидетельство, сказала Сашенька, положила его в планшетку и, перегнувшись через стол, расцеловала Глафиру Петровну в обе щеки. – Никогда вас не забуду! Дай Бог вам здоровья, счастья! Дай Бог удачи! Спасибо!
Мужчины пошли к дверям.
– Ванек, а ты на машине не хочешь прокатиться? – вдруг, остановясь на пороге и почесывая лысину, спросил Грищук.
Мальчик умоляюще посмотрел на продолжавшую сидеть за письменным столом свою молодую, красивую бабушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60