Они дорожили своими сокровищами, так же как Джулия дорожила своим.
Джулия обнимала Уинни. И Уинни обнимала Джулию. Ее крохотные пальчики вцепились в волосы Джулии, которые снова были длинные и пышные. «Смотри, Уинни, смотри», — шептала она в тишине.
И они видели так много. Весь декор «Кентерфилдза», который так нравился Уинни, и новые украшения, в том числе сверкающий луч с несущимися оленями. Олени, как и ангелы, были сделаны из фарфора, хрусталя, материи. Некоторые олени из волшебного стада Санта-Клауса были из дерева или из камня.
Конечно, необходимо внести кое-какие изменения в эти летящие создания. Можно нарисовать Рудольфа в гиацинтовых, с серебристым оттенком, тонах, за исключением, конечно, его ярко-красного носа. Джулия нарисует Рудольфа и всю его волшебную компанию в полете. Она счастливо поклялась в этом, легонько шевеля губами.
За лучами с оленями открылись другие сокровища. Они подошли к алькову, где по ниткам-паутинкам скользили снежные хлопья с потолка, который был таким же золотистым, как и ночное небо Эдвины Энн Хейли.
В этом золотистом небе не блистали розовато-лиловые звезды. Не сияла аквамариновая луна. Просто с неба летели снежные хлопья. И они не пробуждали ни воспоминаний, ни страха, ибо на рождественской елке Уинни вообще не было хлопьев.
И руки Джулии, как и там, в номере «Иден-Найтсбриджа», перемещались от одной снежинки к другой, и в ее глазах светились удивление, благодарность и…
Внезапно она резко отдернула пальцы от хрустальных снежинок, словно соприкоснувшись с чем-то потусторонним. Свет погас в ее глазах. Лавандовое солнце подернулось облаками. Взгляд ее сделался серым. Диким. Тревожным.
Глаза ее стали подергиваться, как подергивались глаза Уинни, страдающей нистагмом, пока это не прошло само собой в то знаменательное Рождество.
Подернутые облаком глаза Джулии тем не менее оставались зрячими. Джейс это понял. Они все очень ясно видели. В этом не могло быть сомнения.
— Скажите мне, — тихо попросил он, — скажите, чего вы боитесь?
Услышав эту деликатную команду, Джулия вспомнила свои возможные ответы на вопрос Джейса, который он задал раньше, попросив определить характер ее страха.
— Джулия…
Его голос и глаза говорили ей, что она может исповедаться ему во всем, абсолютно во всем, словно они до сих пор продолжают, бросив вызов земному тяготению, лететь среди ангелов и оленей. И еще снежных хлопьев. И они парят так высоко в этой волшебной стратосфере, что даже кристаллики снега способны лететь вечно, никогда не таять, не разрушаться и не падать.
На какой-то момент Джулия поверила ему. Она может исповедаться. Может. Она прошептала три слова:
— Я все еще…
«Все еще». Очень важные слова. Джейс тогда спросил ее: «Вы все еще любите его?» И она ответила, что рассказ о неверном женихе — выдумка.
— Вы все еще видите красоту, Джулия? Ощущаете чудо, чистоту, радость?
— Да, — прошептала она. — Я чувствую благодать, красоту, радость — без Уинни. Я вижу жизнь, мою жизнь — без моей Уинни.
— Все хорошо, Джулия.
— Нет, не хорошо! Этого не может быть.
— Может, Джулия. И это именно так. Вы любили ее, — тихо, но твердо произнес Джейс Коултон. — Уинни была любима. И она останется с вами. Навсегда.
Он выглядел таким уверенным, а Джулии так хотелось верить… Однако она не могла. Она подумала, что Джейс все еще парит среди оленей, ангелов и снежных хлопьев. Пребывает в зачарованном иллюзорном мире. А она уже здесь. На земле.
— Уинни была здесь, Джейс. Здесь, в этой рождественской лавке, вместе со мной. Она была, а потом… ее не стало.
Джулия снова сжала кулаки, даже еще крепче, чтобы ее ногти впились поглубже и побольнее в плоть, в ту плоть, которая бросила Уинни, покинула Уинни, забыла Уинни.
— Уинни была здесь, Джулия, даже в тот момент, когда вы трогали снежные хлопья. Она была с вами, она и до сих пор с вами, сейчас, когда вы посмотрели на Рождество ее глазами.
Глаза Джулии перестали подергиваться, пока он говорил это, как бесследно исчез нистагм Уинни в ее первое Рождество. Похоже, Джулия тоже сейчас пробуждается. Ее лавандовые глаза что-то искали вокруг.
— Уинни была с вами, Джулия. Она остается с вами. Она удивительная и славная часть вас самой и всегда ею будет. И это правильно и справедливо — продолжать жить. Я думаю, вы это знаете. Думаю, именно поэтому вы приехали сюда, полная страха и в то же время столь бесстрашно, потому что понимали, что пора наконец посмотреть правде в глаза.
Знала ли Джулия, пусть подсознательно, что она найдет, с чем встретится в «Кентерфилдзе» в канун Рождества? Может быть. Поскольку в ее книгах о том, как перебороть печаль, были главы, в которых говорилось, что придет время, когда она сможет обходиться без Уинни. Когда у нее появятся новые воспоминания, счастливые воспоминания — без маленькой Уин.
Эти главы казались бессмысленными, невероятными.
Они были такими до настоящего времени.
— Ах, Джейс…
Это был шепот отчаяния, в нем вера боролась с недоверием. Пыталась и дерзала бороться. И сейчас, когда Джейс смотрел на нее, он снова мысленно увидел ранее виденный им образ: одинокая балерина, заключенная в стекло, танцует, залитая лунным светом, среди кружащихся снежинок.
Здесь лился лунный свет и поблескивали хрустальные снежинки над головой. Но она не танцевала, эта балерина. Пока еще. Однако она больше не была одинока, не была заключена в стеклянную оболочку. И сейчас танцоры соприкасаются друг с другом. И, соприкасаясь, танцуют.
Слезы поблескивали на щеках Джулии, когда Джейс обнял ее, и они стали медленно покачиваться под лунным светом и падающими хлопьями. Он шепотом говорил ей слова утешения, а его губы нежно ласкали ее шелковистые черные волосы.
Джулия дрожала и трепетала в его объятиях. И наконец улетела прочь. Это был краткий, но мощный полет. И целенаправленный. Взглянуть на него. Увидеть его. Посмотреть на него так же мужественно, как она посмотрела на Рождество.
Она перевела взгляд с темно-зеленых глаз на его губы, которые шептали слова утешения, затем снова заглянула в его глаза.
А потом она вновь начала озираться вокруг, но на сей раз с удивлением, как будто и правда пробуждалась заново, ибо вокруг была новая магия, новое волшебство, в которое она, эта бесстрашная балерина, очень хотела поверить.
Джейс заставил себя осознать, какое огромное расстояние их разделяет — расстояние, представляющее собой глубокую огненную бездну, и языки пламени в ней лизали ему глаза и обжигали горло.
— В постель, — хрипло прошептал он.
Джулия не расслышала хрипоты в его голосе. Эта пробуждающаяся женщина услышала лишь тлеющее в нем желание.
— В постель? — удивилась она.
— Вы истощены и, я думаю, способны сейчас заснуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Джулия обнимала Уинни. И Уинни обнимала Джулию. Ее крохотные пальчики вцепились в волосы Джулии, которые снова были длинные и пышные. «Смотри, Уинни, смотри», — шептала она в тишине.
И они видели так много. Весь декор «Кентерфилдза», который так нравился Уинни, и новые украшения, в том числе сверкающий луч с несущимися оленями. Олени, как и ангелы, были сделаны из фарфора, хрусталя, материи. Некоторые олени из волшебного стада Санта-Клауса были из дерева или из камня.
Конечно, необходимо внести кое-какие изменения в эти летящие создания. Можно нарисовать Рудольфа в гиацинтовых, с серебристым оттенком, тонах, за исключением, конечно, его ярко-красного носа. Джулия нарисует Рудольфа и всю его волшебную компанию в полете. Она счастливо поклялась в этом, легонько шевеля губами.
За лучами с оленями открылись другие сокровища. Они подошли к алькову, где по ниткам-паутинкам скользили снежные хлопья с потолка, который был таким же золотистым, как и ночное небо Эдвины Энн Хейли.
В этом золотистом небе не блистали розовато-лиловые звезды. Не сияла аквамариновая луна. Просто с неба летели снежные хлопья. И они не пробуждали ни воспоминаний, ни страха, ибо на рождественской елке Уинни вообще не было хлопьев.
И руки Джулии, как и там, в номере «Иден-Найтсбриджа», перемещались от одной снежинки к другой, и в ее глазах светились удивление, благодарность и…
Внезапно она резко отдернула пальцы от хрустальных снежинок, словно соприкоснувшись с чем-то потусторонним. Свет погас в ее глазах. Лавандовое солнце подернулось облаками. Взгляд ее сделался серым. Диким. Тревожным.
Глаза ее стали подергиваться, как подергивались глаза Уинни, страдающей нистагмом, пока это не прошло само собой в то знаменательное Рождество.
Подернутые облаком глаза Джулии тем не менее оставались зрячими. Джейс это понял. Они все очень ясно видели. В этом не могло быть сомнения.
— Скажите мне, — тихо попросил он, — скажите, чего вы боитесь?
Услышав эту деликатную команду, Джулия вспомнила свои возможные ответы на вопрос Джейса, который он задал раньше, попросив определить характер ее страха.
— Джулия…
Его голос и глаза говорили ей, что она может исповедаться ему во всем, абсолютно во всем, словно они до сих пор продолжают, бросив вызов земному тяготению, лететь среди ангелов и оленей. И еще снежных хлопьев. И они парят так высоко в этой волшебной стратосфере, что даже кристаллики снега способны лететь вечно, никогда не таять, не разрушаться и не падать.
На какой-то момент Джулия поверила ему. Она может исповедаться. Может. Она прошептала три слова:
— Я все еще…
«Все еще». Очень важные слова. Джейс тогда спросил ее: «Вы все еще любите его?» И она ответила, что рассказ о неверном женихе — выдумка.
— Вы все еще видите красоту, Джулия? Ощущаете чудо, чистоту, радость?
— Да, — прошептала она. — Я чувствую благодать, красоту, радость — без Уинни. Я вижу жизнь, мою жизнь — без моей Уинни.
— Все хорошо, Джулия.
— Нет, не хорошо! Этого не может быть.
— Может, Джулия. И это именно так. Вы любили ее, — тихо, но твердо произнес Джейс Коултон. — Уинни была любима. И она останется с вами. Навсегда.
Он выглядел таким уверенным, а Джулии так хотелось верить… Однако она не могла. Она подумала, что Джейс все еще парит среди оленей, ангелов и снежных хлопьев. Пребывает в зачарованном иллюзорном мире. А она уже здесь. На земле.
— Уинни была здесь, Джейс. Здесь, в этой рождественской лавке, вместе со мной. Она была, а потом… ее не стало.
Джулия снова сжала кулаки, даже еще крепче, чтобы ее ногти впились поглубже и побольнее в плоть, в ту плоть, которая бросила Уинни, покинула Уинни, забыла Уинни.
— Уинни была здесь, Джулия, даже в тот момент, когда вы трогали снежные хлопья. Она была с вами, она и до сих пор с вами, сейчас, когда вы посмотрели на Рождество ее глазами.
Глаза Джулии перестали подергиваться, пока он говорил это, как бесследно исчез нистагм Уинни в ее первое Рождество. Похоже, Джулия тоже сейчас пробуждается. Ее лавандовые глаза что-то искали вокруг.
— Уинни была с вами, Джулия. Она остается с вами. Она удивительная и славная часть вас самой и всегда ею будет. И это правильно и справедливо — продолжать жить. Я думаю, вы это знаете. Думаю, именно поэтому вы приехали сюда, полная страха и в то же время столь бесстрашно, потому что понимали, что пора наконец посмотреть правде в глаза.
Знала ли Джулия, пусть подсознательно, что она найдет, с чем встретится в «Кентерфилдзе» в канун Рождества? Может быть. Поскольку в ее книгах о том, как перебороть печаль, были главы, в которых говорилось, что придет время, когда она сможет обходиться без Уинни. Когда у нее появятся новые воспоминания, счастливые воспоминания — без маленькой Уин.
Эти главы казались бессмысленными, невероятными.
Они были такими до настоящего времени.
— Ах, Джейс…
Это был шепот отчаяния, в нем вера боролась с недоверием. Пыталась и дерзала бороться. И сейчас, когда Джейс смотрел на нее, он снова мысленно увидел ранее виденный им образ: одинокая балерина, заключенная в стекло, танцует, залитая лунным светом, среди кружащихся снежинок.
Здесь лился лунный свет и поблескивали хрустальные снежинки над головой. Но она не танцевала, эта балерина. Пока еще. Однако она больше не была одинока, не была заключена в стеклянную оболочку. И сейчас танцоры соприкасаются друг с другом. И, соприкасаясь, танцуют.
Слезы поблескивали на щеках Джулии, когда Джейс обнял ее, и они стали медленно покачиваться под лунным светом и падающими хлопьями. Он шепотом говорил ей слова утешения, а его губы нежно ласкали ее шелковистые черные волосы.
Джулия дрожала и трепетала в его объятиях. И наконец улетела прочь. Это был краткий, но мощный полет. И целенаправленный. Взглянуть на него. Увидеть его. Посмотреть на него так же мужественно, как она посмотрела на Рождество.
Она перевела взгляд с темно-зеленых глаз на его губы, которые шептали слова утешения, затем снова заглянула в его глаза.
А потом она вновь начала озираться вокруг, но на сей раз с удивлением, как будто и правда пробуждалась заново, ибо вокруг была новая магия, новое волшебство, в которое она, эта бесстрашная балерина, очень хотела поверить.
Джейс заставил себя осознать, какое огромное расстояние их разделяет — расстояние, представляющее собой глубокую огненную бездну, и языки пламени в ней лизали ему глаза и обжигали горло.
— В постель, — хрипло прошептал он.
Джулия не расслышала хрипоты в его голосе. Эта пробуждающаяся женщина услышала лишь тлеющее в нем желание.
— В постель? — удивилась она.
— Вы истощены и, я думаю, способны сейчас заснуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60