Обстановка во Дворце, видимо, накалилась.
— Разумеется, — ответил Бертингас. — Утра или вечера?
«Ум-м, — тик-так, — утра, конечно».
— Спасибо. В обычном месте?
«В Золотом павильоне, разумеется».
— Благодарю. Передайте, пожалуйста, миледи Салли, что как заместитель директора Бюро коммуникаций, почту за честь представлять наше Бюро. Если только, конечно, она не соблаговолит воспользоваться случаем и назначить другую кандидатуру…
«Ум-м. Сообщение принято».
Щелчок.
Проклятье! Совещание начнется через полчаса. Времени вернуться домой и принять душ не оставалось. Придется идти небритым и в несвежей рубашке.
Бертингас все-таки постарался принять бравый вид, даже поплевал на салфетку и протер носки форменных ботинок. На мятый воротник кителя и на разлохматившийся кончик серебряного аксельбанта придется махнуть рукой, а если вдруг кто-то начнет на него таращиться — что ж, придется красиво наклонить голову. Тогда воротничка не будет видно. Такова она, жизнь чиновника…
Бертингас решил воспользоваться трубой электростатического лифта, чтобы подняться на аэроплощадку, и задал пульту управления лифтом нужный режим. Переменный заряд электрополя трубы оказал желаемый эффект — выбил из его одежды несколько граммов пыли. Бертингас вышел из лифта, отмахиваясь руками от крохотного пыльного облачка.
Правительственный блок представлял собой гигантскую пирамиду и был спроектирован по типу знаменитых гробниц Древнего Египта и навевал мысли о Земле. Бертингас часто думал, что правительственный блок — это такая же гробница, только находится в Скоплении Аврора. Так как здание не имело крыши в общепринятом смысле — сто пятидесятый этаж состоял из единственной комнаты, где размещался кабинет Планетарного Администратора и откуда открывался фантастический вид на все четыре стороны света, — то аэрокарам приходилось садиться на узкую площадку, далеко выступающую вперед и расположенную на восточной грани пирамиды на уровне сто двадцать третьего этажа.
Лучи утреннего солнца уже как следует нагрели белый бетон площадки. Бертингас оказался в конце длинной очереди чиновников из нескольких различных департаментов. По-видимому, намечалось крупное совещание, со множеством помощников и секретарей. Бертингас заметил ярко-оранжевые кители департамента общего обслуживания, аквамариновые — водоснабжения, коричневые и красные — энергетики. Его собственный мундир департамента коммуникаций, черный с серыми молниями, само собой разумеется, поглощал больше солнечных лучей, чем отражал. Бертингас ощущал, как струйки пота стекали за шиворот и щекотали бока. Он почти физически чувствовал, как сминается и превращается в тряпку подворотничок кителя.
Служебные машины с гудением взмывали вверх, опускались на аэроплощадку, обдавали всех теплым воздухом из сопел — от чего становилось еще жарче, — загружались пассажирами и устремлялись прочь. Их активность напоминала механический балет, который никак нельзя было поторопить.
Бертингасу следовало, конечно, вызвать машину еще из своего кабинета. Тогда бы она пришла на автопилоте, а следовательно, без очереди. Теперь же ее подадут по порядку за… ну-ка, посмотрим… шесть, семь… Девять глав департаментов находилось на аэроплощадке. Заместители, пусть даже и исполняющие обязанности директоров, не имели их привилегий.
Пока Бертингас стоял и отсчитывал минуты, которые казались еще длиннее из-за струек пота, стекающих по спине, делил минуты на число бюрократов, стоящих впереди, и вычислял, когда очередь дойдет до него, на площадку прямо перед носом семиместного фургона приземлилась каплевидная двухместная машина. Крупная машина возмущенно забибикала на мелкую — очевидно, ее водитель просто не заметил золотые зигзаги, эмблему Кона Татцу.
Дверца маленького аэрокара приоткрылась, оттуда высунулась чья-то рука, и Бертингас услышал:
— Тэд! Залезай!
Вся очередь повернулась к Бертингасу. Водителя аэрокара видно не было, но Бертингас знал: это мог быть только один человек.
Бертингас поправил китель, подбежал к машине и сел в нее. Внутри аэрокара было темно и прохладно — блаженное облегчение после пекла аэроплощадки. Бертингас не успел еще как следует захлопнуть дверцу, как его друг — может быть, его друг на этой неделе — Халан Фоллард нажал на педали и поднял аэрокар в воздух.
«2. ХАЛАН ФОЛЛАРД: ДОВЕРИЯ НЕ ЗАСЛУЖИВАЕТ»
Халан Фоллард повернул ручку управления и резко развернул аэрокар, да так лихо, что нос машины опустился на тридцать градусов, а сама она легла на левый борт.
Аэрокар развернулся и обогнул колонну других машин, которые ждали своей очереди, чтобы сесть на аэроплощадку Правительственного блока.
Фоллард чуть улыбнулся — он гордился своим умением выделывать в воздухе акробатические трюки — и глянул на пассажира.
Бертингас, тяжело дыша, распластался в кресле. Воротник его кителя был расстегнут, и Бертингаса обдувал прохладный воздух кондиционера. Бертингас подергал жесткую ткань форменных брюк, стараясь отлепить их от мокрых от пота ляжек. Заметив это, Фоллард переключил кондиционер так, чтобы воздух в кабине был как можно прохладней, и включил вентилятор. За десять секунд температура в кабине упала на десять градусов, и по лицу Бертингаса медленно расплылась блаженная улыбка.
— В бардачке лежат свежие подворотнички, — произнес Фоллард. — Поищи, может, найдешь те, что соответствуют твоему рангу.
— Вот спасибо, — отозвался Бертингас и открыл крышку бардачка. — Но как ты?..
— Интуиция, — улыбнулся Фоллард. Генеральному инспектору Кона Татцу не грех иной раз прикинуться простым чиновником средней руки. А Бертингас пусть думает, что хочет.
Большинство людей круга Фолларда — так называемого внешнего круга — считали Тадеуша Бертингаса безобидным тупицей. Педант и пижон, эгоист и бесхребетник, словом, типичный карьерист, который никогда не доберется до верхнего уровня.
Внутренний круг вообще не замечал Бертингаса.
Сам же Фоллард полагал, что у парня внутри стальной стержень. Скорее, даже не стержень еще, пока только спица. И она как следует укутана в ватное одеяло дурных манер и условностей, которые приобрел бы всякий после десяти лет службы в Правительственном блоке Скопления Аврора. В случае Бертингаса стальная спица была укутана двойным слоем, потому что его работа заключалась в манипуляции сознанием. Вводя в заблуждение других, обманываешься и сам. Бертингас постоянно общался с людьми, которые могут заставить тебя поверить, что какое-нибудь слово имеет именно тот смысл, какой они в него вкладывают… Как, к примеру, последний директор Бюро коммуникаций.
Бертингас был мягок и восприимчив — как и все на этой планете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
— Разумеется, — ответил Бертингас. — Утра или вечера?
«Ум-м, — тик-так, — утра, конечно».
— Спасибо. В обычном месте?
«В Золотом павильоне, разумеется».
— Благодарю. Передайте, пожалуйста, миледи Салли, что как заместитель директора Бюро коммуникаций, почту за честь представлять наше Бюро. Если только, конечно, она не соблаговолит воспользоваться случаем и назначить другую кандидатуру…
«Ум-м. Сообщение принято».
Щелчок.
Проклятье! Совещание начнется через полчаса. Времени вернуться домой и принять душ не оставалось. Придется идти небритым и в несвежей рубашке.
Бертингас все-таки постарался принять бравый вид, даже поплевал на салфетку и протер носки форменных ботинок. На мятый воротник кителя и на разлохматившийся кончик серебряного аксельбанта придется махнуть рукой, а если вдруг кто-то начнет на него таращиться — что ж, придется красиво наклонить голову. Тогда воротничка не будет видно. Такова она, жизнь чиновника…
Бертингас решил воспользоваться трубой электростатического лифта, чтобы подняться на аэроплощадку, и задал пульту управления лифтом нужный режим. Переменный заряд электрополя трубы оказал желаемый эффект — выбил из его одежды несколько граммов пыли. Бертингас вышел из лифта, отмахиваясь руками от крохотного пыльного облачка.
Правительственный блок представлял собой гигантскую пирамиду и был спроектирован по типу знаменитых гробниц Древнего Египта и навевал мысли о Земле. Бертингас часто думал, что правительственный блок — это такая же гробница, только находится в Скоплении Аврора. Так как здание не имело крыши в общепринятом смысле — сто пятидесятый этаж состоял из единственной комнаты, где размещался кабинет Планетарного Администратора и откуда открывался фантастический вид на все четыре стороны света, — то аэрокарам приходилось садиться на узкую площадку, далеко выступающую вперед и расположенную на восточной грани пирамиды на уровне сто двадцать третьего этажа.
Лучи утреннего солнца уже как следует нагрели белый бетон площадки. Бертингас оказался в конце длинной очереди чиновников из нескольких различных департаментов. По-видимому, намечалось крупное совещание, со множеством помощников и секретарей. Бертингас заметил ярко-оранжевые кители департамента общего обслуживания, аквамариновые — водоснабжения, коричневые и красные — энергетики. Его собственный мундир департамента коммуникаций, черный с серыми молниями, само собой разумеется, поглощал больше солнечных лучей, чем отражал. Бертингас ощущал, как струйки пота стекали за шиворот и щекотали бока. Он почти физически чувствовал, как сминается и превращается в тряпку подворотничок кителя.
Служебные машины с гудением взмывали вверх, опускались на аэроплощадку, обдавали всех теплым воздухом из сопел — от чего становилось еще жарче, — загружались пассажирами и устремлялись прочь. Их активность напоминала механический балет, который никак нельзя было поторопить.
Бертингасу следовало, конечно, вызвать машину еще из своего кабинета. Тогда бы она пришла на автопилоте, а следовательно, без очереди. Теперь же ее подадут по порядку за… ну-ка, посмотрим… шесть, семь… Девять глав департаментов находилось на аэроплощадке. Заместители, пусть даже и исполняющие обязанности директоров, не имели их привилегий.
Пока Бертингас стоял и отсчитывал минуты, которые казались еще длиннее из-за струек пота, стекающих по спине, делил минуты на число бюрократов, стоящих впереди, и вычислял, когда очередь дойдет до него, на площадку прямо перед носом семиместного фургона приземлилась каплевидная двухместная машина. Крупная машина возмущенно забибикала на мелкую — очевидно, ее водитель просто не заметил золотые зигзаги, эмблему Кона Татцу.
Дверца маленького аэрокара приоткрылась, оттуда высунулась чья-то рука, и Бертингас услышал:
— Тэд! Залезай!
Вся очередь повернулась к Бертингасу. Водителя аэрокара видно не было, но Бертингас знал: это мог быть только один человек.
Бертингас поправил китель, подбежал к машине и сел в нее. Внутри аэрокара было темно и прохладно — блаженное облегчение после пекла аэроплощадки. Бертингас не успел еще как следует захлопнуть дверцу, как его друг — может быть, его друг на этой неделе — Халан Фоллард нажал на педали и поднял аэрокар в воздух.
«2. ХАЛАН ФОЛЛАРД: ДОВЕРИЯ НЕ ЗАСЛУЖИВАЕТ»
Халан Фоллард повернул ручку управления и резко развернул аэрокар, да так лихо, что нос машины опустился на тридцать градусов, а сама она легла на левый борт.
Аэрокар развернулся и обогнул колонну других машин, которые ждали своей очереди, чтобы сесть на аэроплощадку Правительственного блока.
Фоллард чуть улыбнулся — он гордился своим умением выделывать в воздухе акробатические трюки — и глянул на пассажира.
Бертингас, тяжело дыша, распластался в кресле. Воротник его кителя был расстегнут, и Бертингаса обдувал прохладный воздух кондиционера. Бертингас подергал жесткую ткань форменных брюк, стараясь отлепить их от мокрых от пота ляжек. Заметив это, Фоллард переключил кондиционер так, чтобы воздух в кабине был как можно прохладней, и включил вентилятор. За десять секунд температура в кабине упала на десять градусов, и по лицу Бертингаса медленно расплылась блаженная улыбка.
— В бардачке лежат свежие подворотнички, — произнес Фоллард. — Поищи, может, найдешь те, что соответствуют твоему рангу.
— Вот спасибо, — отозвался Бертингас и открыл крышку бардачка. — Но как ты?..
— Интуиция, — улыбнулся Фоллард. Генеральному инспектору Кона Татцу не грех иной раз прикинуться простым чиновником средней руки. А Бертингас пусть думает, что хочет.
Большинство людей круга Фолларда — так называемого внешнего круга — считали Тадеуша Бертингаса безобидным тупицей. Педант и пижон, эгоист и бесхребетник, словом, типичный карьерист, который никогда не доберется до верхнего уровня.
Внутренний круг вообще не замечал Бертингаса.
Сам же Фоллард полагал, что у парня внутри стальной стержень. Скорее, даже не стержень еще, пока только спица. И она как следует укутана в ватное одеяло дурных манер и условностей, которые приобрел бы всякий после десяти лет службы в Правительственном блоке Скопления Аврора. В случае Бертингаса стальная спица была укутана двойным слоем, потому что его работа заключалась в манипуляции сознанием. Вводя в заблуждение других, обманываешься и сам. Бертингас постоянно общался с людьми, которые могут заставить тебя поверить, что какое-нибудь слово имеет именно тот смысл, какой они в него вкладывают… Как, к примеру, последний директор Бюро коммуникаций.
Бертингас был мягок и восприимчив — как и все на этой планете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79