Но не искушай меня, прошу тебя. Тридцать лет я сражался рядом с Гераклианом и рядом с ним хочу умереть, ибо вполне заслужил такую честь.
– Виктория! Виктория! – крикнул Рафаэль. – Помоги мне! Твой отец, – продолжал он, когда девушка вышла из-под тента, – хочет жертвовать собственной головой и рисковать нашей жизнью, высадившись в Карфагене.
– Пожалей меня, пожалей нас! – взмолилась Виктория, нежно прильнув к отцу.
– А также и меня, – добавил Рафаэль со спокойной улыбкой. – Я не так груб, чтобы выставлять напоказ услуги, которые имел удовольствие оказать вам, но все-таки надеюсь, что ты вспомнишь и о моей жизни. А кроме того мне странно, что ради своей чести ты готов пожертвовать жизнью полсотни честных солдат, слепо верящих тебе, не умеющих отличить правую руку от левой. Хочешь, я спрошу, что они об этом думают?
– Зачем? Это вызовет бунт! – сурово заметил стариц.
– Я готов повиноваться тебе, но с условием, что ты я уступишь. Не знаешь ли ты, например, какого-либо надежного человека в Киренаике?
Префект молчал.
– Выслушай нас, отец мой! Почему бы нам не отправиться к Еводию? Он твой старинный товарищ… и… и с полным сочувствием относился к этому походу… Подумай, теперь, вероятно, и Августин там. Он собирался отплыть в Веренику для переговоров с епископами Пентаполиса, когда мы уехали из Карфагена.
При имени Августина старик оживился. – Правда, Августин будет там, и я должен увидеться с ним. Это наш друг. По крайней мере мне удастся воспользоваться его советами. Если он решит, что моя обязанность – возвратиться в Карфаген, то я всегда успею это сделать. А наши воины?
– Насколько мне известно, – возразил Рафаэль, – Синезий и все землевладельцы Пентаполиса с радостью будут кормить и содержать таких удальцов, умеющих владеть оружием. Чернокожие так теснят их, что они едва дышат. Думаю также, что мой приятель Викторий с удовольствием примет участие в походе против языческих грабителей.
Старый воин молча кивнул головой в знак согласия. Молодой трибун, все время с мучительным ожиданием следивший за выражением лица своего отца, поспешил уведомить солдат о принятом решении. Эта новость была встречена восторженными возгласами, и через несколько мгновений, при попутном северо-западном ветре, судно направилось к западной оконечности Сицилии.
– А теперь, – обратился префект к Рафаэлю и к своему сыну, – я прошу вас не истолковывать превратно мои побуждения. Может быть, я и слаб, – это так свойственно усталым людям, лишенным всяких надежд, – но не думайте, что я забочусь о собственной безопасности. Богу известно, что я с радостью бы умер. Я отказался бы от своего плана только потому, что мои дети не помешают мне вернуться в Карфаген, если Августин одобрит мое решение. Молю Бога только о том, чтобы я успел укрыть мою дорогую дочь под верной защитой монастыря.
– Монастыря?
– Да, конечно. С самого ее рождения я мечтал посвятить ее жизнь служению Всевышнему. Да и что может быть лучше для бедной, беззащитной девушки в наше смутное время.
– Прости меня, – сказал Рафаэль, – но я решительно не понимаю, какое удовольствие или какую пользу извлечет Божество из безбрачия твоей дочери?
– Послушай! – воскликнул префект, вспыхнув от того презрительного тона, которым говорил Рафаэль. – Когда ты поближе познакомишься с посланиями святого Павла, ты не станешь оскорблять убеждения и чувства последователей христианской религии, посвящающих Богу свои лучшие сокровища!
– Я понимаю. Значит, Павел из Тарса внушил тебе эту мысль? Благодарю тебя за сообщение, которое избавит меня от труда изучать его творения. Позволь мне с великой благодарностью вернуть эту рукопись твоей дочери, вечным заточением которой ты мечтаешь угодить своему Божеству. Теперь мне хотелось бы как можно реже общаться с членами твоей семьи.
– Дорогой друг, – заговорил старый воин, искренне опечаленный. – Мы у тебя в долгу и слишком сильно к тебе привязались, чтобы так неожиданно и глупо расстаться. Если я чем-либо оскорбил тебя, то забудь и прости меня, молю тебя.
И старик крепко сжал руку Рафаэля.
– Уважаемый друг, – невозмутимо отвечал Рафаэль, – я также не забуду тех прекрасных мгновений, которые я провел с вами. Но мы должны расстаться. Откровенно признаюсь тебе, что полчаса тому назад я почти готов был перейти в христианство. Я находил, что Павел прав, совершенно прав, считая церковь развитием и осуществлением нашего древнего национального строя. Очень благодарен тебе за то, что ты указал на мое заблуждение. Я сохраню мою зарождающуюся веру для того Божества, которое не заставляет своих детей попирать основные законы бытия. Прости!
Пораженный префект не успел еще прийти в себя, как Рафаэль удалился на противоположный конец палубы.
«Разве я не предвидел, – размышлял он, – что такой яркий луч неизбежно должен угаснуть? Разве я не предвидел, что этот старик окажется ослом, как и все прочие?.. Безумец! Я все еще ищу разума на этом свете! Назад, в хаос, Рафаэль Эбен-Эзра! Продолжай черпать воду решетом до конца этой комедии!»
И, присоединившись к солдатам, он не разговаривал более ни с префектом, ни с его детьми до самой Вереники. Здесь он передал Виктории ожерелье, снятое с убитого воина, и быстро скрылся в толпе.
Глава XVIII
ЗЛОПОЛУЧНЫЙ ПРЕФЕКТ
Судьба снова забросила Филимона к его старым друзьям – готам. Он искал два существеннейших условия своего благополучия: свободу и родного по крови человека. Свободу он нашел немедленно в том большом зале, где пировали и веселились готы. Остановившись в углу, у входа в зал, юноша совсем забыл недавний гнев и страх. Он думал только о своей сестре.
Может быть, она находится здесь, в этом самом доме?
Лелея эту мечту, Филимон соображал, которая из присутствующих девушек могла оказаться этим дорогим для него существом! Не Пелагия ли – самая прекрасная и самая грешная изо всех?
Ужасная мысль! Юноша вспыхнул от такого предположения, хотя, в сущности, оно было для него и приятным. Филимон припомнил, что на палубе судна, когда он плыл вместе с готами, одна из девушек обратила внимание на его внешнее сходство с Пелагией. Наверное, так оно и есть. Но надо ждать, стараясь любыми путями отыскать правду.
Мысли юноши внезапно были отвлечены в другую сторону.
– Идите сюда, идите! Посмотрите! На улице происходит схватка! – крикнула одна из девушек, стоя на лестнице.
Уличный шум все возрастал. Через несколько мгновений Вульф торопливо спустился по лестнице и прошел через зал во двор гарема, к амалийцу.
– Амальрих, нам представляется удобный случай, Негодяи-греки собираются убить наместника под самыми нашими окнами.
– А зачем нам вступаться?
– А зачем допускать его убийство, если можем его спасти и заручиться его расположением?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
– Виктория! Виктория! – крикнул Рафаэль. – Помоги мне! Твой отец, – продолжал он, когда девушка вышла из-под тента, – хочет жертвовать собственной головой и рисковать нашей жизнью, высадившись в Карфагене.
– Пожалей меня, пожалей нас! – взмолилась Виктория, нежно прильнув к отцу.
– А также и меня, – добавил Рафаэль со спокойной улыбкой. – Я не так груб, чтобы выставлять напоказ услуги, которые имел удовольствие оказать вам, но все-таки надеюсь, что ты вспомнишь и о моей жизни. А кроме того мне странно, что ради своей чести ты готов пожертвовать жизнью полсотни честных солдат, слепо верящих тебе, не умеющих отличить правую руку от левой. Хочешь, я спрошу, что они об этом думают?
– Зачем? Это вызовет бунт! – сурово заметил стариц.
– Я готов повиноваться тебе, но с условием, что ты я уступишь. Не знаешь ли ты, например, какого-либо надежного человека в Киренаике?
Префект молчал.
– Выслушай нас, отец мой! Почему бы нам не отправиться к Еводию? Он твой старинный товарищ… и… и с полным сочувствием относился к этому походу… Подумай, теперь, вероятно, и Августин там. Он собирался отплыть в Веренику для переговоров с епископами Пентаполиса, когда мы уехали из Карфагена.
При имени Августина старик оживился. – Правда, Августин будет там, и я должен увидеться с ним. Это наш друг. По крайней мере мне удастся воспользоваться его советами. Если он решит, что моя обязанность – возвратиться в Карфаген, то я всегда успею это сделать. А наши воины?
– Насколько мне известно, – возразил Рафаэль, – Синезий и все землевладельцы Пентаполиса с радостью будут кормить и содержать таких удальцов, умеющих владеть оружием. Чернокожие так теснят их, что они едва дышат. Думаю также, что мой приятель Викторий с удовольствием примет участие в походе против языческих грабителей.
Старый воин молча кивнул головой в знак согласия. Молодой трибун, все время с мучительным ожиданием следивший за выражением лица своего отца, поспешил уведомить солдат о принятом решении. Эта новость была встречена восторженными возгласами, и через несколько мгновений, при попутном северо-западном ветре, судно направилось к западной оконечности Сицилии.
– А теперь, – обратился префект к Рафаэлю и к своему сыну, – я прошу вас не истолковывать превратно мои побуждения. Может быть, я и слаб, – это так свойственно усталым людям, лишенным всяких надежд, – но не думайте, что я забочусь о собственной безопасности. Богу известно, что я с радостью бы умер. Я отказался бы от своего плана только потому, что мои дети не помешают мне вернуться в Карфаген, если Августин одобрит мое решение. Молю Бога только о том, чтобы я успел укрыть мою дорогую дочь под верной защитой монастыря.
– Монастыря?
– Да, конечно. С самого ее рождения я мечтал посвятить ее жизнь служению Всевышнему. Да и что может быть лучше для бедной, беззащитной девушки в наше смутное время.
– Прости меня, – сказал Рафаэль, – но я решительно не понимаю, какое удовольствие или какую пользу извлечет Божество из безбрачия твоей дочери?
– Послушай! – воскликнул префект, вспыхнув от того презрительного тона, которым говорил Рафаэль. – Когда ты поближе познакомишься с посланиями святого Павла, ты не станешь оскорблять убеждения и чувства последователей христианской религии, посвящающих Богу свои лучшие сокровища!
– Я понимаю. Значит, Павел из Тарса внушил тебе эту мысль? Благодарю тебя за сообщение, которое избавит меня от труда изучать его творения. Позволь мне с великой благодарностью вернуть эту рукопись твоей дочери, вечным заточением которой ты мечтаешь угодить своему Божеству. Теперь мне хотелось бы как можно реже общаться с членами твоей семьи.
– Дорогой друг, – заговорил старый воин, искренне опечаленный. – Мы у тебя в долгу и слишком сильно к тебе привязались, чтобы так неожиданно и глупо расстаться. Если я чем-либо оскорбил тебя, то забудь и прости меня, молю тебя.
И старик крепко сжал руку Рафаэля.
– Уважаемый друг, – невозмутимо отвечал Рафаэль, – я также не забуду тех прекрасных мгновений, которые я провел с вами. Но мы должны расстаться. Откровенно признаюсь тебе, что полчаса тому назад я почти готов был перейти в христианство. Я находил, что Павел прав, совершенно прав, считая церковь развитием и осуществлением нашего древнего национального строя. Очень благодарен тебе за то, что ты указал на мое заблуждение. Я сохраню мою зарождающуюся веру для того Божества, которое не заставляет своих детей попирать основные законы бытия. Прости!
Пораженный префект не успел еще прийти в себя, как Рафаэль удалился на противоположный конец палубы.
«Разве я не предвидел, – размышлял он, – что такой яркий луч неизбежно должен угаснуть? Разве я не предвидел, что этот старик окажется ослом, как и все прочие?.. Безумец! Я все еще ищу разума на этом свете! Назад, в хаос, Рафаэль Эбен-Эзра! Продолжай черпать воду решетом до конца этой комедии!»
И, присоединившись к солдатам, он не разговаривал более ни с префектом, ни с его детьми до самой Вереники. Здесь он передал Виктории ожерелье, снятое с убитого воина, и быстро скрылся в толпе.
Глава XVIII
ЗЛОПОЛУЧНЫЙ ПРЕФЕКТ
Судьба снова забросила Филимона к его старым друзьям – готам. Он искал два существеннейших условия своего благополучия: свободу и родного по крови человека. Свободу он нашел немедленно в том большом зале, где пировали и веселились готы. Остановившись в углу, у входа в зал, юноша совсем забыл недавний гнев и страх. Он думал только о своей сестре.
Может быть, она находится здесь, в этом самом доме?
Лелея эту мечту, Филимон соображал, которая из присутствующих девушек могла оказаться этим дорогим для него существом! Не Пелагия ли – самая прекрасная и самая грешная изо всех?
Ужасная мысль! Юноша вспыхнул от такого предположения, хотя, в сущности, оно было для него и приятным. Филимон припомнил, что на палубе судна, когда он плыл вместе с готами, одна из девушек обратила внимание на его внешнее сходство с Пелагией. Наверное, так оно и есть. Но надо ждать, стараясь любыми путями отыскать правду.
Мысли юноши внезапно были отвлечены в другую сторону.
– Идите сюда, идите! Посмотрите! На улице происходит схватка! – крикнула одна из девушек, стоя на лестнице.
Уличный шум все возрастал. Через несколько мгновений Вульф торопливо спустился по лестнице и прошел через зал во двор гарема, к амалийцу.
– Амальрих, нам представляется удобный случай, Негодяи-греки собираются убить наместника под самыми нашими окнами.
– А зачем нам вступаться?
– А зачем допускать его убийство, если можем его спасти и заручиться его расположением?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92