Слава богу, что консул не обладал властью Нерона…
- Вот и еще одно подтверждение моих слов, консул, - сладким елеем расплылся Солар. - Только через влияние богов жизнь человеческая получает высшее звучание в стихосложении.
- Что? - Кикена непонимающе посмотрел на Солара.
- Чепуха! - отмахнулся он, прокашлялся и наконец оправился. - А как вы отнесетесь к такому?
И он стал декламировать:
Если бы разум имели быки,
крабоскаты, иль змеи, иль сулы,
Если бы все говорить они,
людям подобно, умели бы связно,
Писчее стило когтями держать,
иль копытом, иль телом обвившись змеиным,
То и они бы ваяли
богов всемогущих из глины
С тем лишь отличьем,
что боги быков круторогими были б,
Шерстью покрыты, с клыками
предстали бы боги для сулов,
С клешнями были бив панцирь одеты
бессмертные у крабоскатов,
И чешуей наградили бы змеи
своих всемогущих.
…Боги ж людей нарядились
в обличья людские.
«Где-то я уже слышал нечто подобное, - подумал Крон. - Или читал…»
Он напряг память, и догадка обожгла его: «Это же Ксенофан! Правда, в другом оформлении, в патском, так сказать, но смысл тот же».
Нарочито медленным движением, чтобы скрыть волнение, он протянул руку за кубком и чуть не опрокинул его. Сбоку стола рядом с кубком прилепился большой дрожащий слизень.
- Ну и как? - ехидно прищурившись, спросил Кикена.
Солар, по-прежнему источая мед всеми своими порами, только развел руками.
Крон отхлебнул из кубка и поверх него исподтишка взглянул на консула.
«Неужели и консул?… - в смятении подумал он. - Ай да конспирация у нас в Комитете!»
- Ваши? - осторожно спросил он Кикену.
Лицо консула дрогнуло и помрачнело.
- К сожалению, - сказал он, - в последнее время хорошие стихи идут к нам только из провинций. Это стихи Домиция Эраты.
Словно камень упал с души Крона. Эрата был купцом из Таберии, часто приезжавшим в Пат, поставщиком и желанным гостем многих родовитых семей. А кроме того - коммуникатором.
«Нет, но хорош бы я был, - со злостью подумал Крон, - если бы стал искать связи с консулом как с коммуникатором». Он взял со стола спицу и, подцепив ею слизня, сбросил его на пол подальше от стола.
Как Крон и предполагал, покинул он термы приблизительно через один перст. К тому времени все уже основательно перепились, в термах появились гетеры - все катилось по привычной колее к пьяной оргии. Делать ему здесь было больше нечего.
К своему удивлению, в предбаннике окне нашел Атрана. Служитель не смог ответить ничего определенного, и Крон, предупредив, что если раб появится, то пусть следует за своим господином домой, вышел из терм. Раздосадованный и недовольный, он вернулся на виллу и здесь обнаружил на столике для письма записку: «Мне не нужна свобода, дарованная тобой. Я добуду ее сам!» Рядом лежал кошель с нетронутыми звондами - не было только меча.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Известие о прорыве древорубами блокады на Цинтийских болотах оказало действие, подобное легкому шоку. Слабым электрическим импульсом оно ударило по всем слоям общества. Внешне, казалось, жизнь Пата продолжала идти своим чередом, но в то же время в ней ощущалась какая-то внутренняя напряженность.
Кикене удалось пригасить вспыхнувшее было в Сенате негодование по поводу руководства посадником Лютом Контой надсмотрным легионом и вернуть заседания Сената в старое русло. На заседаниях по-прежнему обсуждались вопросы широкого круга внешней и внутренней политики Пата, и событиям в Паралузии уделялось немного времени, их отнесли ко временным, случайным неудачам патского оружия, которые легко поправить. Сенат вынес вердикт и направил его посаднику Люту Конте с требованием немедленно покончить с древорубами собственными силами. Предложение оппозиции о посылке в Паралузию дополнительного легиона из войск дважды императора Тагулы было отклонено. И вместе с тем, несмотря на внешнюю успокоенность Сената, события в Паралузии оставались самой насущной и больной проблемой. Поэтому даже обсуждение вопроса о кампании против пиратов Аринтийского моря прошло вяло, и окончательно решение по ее организации было перенесено на более поздние сроки.
Город притих и ждал. Настороженность ощущалась во всем. Даже бегство рабов резко сократилось. Рабы тоже ждали. Почти пересохший ручеек стремления к свободе готовился перерасти в целенаправленный поток. Успех бунта древорубов грозил стать тем самым центром кристаллизации, который мог всколыхнуть всю империю восстанием рабов.
Крон взял у писца только что написанный под диктовку лист, присыпал непросохшие строчки песком и мельком просмотрел текст. Это было стандартное извещение властей о бегстве раба. В другое время Крон и не подумал бы сообщить о пропаже Атрана, но в сложившейся ситуации человека без документов, не значащегося в списках беглых, могли просто зарубить или, в лучшем случае, снова продать в рабство. И хотя Крон надеялся, что за прошедшие шесть дней Атран успел уйти далеко, подобное извещение могло спасти ему жизнь, поскольку за поимку живого раба полагалось вознаграждение.
Стряхнув с бумаги лишний песок, сенатор свернул лист в трубку, запечатал личной печатью и отдал писцу.
- Передашь претору.
- Будет исполнено, мой господин, - чуть ли не в три погибели согнулся писец.
- Ступай.
Сенатор проводил глазами писца, затем подошел к окну и дождался момента, когда увидел его быстро семенящим по аллее в сторону города. Только тогда он, пройдя через задние комнаты виллы, вышел в парк, спустился с холма и направился в Северное предместье Пата.
Северное предместье города представляло собой любопытное явление, необычное для городских образований рабовладельческого периода. Население его в основном составляло среднее сословие: зажиточные торговцы, ремесленники, вышедшие в отставку военачальники, судебные исполнители, эдилы, аргентарии, содержанки высокопоставленных лиц. Находилось предместье далеко от деловой части города - здесь не вели торговли, не совершали сделок; здесь всегда царили тишина и спокойствие; здесь отдыхали от работы, тихо жили и спокойно доживали свой век.
Пройдя узкими улочками Пата к древней, утратившей свое значение крепостной стене, сенатор вышел за пределы старого города на улицу Северного предместья, отличавшуюся шириной и простором - дома здесь, в расчете на уединение, строили добротно, с размахом, на больших участках. Вместо бесконечных каменных заборов старого Пата, напоминавших дувалы мусульманских городов, по краям улицы тянулись густые, высокие, в полтора человеческих роста живые изгороди с редкими темными проходами-лабиринтами, скрывавшими дома от постороннего взгляда не хуже стен и дверей.
Крон свернул в один из таких проходов и вышел к дому Пильпии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
- Вот и еще одно подтверждение моих слов, консул, - сладким елеем расплылся Солар. - Только через влияние богов жизнь человеческая получает высшее звучание в стихосложении.
- Что? - Кикена непонимающе посмотрел на Солара.
- Чепуха! - отмахнулся он, прокашлялся и наконец оправился. - А как вы отнесетесь к такому?
И он стал декламировать:
Если бы разум имели быки,
крабоскаты, иль змеи, иль сулы,
Если бы все говорить они,
людям подобно, умели бы связно,
Писчее стило когтями держать,
иль копытом, иль телом обвившись змеиным,
То и они бы ваяли
богов всемогущих из глины
С тем лишь отличьем,
что боги быков круторогими были б,
Шерстью покрыты, с клыками
предстали бы боги для сулов,
С клешнями были бив панцирь одеты
бессмертные у крабоскатов,
И чешуей наградили бы змеи
своих всемогущих.
…Боги ж людей нарядились
в обличья людские.
«Где-то я уже слышал нечто подобное, - подумал Крон. - Или читал…»
Он напряг память, и догадка обожгла его: «Это же Ксенофан! Правда, в другом оформлении, в патском, так сказать, но смысл тот же».
Нарочито медленным движением, чтобы скрыть волнение, он протянул руку за кубком и чуть не опрокинул его. Сбоку стола рядом с кубком прилепился большой дрожащий слизень.
- Ну и как? - ехидно прищурившись, спросил Кикена.
Солар, по-прежнему источая мед всеми своими порами, только развел руками.
Крон отхлебнул из кубка и поверх него исподтишка взглянул на консула.
«Неужели и консул?… - в смятении подумал он. - Ай да конспирация у нас в Комитете!»
- Ваши? - осторожно спросил он Кикену.
Лицо консула дрогнуло и помрачнело.
- К сожалению, - сказал он, - в последнее время хорошие стихи идут к нам только из провинций. Это стихи Домиция Эраты.
Словно камень упал с души Крона. Эрата был купцом из Таберии, часто приезжавшим в Пат, поставщиком и желанным гостем многих родовитых семей. А кроме того - коммуникатором.
«Нет, но хорош бы я был, - со злостью подумал Крон, - если бы стал искать связи с консулом как с коммуникатором». Он взял со стола спицу и, подцепив ею слизня, сбросил его на пол подальше от стола.
Как Крон и предполагал, покинул он термы приблизительно через один перст. К тому времени все уже основательно перепились, в термах появились гетеры - все катилось по привычной колее к пьяной оргии. Делать ему здесь было больше нечего.
К своему удивлению, в предбаннике окне нашел Атрана. Служитель не смог ответить ничего определенного, и Крон, предупредив, что если раб появится, то пусть следует за своим господином домой, вышел из терм. Раздосадованный и недовольный, он вернулся на виллу и здесь обнаружил на столике для письма записку: «Мне не нужна свобода, дарованная тобой. Я добуду ее сам!» Рядом лежал кошель с нетронутыми звондами - не было только меча.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Известие о прорыве древорубами блокады на Цинтийских болотах оказало действие, подобное легкому шоку. Слабым электрическим импульсом оно ударило по всем слоям общества. Внешне, казалось, жизнь Пата продолжала идти своим чередом, но в то же время в ней ощущалась какая-то внутренняя напряженность.
Кикене удалось пригасить вспыхнувшее было в Сенате негодование по поводу руководства посадником Лютом Контой надсмотрным легионом и вернуть заседания Сената в старое русло. На заседаниях по-прежнему обсуждались вопросы широкого круга внешней и внутренней политики Пата, и событиям в Паралузии уделялось немного времени, их отнесли ко временным, случайным неудачам патского оружия, которые легко поправить. Сенат вынес вердикт и направил его посаднику Люту Конте с требованием немедленно покончить с древорубами собственными силами. Предложение оппозиции о посылке в Паралузию дополнительного легиона из войск дважды императора Тагулы было отклонено. И вместе с тем, несмотря на внешнюю успокоенность Сената, события в Паралузии оставались самой насущной и больной проблемой. Поэтому даже обсуждение вопроса о кампании против пиратов Аринтийского моря прошло вяло, и окончательно решение по ее организации было перенесено на более поздние сроки.
Город притих и ждал. Настороженность ощущалась во всем. Даже бегство рабов резко сократилось. Рабы тоже ждали. Почти пересохший ручеек стремления к свободе готовился перерасти в целенаправленный поток. Успех бунта древорубов грозил стать тем самым центром кристаллизации, который мог всколыхнуть всю империю восстанием рабов.
Крон взял у писца только что написанный под диктовку лист, присыпал непросохшие строчки песком и мельком просмотрел текст. Это было стандартное извещение властей о бегстве раба. В другое время Крон и не подумал бы сообщить о пропаже Атрана, но в сложившейся ситуации человека без документов, не значащегося в списках беглых, могли просто зарубить или, в лучшем случае, снова продать в рабство. И хотя Крон надеялся, что за прошедшие шесть дней Атран успел уйти далеко, подобное извещение могло спасти ему жизнь, поскольку за поимку живого раба полагалось вознаграждение.
Стряхнув с бумаги лишний песок, сенатор свернул лист в трубку, запечатал личной печатью и отдал писцу.
- Передашь претору.
- Будет исполнено, мой господин, - чуть ли не в три погибели согнулся писец.
- Ступай.
Сенатор проводил глазами писца, затем подошел к окну и дождался момента, когда увидел его быстро семенящим по аллее в сторону города. Только тогда он, пройдя через задние комнаты виллы, вышел в парк, спустился с холма и направился в Северное предместье Пата.
Северное предместье города представляло собой любопытное явление, необычное для городских образований рабовладельческого периода. Население его в основном составляло среднее сословие: зажиточные торговцы, ремесленники, вышедшие в отставку военачальники, судебные исполнители, эдилы, аргентарии, содержанки высокопоставленных лиц. Находилось предместье далеко от деловой части города - здесь не вели торговли, не совершали сделок; здесь всегда царили тишина и спокойствие; здесь отдыхали от работы, тихо жили и спокойно доживали свой век.
Пройдя узкими улочками Пата к древней, утратившей свое значение крепостной стене, сенатор вышел за пределы старого города на улицу Северного предместья, отличавшуюся шириной и простором - дома здесь, в расчете на уединение, строили добротно, с размахом, на больших участках. Вместо бесконечных каменных заборов старого Пата, напоминавших дувалы мусульманских городов, по краям улицы тянулись густые, высокие, в полтора человеческих роста живые изгороди с редкими темными проходами-лабиринтами, скрывавшими дома от постороннего взгляда не хуже стен и дверей.
Крон свернул в один из таких проходов и вышел к дому Пильпии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37